Корабль мой упрямо качает
Крутая морская волна,
Поднимет и снова бросает
В кипящую бездну она.
(песня «Прощайте, скалистые горы»
Музыка: Е. Жарковского. Слова: Н. Букина)
Это было в начале моей службы. Зима уже закончилась, шла весна 1977 года. Наш крейсер отдал швартовы и пошёл в Японское море отрабатывать боевые задачи.
Если на берегу служба идёт так себе, туда-сюда, то в море она гораздо интереснее и напряжённее, боевая служба на море по часам идёт. Командиры, старшины, матросы - все исполняют свои обязанности серьёзно, не отвлекаясь на береговые службы. По утрам на поднятие Военно Морского флага уже не выстраивают команду, его дежурные по кораблю поднимают.
А я с Сашкой тогда совсем ещё молодыми матросами были, корабль доучивали. Поэтому старшины нас туда-сюда как бобиков, как собак нерезаных гоняли – надо всё знать и уметь, в море всякое может быть. Мы и приборки делаем, и бачкуем, и вахты свои стоим. Нас от них никто не освобождает.
Поболтался наш крейсер на море с недельку. Как-то вечером мы с Сашкой присели в кубрике на коечке чайку попить, сидим грустные, замотанные, сил совсем нет. Сашку ещё и морская болезнь треплет, а мне в море нормально было. Лишь одного хотим – выспаться.
Тут подходят к нам наши два старшины Шиянов и Муравьёв. Встали подле нас.
- Чего это вы такие заморенные, грустные, салаги наши? – ласково так спрашивает нас Шиянов. Потом внимательно на Сашку посмотрел и говорит ему, - А глаза у тебя чего такие жёлтые?
- И вправду жёлтые. – внимательно смотрит на Сашку и Муравьёв. Подумал и говорит Сашке: «А у тебя часом не желтуха? Сходи-ка в медотсек к лейтенанту-медику. Пускай он на твои глаза поглядит».
Сашка встал и пошёл. Его тут же госпитализировали в инфекционное отделение, действительно у него оказалась желтуха. Больше я его на крейсере не видел.
Теперь старшины на меня смотрят. Шиянов спрашивает: «А ты чего такой вялый?» Потом лоб мой потрогал и говорит: «Да ты весь горишь! Отправляйся тоже в медотсек. Пусть тебе температуру смерят».
Ну, попёрся я в медотсек. Офицер-медик, молоденький лейтенант, меня там встретил.
- Ну-ка, давай-ка градусник ставь, температуру твою измерим.
Поставил я градусник, через пять минут отдаю его назад, а на нём температура под сорок градусов. Офицер посмотрел и говорит:
- С такой температурой я тебя в кубрик отпустить не могу. Будто мне ещё заразы всякой на корабле не хватает.
Дал офицер мне пару каких-то пилюль и говорит.
-Давай располагайся здесь, отдыхай. А мои два матроса-санитара за тобой смотреть будут.
Я завалился на медицинскую коечку и мгновенно заснул. Выспался распрекрасно! В шесть утра по кораблю подъём, зарядочка. Меня же всё это не касается – я больной, меня сейчас ничего не должно волновать, даже тревога. Конечно, если боевая тревога, то да! При боевой тревоге воевать на корабле всем надо и здоровым и больным.
Я, можно сказать, лежу и кайфую: еду приносят; книжки раздают; кроме меня в медотсеке ещё трое матросов – поговорить есть с кем!
Обход начался. Офицер-медик всем градусники роздал, чтобы температуру померили. Ходит от больного к больному, назначения делает, диагнозы ставит, истории болезни оформляет. Всё как в настоящей больнице. Ко мне подходит, градусник смотрит, а у меня температура нормальная!
- Как же так? Вчера было под сорок, а сегодня ты здоров! - офицер улыбается, на меня поглядывает. Видит, что я забеспокоился и говорит успокаивающе, - Ничего, ничего – это бывает от волнения, от больших нагрузок. Полежи вот у нас, отдохни, и всё у тебя нормализуется. Хорошим матросом станешь.
В карте моей медицинскую историю болезни состряпал и ушёл. А ко мне тут же его санитары приходят.
- Слушай, Журбин, раз у тебя не совсем смертельное заболевание, то нам немного помогать будешь. Пыль вон там протрёшь, а когда надо, да и палубу протянешь.
- Ну прям как и везде!- подумал я.
Я быстренько всё сделал, снова на коечке лежу, картинки в медицинских журналах рассматриваю, кое-что и почитываю. К вечеру два вертолёта К25 к нам прилетели. Я иллюминатор в медотсеке открыл, голову высунул и любуюсь на океан, на летающие вертолёты.
Вертолётам этим предстояло отрабатывать взлёт-посадку над идущим кораблём. Это было так: вертолёт делал круг, затем садился на корму, но лишь его колёса касались палубы, как он снова уходил на взлёт.
Погода чудесная, вертолёты друг за другом красиво летают, всё так интересно.
И вдруг! Вижу я как один вертолёт залетает на корму, а второй внезапно падает в океан. Первый тут же взлетает и зависает над местом падения второго.
Я от неожиданности обомлел, вскрикнул. Другие больные в иллюминаторы кинулись смотреть. Понимаем мы, что-то серьёзное случилось. А уже воет вовсю боевая тревога. Все забегали, корабль отработал винтами назад, развернулся, описал по морю большую дугу и пошёл к месту падения, над которым так и продолжал висеть первый вертолёт. С крейсера опустили якоря, начали спускать грузовой баркас и шлюпки.
Вот так прошёл час, стемнело. Корабль стоит на якорях, прожекторы по морю светят. Подходит баркас и привозит аварийный буёк. Капитан раскричался в негодовании.
- Вы, с…, что наделали? Этот буй вертолёт скинул, место падения вам-дуракам обозначил! Вернуть буй на место!
Баркас развернулся и пошёл назад в море.
Всю ночь и весь следующий день искали людей с упавшего в море вертолёта, никого не нашли. В конце дня развернулись и пошли назад в свою бухту Стрелок.
Я как больной продолжаю лежать в медотсеке, ни на какие работы не хожу. Офицер-медик каждый день приходит, мне температуру измеряет. Каждый раз говорит:
- Ну, Володя, полежи-полежи. Отдохнёшь, зато после служба хорошо пойдёт. Хорошим матросом будешь. А пока больной, значит, больной.– и уходит.
Когда корабль пришёл домой и встал кормой к стенке, пришла машина с медикаментами. Офицер зашёл и говорит нам:
- Ну, товарищи матросы, больные. Надо нашим санитарам помочь медикаменты на корабль перенести.
Все пошли и я тоже. Там, на пирсе ГАЗик стоял. Начали мы его выгружать. По паре ходок с грузом сделали, полмашины уже разгрузили, и тут мне достаётся большой ящик в кубометр величиной, но лёгкий, видимо с растребушённой ватой, потому что мягкий был. Положили мне его на плечи и я понёс.
Поднимаюсь я с ним по трапу на корабль, а тут весь наш ДЖ(дивизион живучести) стоит, для чего-то их построили. Все на меня смотрят, разве что пальцами не показывают, а старшина Шиянов громко во весь голос говорит:
- Ну, ни хрена себе, какие ящики Журбин носит! Как службу в трюме нести, то больной, а как такие ящики носить, то здоровый!
Перенесли мы медикаменты, лейтенант подходит ко мне и говорит:
- Володя, у нас ревизия будет, проверки будут. Я тебя выписываю. Ты уже отдохнул, нормально служба пойдёт.
Я спасибо сказал и пошёл в свой ДЖ. А когда шёл в свой кубрик, то видел как от нашей стенки отходило судно-кран. Судно это было с магнитным улавителем металлических частиц и с военными водолазами. Ребята сказали мне, что оно пошло упавший вертолёт поднимать.
Через пару дней судно вернулось, а на его палубе лежал остов помятого, поднятого из воды, вертолёта. И слух пронёсся, что в вертолёте этом погибли трое: пилот, майор - он же командир эскадрильи, и два подполковника морской авиации. Они не сумели выбраться из зажатой давлением кабины, там их и нашли. И погибли они все в праздничный женский день – восьмого марта. Да уж.
Рассказывали, что подняли вертолёт с небольшой глубины в 95 метров. Водолазам военным разрешают опускаться на глубину до 100 метров, а тут 95 метров. Они тросами зацепили затонувший вертолёт и краном подняли.
Вот какие случаи бывают и в мирное время.
Конечно, о случае этом нигде не писали и не говорили. Если бы я не заболел, то и сам не был свидетелем вот такого случая.