Рассказ –
– Ныне со мной следователь разговаривал. Говорит, на Ивана Васильича дело у них заведено.
«Дух» сидел в тени под забором своего дома и разговаривал с колхозным пенсионером Иваном Тихоновичем Лопыревым.
«Дух» – это Володька Краснолуцкий, ныне нигде не работающий, средних лет мужчина. В свое время он воевал в Афгане. Был человеком словоохотливым. Много рассказывал об афганской войне и часто при этом употреблял слово «дух». Вот его «Духом и прозвали.
– Так что, его привлекать, стало быть, собираются? – поинтересовался Иван Тихонович.
«Дух» развел руками:
– Мне это неведомо.
Лопырев вздохнул:
– Да, заварили вы кашу.
А каша та была очень уж примитивная. Душным июльским утром Володька Краснолуцкий маялся с дикого похмелья. В голове такой тарарам, что в пору в петлю лезть. И в кармане – ни копейки. Вчера, когда еще что-то помнил, отдал Любке Курдюковой последние металлические монеты. Еще что-то задолжал этой торговке «паленой» водкой. Грозилась больше его и на порог своего дома не пускать.
Думал Володька, думал у себя на кухне, и никакого выхода не находил. В Нечаевке занять денег теперь не у кого. Кругом живет то одинокий дед без всякого присмотра с женской стороны, либо старая бабка, которая ходит только по стене. Ноги уже совсем не держат. Нормальных, твердо стоящих на земле людей почти не осталось.
Живут в селе старики – и диву даются. Куда ни глянь – ни единого работоспособного человека. А говорят фермеры в стране процветают. И в Нечаевке бывший председатель колхоза довольно привольно живет. И все что-то строит. И бывшие конторские в колхозе работники, которые скупили остальную часть земельных паев, тоже на судьбу не жалуются. Все, вроде, ладно.
Только вот «Духу» занять на похмелку негде. Ломал он голову, ломал, и решил: «Пойду-ка я к Васильичу». Лет семь назад они водили крепкую дружбу. Васильич тогда вовсю «закабанивал». Еще здоровье позволяло. После того, как к нему по ночам стала, чуть ли не через сутки приезжать «Скорая помощь», Васильич завязал. Может, у него где-нибудь завалялись остатки « паленки» со старых времен. А, может, и денег в долг даст. Только – вряд ли. Пенсия у человека – слезы, а не пенсия.
Но все-таки встал со стула и пошел к Васильичу. Тот сначала развел руками. Почесал в затылке. И ничего не придумал. Говорит: не держу больше спиртного. Иначе могу сорваться. Медики со «Скорой» грозятся сдать в дом престарелых.
Володька, было, уж совсем собрался уходить. Но Васильич его вдруг остановил:
– Подожди, Володь. Щас погляжу. Может, в старом сундуке и есть спиртное? С давних времен какие-то остатки стоят.
Васильич открыл в сенях старый сундук и достал оттуда пыльную бутылку:
– На, гляди. Может, что спиртное.
Володька ототкнул бумажную пробку. Понюхал, и пободревшим голосом сказал:
–Оно самое. Вот я поправлюсь.
Васильич подал ему стакан. Володька вылил в него остатки содержимого. Получилось как раз до краев. Володька сделал глоток и тут же, замычав, упал на пол. Васильич в растерянности кинулся к нему:
– Володь! Да что с тобой? Володь!
И отчетливо увидел, что лицо соседа начало синеть. Васильич проявил прыть, не свойственную его восьмидесятилетнему возрасту. Он, стремглав, влетел в дом соседки, у которой был телефон. «Скорая», к счастью, отозвалась мгновенно. Васильич крикнул: «Человеку плохо!!! На том конце провода спросили адрес и отреагировали одним словом «Ждите!»
Через десять минут «Скорая» была уже у дома Васильича. Медики мигом оценили обстановку и тут же погрузили Володьку, чтобы как можно быстрее доставить его в райцентр.
Эту ночь Иван Васильевич совершенно не спал. Наутро он позвонил в районную больницу. Оттуда его нисколько не обрадовали. Сказали, что больного срочно отправили в Воронеж. И что состояние его крайне тяжелое.
Когда возвращался в свой дом, у ворот его уже ждал участковый милиционер Шалимов. Он сухо поздоровался и оба вошли в Васильевичев дом. Участковый сел за стол, открыл свою папку и приступил к оформлению протокола. Все вершилось, как положено. Когда протокол был написан и подписан допрашиваемым, участковый спросил, где злополучная бутылка. Взял ее в руки, тщательно обнюхал, уложил в полиэтиленовый пакет и спрятал в свою милицейскую сумку.
И потянулись для Васильича дни томительного ожидания.
У Володьки был родной брат Николай. В отличие от «Духа» он был женат. Окончил вуз. Получил экономическое образование и работал в какой-то организации в райцентре. Для Ивана Васильевича это был единственный канал получения информации о состоянии здоровья соседа. Вести он получал неутешительные: « В сознание еще не пришел. Бредит и страшно ругается матом».
Иван Васильевич все больше впадал в панику. Он ждал вызова на допрос к следователю. Но никакого вызова не было. И это все более угнетало Васильича. Он все более убеждал себя в том, что ему судьба отпустила единственный вариант: собираться на казенные харчи.
Его недобрые ожидания еще более усугубились после прихода к нему жены Николая, Нины. Нина держала себя по - прокурорски. Она придирчиво и недоверчиво допросила Васильича. Потом безапелляционно сказала, что на лечение Володи нужны деньги. Они с Николаем уже успели основательно потратиться. Надо подключаться и ему, как непосредственному виновнику случившегося.
Иван Васильевич пересмотрел все свои потаенные места захоронок и все карманы, пересчитал, что у него имелось. Имелось всего восемь тысяч рублей. Их он и протянул Нине. Та пересчитала купюры и презрительно произнесла:
– И все?
–Больше нет ни копейки.
– И ты считаешь, что на эти деньги можно лечиться?
Васильич весь съежился:
– Я обещаю вам. Я обязательно еще соберу.
– Да уж постарайся.
И Нина захлопнула за собой дверь. А Иван Васильевич остался в полном смятении. В растерянности он пообещался найти еще денег. Но искать их было совершенно негде. В молодости, как теперь сам понимает, он вел беспутную безалаберную жизнь. Ездил по стройкам Дальнего Востока. Женился – расходился. Пил. Дело дошло до того, что его уже на работу нигде не брали. Женился на бабке. Та имели солидную по советским временам пенсию. Она его и содержала. Содержала до той поры, пока из тюрьмы не вернулся ее сын. Иван Васильевич незамедлительно отбыл в родительский дом, в котором уже некому было жить. Все близкие родственники умерли. У него была третья группа инвалидности. По ней ему платили крохи. Еле хватало на скромное питание.
А когда пил – и на это не хватало. Недавно Лопырев спросил его:
– Васильич! Скажи по совести, сколько у тебя было жен?
Он промолчал. Иван Тихонович понял его молчание по-своему:
– Ну, если это военная тайна – тогда другое дело.
Никакая это не тайна. Просто он и сам сбился со счету. Приехал Иван Васильевич в родительский дом – гол, как соко'л. Но деньги теперь надо найти, во что бы то ни стало.
Вдруг по селу пополз слушок, что «Дух» пришел в себя. Он вполне логично и разумно отвечает на вопросы. Стало быть, с головой у него все в порядке. Ну, а пищевод и желудок постепенно нормализуются. Иван Васильевич заметно воспрянул духом. Но, на всякий случай, решил переговорить с братом Володьки Николаем.
«Дух», несмотря на постоянное пьянство, держал в своем дворе всякую живность. Куры, гуси, трое, а то и четверо поросят, бычок – обычный набор в его подворье.
На следующее утро Васильич углядел в свое окно, как Николай утром приехал к дому «Духа» и зашел во двор. Он тут же туда поплелся. Николай метался по двору, стремясь побыстрее управиться, чтобы успеть на работу. У Васильича с ним разговор был коротким. Николай на ходу выпалил пулеметной очередью: брат быстро поправляется. Но ведет себя в палате крайне неприлично. Ни одного слова без матерщины. Его на днях выпишут домой. Тут будет долечиваться. И, хлопнув дверцей машины, Николай укатил в райцентр.
У Ивана Васильевича на душе отлегло. Если на днях домой вернется «Дух», может, деньги на его лечение и не понадобятся? Как-никак, они ходят в приятелях. Может, удастся уладить дело миром?
Но никакой ясности приезд «Духа» в сомнения Васильича не внес. Первые дни, после того, как больного провели в его дом, он не решался отправляться к отравленному его снадобьем. Потом все-таки пошел. «Дух» встретил его вполне дружелюбно. Но сам он ничего решать не может. Врачам совал деньги в карманчики халатов врачей его брат Николай. И насколько брат потратился – он ему ни слова не говорил. Да и теперь лекарства покупает брат. Володьке он пока счет не предъявлял.
А навещать его «Дух» пригласил Васильича. Одному ему скучно сидеть в стенах дома. Да и обиды на Васильича у него нет никакой. Промашка вышла. Никто тут не виноват.
Все эти жесты проявления дружбы – приятны сами по себе. Но будущее Васильича они не прояснили. Дни шли за днями. Но ни следователь к себе не вызывал, ни участковый к подозреваемому не заходил. Это неопределенность Иван Васильевич еще как-то переносил. Но вот к нему вчера зашел Иван Тихонович Лопырев. Он рассказал, что с «Духом» беседовал следователь прокуратуры. Тут уж Васильич не выдержал. Он пошел к соседке, попросил у нее телефонный справочник. Нашел номер участкового милиционера и позвонил ему. И, к счастью, застал его дома:
– Дмитрий Тимофеевич, это Иван Васильевич Кочетов вас беспокоит. Скажите, пожалуйста, сколько мне жить в неизвестности?
– Что вы имеете ввиду?
– Да как же, Дмитрий Тимофеевич! Вы же меня допрашивали по случаю с Краснолуцким. Я, вроде, виновный. Чего мне ждать? Какой-то конец этому делу будет?
– Ах, вот вы о чем. Можете спать спокойно. Дело закрыто. Больной выздоравливает. А вы уже в таком возрасте, что сажать вас, только в убыток государству. Вам восемьдесят лет. Какой из вас в тюрьме работник? А вас там надо кормить. Да еще на лекарства тратиться. Так что спите себе спокойно. Никто вам сажать не собирается.
– Зачем же тогда на днях следователь к Краснолучкому приезжал?
– Насколько мне известно, уточнял некоторые детали. И интересовался, есть ли у него намерение добиваться возбуждения уголовного дела по этому случаю. Краснолуцкий от заявления на возбуждение уголовного дела отказался. Повторяю, дело закрыто.
И участковый положил трубку.
Васильич уходил от соседки после телефонного разговора с двойственным чувством. Его распирала радость, что никакого уголовного дела уже нет. С другой стороны, чего же «Дух» по улице треплет, что следователь к нему приезжал. А о том, что он написал заявление об отказе в возбуждении дела – ни слова.
Впрочем, он быстро успокоился по этому поводу. «Дух» был способен и не такие коте'лки гнуть. Он в своей болтовне, как комический актер на сцене. И Васильич даже прикинул, не выпить ли ему на радостях? Но потом сам себя ущемил. Не хотелось оказаться в доме престарелых.
Несколько дней после телефонного разговора с участковым Иван Васильевич жил в радости и довольстве. И вдруг, как снег на голову, Нина. Не здороваясь, она приступила к делу:
– Я за деньгами пришла. Нашел?
– Нет.
– Но ты же обещал. И когда деньги будут?
– Когда рак на горе свистнет.
– Ты что, надо мной издеваешься?
Васильич принял Нинин натиск с полным достоинством:
– Я разговаривал с участковым. Нет на меня никакого уголовного дела. Стало быть, я в отравлении «Духа» не виновен. Насильно в глотку ту дрянь я ему не лил. Он сам бутылку обнюхал. Сказал, что спиртное. И тут же выпил. При чем тут я?
Нина стала пунцовой:
– Если ты, старая развалина, к завтрашнему дню деньги не найдешь, я на тебя найду управу.
Васильич вдруг молодцевато подбоченился:
– Ты совершенно права. Я – старая развалина. А потому и спрос с меня короткий. Честь имею откланяться.
И он поклонился в пояс Нине. Та вся пылала гневом:
– Деньги к завтрашнему дню, падла нищебродная!
Иван Васильевич поднес к Нининому лицу кукиш. И для убедительности его грязный большой палец сделал несколько движений вверх- вниз.