Фантастический рассказ из мира "Древней Механики"
- Исполнены небо и земля славы Твоея, - приговаривал монашек, оглядывая с холмика простор вокруг. Заросшее кустарником поле и несколько рощиц уходили в зелёную даль.
- Осанна, – добавил он ещё и перекрестился левой рукой, а потом обернулся. Крупные, будто рубленные топором, черты лица так не подходили к его умилённому настроению.
На траве, у монашека за спиной, сидел брат Григорий, рядом стояли две полные корзинки грибов. Солнце светило немилосердно, припекая кожу через подрясник цвета выцветших чернил. Григорий смотрел себе на колени, не замечая благоухания природы вокруг.
- Пойдем что ли, - сказал Иоанн, монашек, - чего загрустил?
Где-то на горизонте, убранном редкими кудрявыми, как борода, облачками, наметилась точка, послышался гул. Оба инока повернулись на звук – стремительно нарастая, точка стала несущимся по небу крестиком. Обдав их утробным звуком, малогабаритный самолёт пролетел над ними низко-низко, показав серое брюхо.
- Князь! – сказал Иоанн тем же умилительным тоном.
- Нет. Князь так приедет, - возразил Григорий, поднимаясь, - это из гридей его, приуготовить наперёд.
Григорий всегда всё знал откуда-то. Иоанн и спрашивать не стал, лишь половчее взял корзинку в левую руку – они пошли.
***
Синаксарский монастырь на Клязьме, как и вообще все русские обители, устроен был так, чтобы прибывающий богомолец мог во всю ширь лицезреть живописные храмы, домы и колокольню, которые словно всегда были тут, вольно и радостно почивая на возвышенностях просторов Руси.
Миновав один, другой холм и выйдя с тропинки на широкую дорогу, монахи прошли и эту точку встречающе-привечающего вида. Брат Григорий на секунду вспомнил, как приходил сюда впервые. Сколько это было тогда? Лет пятьнадесяти назад – ещё довольно юным; и с каким восторгом любовался тогда этими картинами.
Перекрестившись на Святые врата, они прошли чуть дальше и зашли малыми, Дровяными внутрь. На площади посреди храмов было безлюдно; по ступеням собора спускалась несколько чернецов, обступивших гостя – там был наместик, его келейник, эконом и еще кто-то. Значит, к Святым мощам припали и сейчас поведут в трапезную.
Григорий хотел юркнуть в дверцу кельи тут же, но Иоанн дёрнул его за рукав:
- Пойдем, пойдем, благословимся. Негоже почтения не оказать.
Монашек вышел вперёд на несколько шагов, брат Григорий помявшись, поравнялся с ним. Начальственная группа шла мимо, наместник слегка указал пальцем на двух ожидающих и что-то шепнул гостю. Григорий посмотрел на гридя. Крепкий, широкий, да взгляд с прищуром. Кобура на поясе. Маленький и острый, будто кинжалчик, печеключ на груди – ишь кого прислали, в самом деле, гридь! Григорий встретился взглядом с гостем – тот смотрел прямо на него, будто давно ждал встречи.
Они поклонились, наместник благословил монахов.
- Спасаетесь, братия? - громко сказал гридь, не сводя глаз с Григория.
- С Божьей помощью, - ответствовал Иоанн.
Они разошлись. Григорий пошел в одну келью.
Он открыл чужую дверь резко, не так как здесь было принято – ставни были закрыты плотными занавесками, было темно. Горящий оранжевый язычок лампады разрезал полусумрак. Несколько книг на полке, сундук, две кровати, два крохотных столика. Никого не было. Постояв секунду на пороге, Григорий повернулся и быстро пошел обратно по узкому коридору.
***
В просторной мастерской закат выстилал на полу и стенах оранжевые скруглённые прямоугольники из больших окон. Брат Максим сидел перед белым экраном, где выстраивался чертеж, и обернулся, когда Григорий стремительно вошел.
- Князь едет, - сказал он, и они несколько секунд молчали, глядя друг на друга. Иноки были очень похожи, но Максим был четырьмя годами моложе и чуть меньше, слабее лицом – вместо острого проникающего взгляда отца, как у Григория, ему достались глаза матери, глубокие, будто всегда молящиеся и чуть от этого всему улыбающиеся. Они были братьями и до монастыря.
- И что мыслишь? – наконец спросил брат Максим.
Григорий несколько раз прошел взад и вперёд мастерской вдоль нескольких небольших макетов, стоящих на столе у стены – это были двуногие угловатые фигуры, ростом в локоть, хищно смотревшие вперёд округлыми стволами.
- Сердце не на месте, - сказал на выдохе.
Он сел рядом с братом, посмотрел на экран. Максим выключил его.
- Чего ты?
- Он ведь за… за нашим приедет. Ему нужно для новой войны. Я знаю.
Максим молчал, не отвечая.
- Это неправильно. Я не могу отдать сборку. И технологии. Ничего нельзя отдавать.
- Разве это наше дело? – мягко спросил Максим.
- Конечно, наше! Кто это всё придумал?
- Но мы же… Для нас не это главное, брат. Мы отказались от всего. Забудь. Мы – монахи!
- Вот именно! Вот как раз поэтому и не можем отдавать! Будет бойня новая, кровь! Разве Христос…
- Так не нужно было и зачинать… - сказал Максим, но осёкся.
Они ещё помолчали.
- Славик, - нежно сказал брат Максим, назвав его мирским именем. Он всегда так делал, когда у них бывала распря.
- Друже, прошу, - медленно и тихо выговорил Григорий, - давай всё уничтожим. Сотрём всё.
- И сборку?
- Сожжем.
Максим покачал головой.
- Нет, брат. Нельзя. Нам… что нам? Тебе, тебе! Ты же светило! А я – так только, сбоку немножечко. А тебе Бог дал талант! Мы же тогда решили, что это дар.
- Мы решили… мы решили… А вдруг нет! Вдруг ошиблися?
- И так всё шло, как никогда… ты же сам говорил, таких узлов и схем никто не придумал. А с какой радостью работали! И благословение отца Авраамия было…
- А! – Григорий махнул рукой и прижал ладони к лицу.
Солнце почти село, в мастерской стало темнеть.
***
В утренних сумерках рассыпались как монетки и растворились коротким эхо от каменных стен звуки била – тук-тук-тук тук-тук-тук. Григорий поднял голову, лежа на постели: он провел ночь в полудрёме, внутренне метаясь между сном, мыслями о грядущем визите и отрывистой молитвой.
Прошла полунощница. Братия, выстроившись в храме друг перед другом и спев «Се Жених грядет…», разошлась по послушаниям. Григорий хоть и монах, а уже несколько лет был словно сам себе хозяин, и главное его послушание было в мастерской. Он задержался в соборе ещё ненадолго.
Что Святые церквы после службы всегда были наполнены чем-то особым – то знает каждый богомолец на Руси. Под уходящими ввысь сводами витали запахи, дымок и умолкнувшие песнопения. Григорий долго стоял, рассматривая купол и его ветвистые росписи, затем, ступая медленно и беззвучно, не нарушая тишины, обошел колонны.
С иконы в правом приделе на него смотрел Святой Егорий. Монах подошел к образу, слегка провёл пальцами по краю иконы.
- Что же будет угодно Богу, Егорий? – словно вопрошал он, - на то ли я употребил Господом данное? Тебе молятся о победах, но победы ли это, если земля от русской крови стонет русской рукой и пролитой… Правнукам Рюриковым только повод нужен, некая песчинка малая, зацепка – и тут же сеча развязывается, в бой дружины, в бой… лишь бы в горло друг другу вцепиться… Но может, просто отдать? А, Егорий? Отдать? Пусть Мстислав, князь Каменский станет самым сильным, побьёт и муромских и… и самого Владимира… и тогда кончится всё… Всё…
Но светлый лик молчал – всадник грациозно протыкал тонким копием извивающегося под ногами коня змия.
Кто-то подошел сзади, Григорий очнулся и обернулся – молодой послушник протирал пол и удивлённо посмотрел на него.
- Хорошие у нас образа пишут, благодать, - сказал он сдавленно и вышел.
***
Было утро – солнце светило с ленцой, не торопясь, монастырь нежился в его лучах. Милости князя, собственные земли и крестьяне, да богомольцы, жертвующие по усердию – всё это избавляло Синаксарских насельников от попечений о хлебе насущном, какое бывало в других, уединённых обителях. Здесь могли содержать и свою иконописную артель, и школу, и гаражи, и взлётную полосу, а также, естественно, и Григорьеву мастерскую. Добротные каменные постройки, красиво убранная площадь – всё это щеголевство напоминало о высоком положении монастыря.
На площади Григорий столкнулся с настоятелем. Отношения у них были деловые. Отец-наместник ценил в Григории алмазный ум и способности, но духовно близки они не были.
- Через два дня князь Мстислав приедет. Покажешь ему там всё своё делание, - сказал наместник.
- Благословите, - ответил Григорий ровным тоном, - надо готовиться тогда.
- Готовься, давай.
***
Через площадь от собора, слева и справа от небольшой Никольской церковки были разные мастерские палаты, а правее, вверх по каменным ступеням – монастырская библиотека. Григорий поднялся туда.
Отец Нифонт склонился над большим экраном с сенсорным пером в руке.
- Трудишься? – впервые за день улыбка посетила лицо Григория.
- Да где там… дурость одна. Присаживайся…
- Была учётная система, – продолжил отец Нифонт, - зело работала во всех землях. А я знаю, я уж бывал… И в Новгороде и где только не был… А теперь вот нет! Теперь во всех владимирских владениях положили другой учёт ставить, без совместимости. Если нужно данные из старого учета перебросить – изволь ручками, они друг друга не читают даже! А если новую не установишь – то всё… не друг кесарю. Господи, если бы на это время не тратили, то… ох!
- Ну, брате, у нас-то вечность есть, куда нам время? – с улыбкой сказал Григорий.
- Ага, уже за пазухой вечность эта, считай. Чего пришел-то? Утомился чертить?
- Я тебе оставлял кое-что на хранение, помнишь? Хочу забрать.
Отец Нифонт поглядел на длинные полки, заставленные книгами, а кое-где коробками с носителями. Кивнув собеседнику, он удалился в свои «владения». Григорий заглянул в экран – копировались данные по истории. Он провёл пальцем, страница сдвинулась, появилась другая.
«В лето шесть тысяч девяносто первое начал Олег воевати против Святослава…»
«…стали воевать между собою и иссекли их пять тысяч, сожгли деревень много, земля дрожала и стонала от поступи тяжелой…»
Григорий перелистнул ещё страницу на экране.
«…и в лето шесть тысяч триста второе пошел вновь на Ярополка с дружиною…».
Аккуратная цветная зарисовка посреди страницы изображала угловатую фигуру в узорчатых доспехах, которая возвышалась над городской стеной, а внутри горело множество домов.
Отец Нифонт вернулся с коробкой в руках.
- Тут всё твоё.
- Спасибо, отче.
***
Когда позвонили к вечерней трапезе, Григорий мыл пол в мастерской. Коробка от Нифонта лежала на столе пустая, все платы из неё были подключены к системе, помигивали лампочками вразнобой. Максима он сегодня ещё не видел – но что ему сказать?
Иноки топтались у двери в трапезную, кто – протискивался с живостью вперёд, а кто – потупив взор, всех пропускал. Наконец, все расселись за два длинных-предлинных стола, спев молитву. Сегодня давали овощную похлёбку и перловую кашу – шел Петров пост. Григорий задумчиво наблюдал, как поодаль молодой послушник помогает брату Иоанну налить супа в судок – у того не было правой кисти. Застучали ложки. А ведь Иоанн никогда не рассказывал об этом.
Через несколько минут прошел трапезный с подносом, раздавая братии пироги. Наверно, ради гостя, испекли – Григорий взял и надломил – оказались с вишней. Найдя взглядом Максима, он переглянулся с ним.
Неспешный монастырский день подходил к концу. Григорий ещё раз перекрестил лоб и задул свечу у себя в маленькой одиночной келье. Он разоблачился и лёг в постель. Ничего так и не решил – или не мог признаться себе.
***
На обедне с утра зазвонили в колокола не к месту. У Григория, стоявшего в храме, упало сердце.
- Приехал, приехал, - зашептали вокруг.
- Почему сегодня? Неужели раньше, завтра же… - пробормотал Григорий, приподнимаясь, чтобы рассмотреть входящих в храм. Из-за многих спин и затылков было видно только макушки и клобуки.
Он сделал несколько шагов назад и тихо вышел из храма боковой дверью.
В мастерской было чисто, всё лежало по местам. Он, окинув её взглядом, быстро нажал что-то на экране, выведя его из ожидания и запустив процесс. С одной из полок он достал маленький расписной ларчик – подарок наместника – и открыл. Внутри лежал маленький печеключ, такой же, как был у княжеского гридя на груди. Он взял его и вышел прочь.
По монастырской площади монах ещё прошел пешком, а чуть вышел за ворота – бросился бежать, задрав кулаком подрясник. Запыхаясь и останавливаясь, он пробежал версты полторы по холмикам, пока не сошел с большой дороги на маленькую тропинку и не углубился в лес.
Стучало в груди, дыхание срывалось. В лесной тиши он дошел до небольшого холма с тёмным проходом внутрь – это был схрон. Григорий отпер дверь с циферным замком и спустился. Схрон был утоплен в землю на две трети, крыша его была покатая, слаженная из бревён, засыпанных сверху землей. Через узкие оконца проходил слабый свет, монах дернул рубильник на стене – включилось освещение.
Шагов на пятнадцать в длину лежал крильный гигант, боевой механизм. Григорий, глубоко вдыхая и успокаиваясь, провёл ладонью по его «костям», не закрытым защитными листами. Он не был собран до конца, не было установлено оружие, грудная клетка и ноги были раскрыты – виднелись многочисленные переплетения проводов и мощные опорные стержни.
Минуту постояв в молчании, Григорий перекрестился и поднялся гиганту на грудь. Не садясь в седло гридя, он ввел печеключ и включил несколько систем. Бууу – ровно и мощно загудела золотцевая печь в глубине механизма.
- В конце концов, нужно самому ответ держать, - сказал себе под нос Григорий.
***
Служба подходила к концу.
- Сейчас старец его благословит, вот-вот.
- Ясное дело, он к нему за наставлением духовным и прибыл.
Шепот проходил по толпе, мирские да чернецы, вытянув шеи, смотрели, как князь целует крест, подаваемый отцом Авраамием с солеи. В обители Авраамия почитали старцем – человеком духовным, которому открывается Воля Божья. Взгляды многих были устремлены на крепкую фигуру Мстислава, который поцеловал тусклое золотое распятье в крючковатых старческих пальцах инока, учтиво поклонился ему и отошел – к разочарованию некоторых, слишком быстро. Почему же не молвил ему слово пророческое старец? Может, приберёг для духовной беседы наедине?
Такие мысли носились по головам богомольцев, когда собор сотряс мощный далёкий раскатистый разрыв. Задрожали стёкла в окнах, начало медленно поворачиваться большое паникадило посреди храма – всё в мгновение смолкло. Через несколько секунд на улице кто-то заголосил дурным голосом, князь резко вышел из храма, за ним еле поспели его дружинники.
В тот же день, после осмотра места взрыва и мастерских, князь покинул Синаксарский монастырь, уведя с собой монаха Максима в кандалах. Наместник – никогда прежде его не видели с таким жалким лицом – даже бежал по площади, пытаясь о чём-то умолить князя и взять того за руку, но владыка только оттолкнул инока и, сев в один из больших бронированных вездеходов, уехал.
Максим, впрочем, вернулся – чуть ли не через год. Говорят, князь помиловал его на Светлую Пасху. По благословению отца Авраамия, он ушел в затвор, не выходя из одиночной келии своего брата – где проводил свои дни в посте и непрестанной молитве.
Григория же никто больше здесь не видел. Говорили, сгинул.
---
Читайте другие рассказы из цикла "Древней Механики" на канале Яндекс.Дзен https://zen.yandex.ru/id/5b3e67d7cad5ee00b2f719ac