Гречанка Ника
1.
Ну разве я забыть могу
хибарку за оградой
на Черноморском берегу
с названием Отрада?*
2.
Ограда из «ракушняка»**,
в один кирпич домишко.
Я жил там с мамою, пока
беспечным был мальчишкой.
3.
Белёных стен приют простой
под черепичной крышей;
в дверной проём простор морской
солёным бризом дышит.
4.
В иные дни Борей иль Нот***,
иль божества другие
нарушат сон спокойных вод,
разворошат стихию.
5.
Валы рядами в сотню миль,
как строй в движенье ратном.
Прекрасно море, если штиль,
но краше в шторм стократно.
6.
Я помню августовский зной.
Спасали душ и море,
и тент, обрызганный водой,
и тень под осокорем.
7.
Листва сухих олив слегка
жестяно шелестела,
исчезли в небе облака,
синь опылялась мелом.
8.
Но я тогда не замечал
природы увяданье,
во мне, подростке, созревал
уж юноша с призваньем.
9.
И вдруг у моря под скалой
случилось посвященье,
когда поэзии живой
я пережил явленье.
10.
Прошла по пляжу встречь волне
Она… богиня ликом.
Потом друзья сказали мне:
«Гречанка, наша Ника».
11.
Стоял я долго, слеп и нем…
Как объяснить вам это?:
на пляж спустился я никем,
вернулся в дом поэтом.
12.
В тот день я Нику не нашёл,
искал вотще по свету.
Видать, унёс её Эол
будить других поэтов.
ПРИММЕЧАНИЕ:
*Часть морского берега в Одессе.
**Местное название ракушечника
***Северный и южный ветры.
Старая ива
Родилась ты на воле у пруда,
над зеркалом воды, прозрачной, гладкой;
бросала взгляд смущённый иногда
на отражение своё украдкой,
стыдясь подруг. Другие были ивы
стволами, кронами не столь красивы.
Ты расцветала. Дикий окоём
преображался волею людскою;
природный мир, что заключался в нём,
лишался первозданного покоя,
пруды мелели, зарастая тиной.
Такая вот печальная картина.
Прошло два века, уж подружек нет,
исчезли пруд, купальни мостик шаткий;
теперь здесь сквер и детская площадка,
скамья под ивой, на скамейке – дед.
Открыв умело ногтем банку пива,
Ведёт беседу со старушкой ивой.
Черешня
Ночью ветром сломало черешню
у забора на школьном дворе.
В годы давние, в пору вешнюю
я царапал гвоздём на коре
буквы имени девочки той,
что сидела за партой со мной.
А сегодня её хоронили
дочь и внук за рекой у моста.
…Кто мне скажет уверенно, были ли
та черешня и девочка та?
Кто мы? Зачем родились?
Будто бы щепка ничтожная в море я
мрачных времён. И бессильны слова.
Скрежет зубовный бездушной истории,
мелят, скрипят жернова.
Сыплет на них Провиденье без устали
щедрым потоком людей.
Божия Матерь поникшая, грустная -
в вечной печали своей.
Знать, жернова те начальным творением
стали в Господних руках.
Что же на выходе? – Мира забвение?
Ветром развеянный прах?
Слышат ли издали души бессмертные,
слышит ли звёздная высь
наши вопросы, всегда безответные:
Кто мы? Зачем родились?
Письмо NN (Энн)
Письмо в конверте и свеча,
от тайного венчания.
Читайте все в мой смертный час
сердечное послание.
Я жил (казалось мне) века
мечтой неумолимою,
чтоб ту свечу зажгла рука,
от юности любимая.
Закрыв последнюю тетрадь,
сойду во тьму бездонную,
где буду терпеливо ждать
Энн со свечой зажжённою.
Диана
Кинь монетку. Какой стороной
упадёт, зазвенев, без обмана?
…Под конец моей жизни земной
из мечты мне явилась Диана.
Нет, не просто сюжет для романа,
а души идеал дорогой.
Мне б хоть раз прикоснуться рукой,
как к Изольде случилось Тристану.
Но Она далеко. Боже мой,
что ты сделал с моею душой?
Хоть ликует, а рана на ране -
строчка к строчке, и всё о Диане.
Деда наставленья
Я помню деда наставленья:
Храни, не предавай забвенью
приметы мудрой старины -
отжившее само уходит,
сама созреет новь в народе,
и это благо для страны.
Что второпях творится силой,
то не для жизни – для могилы,
недобрых помыслов плоды;
Отечества святое имя,
Родную речь, семью отныне
беречь до срока должен ты.
Я пережил, давно став дедом,
страны и радости и беды;
она опять Россия-Свет.
Храните наше достоянье, –
пишу я внукам на прощанье, -
иного не было и нет.