1
Дмитрий Вишневский прилетел в Николаев ранним утром. Идти на корабль, который строился на Черноморском заводе, он не торопился. Отпуск все равно заканчивается в полночь. Хотелось вдоволь надышаться воздухом свободы. Когда следующий раз доведется сойти на берег, не известно. Уж лучше побродить по предновогоднему городу, чем опять окунуться в корабельную рутину.
Он на автобусе доехал до центра и не спеша побрел по проспекту в сторону стадиона. Почти пустой «дипломат» не обременял его. Дмитрий сразу решил передать деньги земляку, который служил в школе переподготовки морских летчиков имени С. А. Леваневского, чтобы не быть обязанным.
Снега в городе было так много, что по краям пешеходной дорожки стояли высоченные сугробы. Яркое солнышко, поднимающееся по небосводу, уверенно заявляло, что будет тепло и скорее всего к обеду начнется оттепель. Но сейчас под ботинками слышался непривычный в этих местах хруст снега.
Дима намеревался зайти на рынок купить фруктов, но принял решение сделать это позже, чтоб не таскаться по городу с тяжелой ношей.
Пройдя остановку «Водопроводная», он остановился, закурил, глубоко затянулся и долго с наслаждением выпускал дым в безоблачное небо.
Дмитрий выглядел потрясающе, будто сошел с обложки цветного глянцевого журнала. Он был высок, плечист, подтянут, в приталенной шинели, белом кашне, шитой фуражке и расклешенных брюках. Черные брови, слегка рыжеватые усы, ямочка на подбородке придавали его приятному лицу мужественность и стойкость характера. Женщины не задумываясь отдавали себя офицеру, надеясь на перерастание этих встреч в романтическое и увлекательное путешествие в ЗАГС. Но Вишневский об этом даже не помышлял. Его вполне устраивала холостая жизнь, без забот и хлопот.
Он продолжил свой путь. Навстречу шла девушка и безутешно плакала. Моряк не может равнодушно пройти мимо чужого горя. Он просто-напросто обязан отвести беду от любого человека, а тем более девушки.
– Стоп! – взял ее за плечи офицер. – Что у вас случилось? Кто обидел?
Она припала к его груди и зарыдала еще сильнее.
Дмитрий твердо знал, что в таком состоянии жалеть человека нельзя, это вызовет новый прилив отрицательных эмоций.
Он достал из кармана брюк платочек, молча вытер ее глаза и нос.
– А теперь подробно рассказывай о своем горе. Только внятно и по существу. И прекратить лить слезы! Они еще никому не помогали. Из каждой ситуации есть выход. Слушаю!
– Меня выгоняют из института.
– За что, если не секрет?
– Главное, что я знаю этот предмет, а преподаватель двойки на экзамене ставит. И говорит, что если с ним не пересплю, вылечу из института.
– А ты?
– А что я… – и она снова зарыдала. – Сегодня мне сказали, что у секретаря лежит на подпись ректору приказ о моем отчислении.
– Понятно! – Дмитрий вновь закурил. – Веди!
– Куда?
– В институт.
– Зачем? Что это изменит?
– Веди к этому преподавателю.
– У него сейчас лекция.
– Мне глубоко все равно, где он и что сейчас делает. Тебя как зовут?
– Катя. Екатерина Великанова.
– Прямо скажем, тебе больше подошла бы фамилия Коротышкина, – и он засмеялся.
Катя действительно была ростом ниже среднего.
– Как зовут твоего искусителя?
– Валентин Николаевич.
– Имя мне его ни к чему. Фамилия у него какая?
– Михолка.
– Потрясающей красоты фамилия! Если бы у меня была подобная, я давно бы повесился.
Катерина прыснула в перчатку.
2
Они шли по коридору института.
– Где эта аудитория?
– Вот, – прошептала Екатерина и показала пальцем. – Только я туда не пойду.
– Нет, милочка, как раз туда мы пойдем вместе!
Вишневский резко открыл дверь. За кафедрой стоял слегка полноватый, лысеющий мужчина с мясистым носом, лет около пятидесяти, и что-то рассказывал студентам.
Дмитрий вошел, ведя за руку упирающуюся бледную Катю.
– Вам что, товарищ? Вы, видно, ошиблись, военкомат у нас на Пушкинской улице, и тут не полигон военных действий, а аудитория. Здесь знания даются, лекции читаются. А вы, уважаемый, в святом месте фуражку даже не сняли. Мне конфиденциально рассказывали, что защитники Отечества даже спят в головных уборах.
Он явно издевался над Вишневским, а в его лице и над всеми военными. Среди студентов послышался легкий смешок.
– А впрочем, кому я объясняю? Когда говорят пушки, музы молчат.
Смеялись уже все.
Внутри у Вишневского все тряслось от злости и обиды за надругательство над военными.
– Сейчас, Михолка, действительно будут говорить пушки, а ты станешь только кивать своим носастым черепом. Шутом давно здесь подрабатываешь? Я из тебя эту спесь выбью!
Он схватил преподавателя за лацканы пиджака, резко поднял и посадил на кафедру, а ее развернул, чтобы видно было лицо. Дмитрий еле сдерживал себя, чтоб не ударить эту мразь.
– Это по твоей милости выгоняют Великанову за то, что она не легла с тобой в постель?
– Что вы творите?! Вызовите кто-нибудь милицию или позвоните в комендатуру. Так, кажется, у них называется то место, где остужают буйные головы и усмиряют норов.
– Всем сидеть! – цыкнул Дмитрий. – И многие девочки через постель с этим недоноском получают пятерки на экзамене?
Аудитория молчала. Он снял фуражку, отдал ее Кате и расстегнул шинель.
– Ты даже не представляешь, как мне хочется расквасить твою
физиономию. Но я не сделаю этого. Наши действия – следующие. Сейчас я отволоку тебя за шиворот к декану факультета, потом к ректору… Ты пишешь объяснительную, где признаешь факт домогательства к Великановой, и сразу заявление об уходе из института по собственному желанию. Параллельно решается вопрос о восстановлении девочки в этом учебном заведении и пересдаче ею экзамена у другого преподавателя.
Теперь Михолка походил одновременно на обгаженного кота и сдувшийся шарик. Он сейчас прекрасно понимал, что этот моряк сделает все так, как сказал. В этом сомнений у него уже не было.
– Товарищ офицер, я готов извиниться перед студенткой Великановой, поставить ей положительную оценку, а приказ аннулировать, тем более что он еще не подписан ректором, – по его обрюзгшему лицу струился пот.
Студенты смотрели на все происходящее со страхом, затаив дыхание.
– Извинение – само собой. А еще вечером я наведаюсь в вашу квартиру и побеседую с вашей женой, а возможно, и с детьми. Пусть знают, каким нелегким трудом ты зарабатываешь для них деньги. А напоследок, Михолка, вырву тебе мошонку, чтобы в церковный хор тебя приняли без экзаменов. Ну! – гаркнул Вишневский. – Слушаем твои извинения.
– Великанова, извини меня.
– Э-э-э, да ты, представитель музы, и это толком не можешь сделать! Пошли! – он схватил дрожащего преподавателя за шиворот. – Путь наш во мраке. Поклонись и скажи детям «До свидания». Больше ты с ними никогда не увидишься.
– До свидания, – прошептал Михолка.
Они вышли в коридор. Дмитрий вел несчастного, держа за воротник. Все, кто встречался по дороге, с удивлением смотрели на эту картину.
– Катя, показывай дорогу к декану.
– Может, хватит дурака валять? – дернулся тот.
– Не трепыхайся и не выводи меня из себя, я этого не люблю. Ты сам для себя сделал всё. Теперь настала наша очередь.
3
– Декан сейчас занят и принять не может, – сказала средних лет миловидная женщина, сидящая за столом. – У него парторг института.
– Ну, это нам только на руку! – радостно воскликнул Вишневский и, открыв дверь, толкнул в нее Михолку.
– Вам что, товарищи? – удивленно спросил декан, солидный дядечка в сером костюме, галстуке и роговых очках.
За длинным столом сидел строгий мужчина в белом свитере и таких же очках и тоже изумленно смотрел на вошедших.
– Валентин Николаевич, что с вами происходит? – спросил декан преподавателя.
Михолка опять попытался вырваться.
– Это беспредел какой-то! – прокричал он.
– Извините, – обратился Дмитрий к декану, отпуская Михолку, – как ваше имя и отчество?
– Петр Петрович.
– Петр Петрович, я старший лейтенант Вишневский, – и он подробно рассказал все.
– Это правда? – спросил парторг Екатерину.
Катя стояла тихая, красная и несчастная.
– Да, – прошептала она и утвердительно кивнула головой.
– Спасибо за информацию, – в голосе парторга слышались металлические нотки. – Я вас попрошу выйти и подождать в приемной. Мы дальше сами будем разбираться с этим сексуальным маньяком.
Дима и Катя вышли в приемную.
– Простите, – обратился Дмитрий к секретарю, – а где у вас можно покурить? Если это я сейчас не сделаю, умру прямо здесь.
– Либо в мужском туалете, либо на улице, – улыбнулась женщина. – Великанова, проводи нашего гостя.
Они вышли на улицу. Дима курил, как жаждущий пил воду. Катя смотрела на него и любовалась. Вишневский взглянул на часы.
– Ничего себе, уже начало первого. Вот время летит! Главное, что разоблачили негодяя и выручили из беды хорошего человека, – Дмитрий взглянул на Екатерину и улыбнулся. – Ты хороший человек, Катя?
Она кивнула головой и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку.
– Очень гуманное решение, только молодые люди всегда целуются в губы. Вот так, – он наклонился и приник к ее сухим губам.
Девушка даже не сопротивлялась.
– Пойдем наверх, а то вдруг нас будут искать, – прошептала она.
– Согласен. Сегодня у нас решение только серьезных вопросов.
Молодые люди вновь зашли в приемную. За закрытыми дверями
слышались громкие голоса. Они тихо сели на расставленные у стенки стулья.
Наконец открылась дверь и их позвали.
Говорил парторг:
– Спасибо вам огромное за информацию, позорящую наше высшее учебное заведение. Таким людям, – он, не глядя на Михолку, кивнул головой в его сторону, – не место в нашем коллективе. Я думаю, коммунисты института примут правильное решение и исключат этого… – он искал подходящее слово, – этого мерзавца из своих рядов. Работать, естественно, он у нас больше не будет. Думаю, его и в другие вузы тоже не возьмут. С ректором я поговорю сам. Прошу вас не предавать это дело широкой огласке. Мы сами в состоянии в своем коллективе навести порядок. Вы кем доводитесь этой девушке? – спросил он у Вишневского.
– Жених.
– Замечательно!
– Екатерина, ты готова сейчас пересдать экзамен, без поблажек и протекций?
– Да, – твердо ответила она.
– Тогда иди в четвертую аудиторию. Сейчас туда подойдет Емельянов.
Катя вышла.
– Спасибо вам, – парторг протянул Вишневскому руку. – До свидания.
– До свидания, – ответил Дмитрий и вышел.
– Вот таких людей в стране было бы побольше, горя бы не знали, – задумчиво произнес парторг.
4
Перекурив, Дмитрий нашел четвертую аудиторию, приоткрыл дверь и заглянул. За столом сидел пожилой мужчина, а напротив него Катерина, которая быстро что-то рассказывала.
Минут через тридцать она выбежала из класса и повисла у Димы на шее.
– Пять! Причем без всяких поблажек. Он меня даже похвалил. Фу-у-у! – и она с облегчением выдохнула. – Пойдем скорее, я хочу на воздух. Как хорошо, что на земле есть хорошие люди! Это я о тебе, Димочка.
Они не спеша шли по проспекту вниз.
– Куда мы идем? – спросила Катя.
– В ресторан гостиницы «Турист». Надо непременно покушать, а то скоро у нас обоих наступит голодный обморок. Ты хочешь есть?
– Очень, но, увы, у меня на такие заведения нет денег, – тихо сказала Катя и стыдливо пожала плечами.
– Этого от тебя и не требуется.
– А ты правда пойдешь к нему домой? – вдруг спросила она.
– Думаю, уже не сто;ит. Ему и без меня всё оторвут. И все-таки как хорошо творить на планете добро! – улыбнулся он.
5
Когда они, сытые и счастливые, вышли из ресторана, на улице горели фонари. Подтаявший снег потемнел и искусно маскировался в темноте ночи.
– Дима, если бы ты знал, как не хочется идти домой. Тебе когда надо быть на корабле?
– В двадцать три пятьдесят.
– У нас еще уйма времени! Пойдем в театр. Я очень люблю туда ходить и смотреть на актеров, перевоплощенных в других людей. Скажу честно, театр мне нравится больше, чем кино, хотя и оно тоже интересно. Но здесь… живые люди, живой голос… Тут воспринимается все совсем иначе. Мне сейчас так хочется после всех этих потрясений, грязи и пошлости войти в радужный луч очищения и радости. Может, ты устал, а я мучаю тебя целый день своими проблемами?
– Нет-нет, пойдем, конечно. Во сколько там начало?
– В девятнадцать.
– Тогда надо поспешить. До начала остается всего ничего – час. Еще надо билеты купить… Давай быстренько перейдем дорогу и поймаем такси.
6
– Тебе понравился спектакль? – спросила Катя, когда они вышли из театра.
– Сказать честно – не очень.
– И мне тоже. И пьеса третьесортная, и актеры на сцене не жили судьбами героев, а именно играли, причем плохо. Это – халтура. Вот поэтому есть Баталовы, Лавровы, Быковы, которых знают все, а есть, к примеру, Пупкины – вышел на сцену, сказал что-то и ушел. А где душа, где огонь, порыв… Поэтому их никто не знает.
– Катюша, ты меня извини, давай немного поспешим. Если я не приду на корабль вовремя, а он стоит в Черноморском заводе, то следующий раз на берег сойду не раньше мая. А я этого ой как не хочу. Не хочу тебя надолго оставлять без присмотра, а то опять натворишь что-нибудь! – засмеялся он. – Ты далеко живешь?
– На Шевченко. Десять минут ходьбы. Я там живу у тети Веры, маминой сестры. Побежали!
– Бежать мы не будем, только пойдем побыстрее. Бегущий военный вызывает у народа панику.
Катюша засмеялась и взяла его под руку.
– Димочка, а у меня каникулы через три дня, я еду домой… Мы правда встретимся еще? – грустно посмотрела она на него.
– Ты во мне сомневаешься?
– Нет, что ты!
– Но служба у нас непредсказуема. По идее, сутки мы обеспечиваем на корабле, а на двое вечером сходим на берег. Но бывают такие ситуации, когда неделями не видим берега.
– Я тебя буду всегда ждать. Только как же мы встретимся?
– Я лично найду тебя по биению твоего сердца.
– А если оно от тоски замрет?
– Шутишь! А я правду говорю. Не переживай. Я запишу тебе свой адрес и корабельный телефон, но им пользоваться в крайнем случае. Начальники очень не любят этих звонков. Поэтому лучшее общение только через письма. Ты же мне тоже дашь все свои данные, включая рост, вес, пол, размер обуви и когда и какую книгу прочитала последний раз, – он счастливо захохотал.
– Ты потешаешься надо мной.
– Это я так проявляю свое расположение к тебе. Теперь у меня такое ощущение, что мы связаны с тобой на всю жизнь. Может, ты не хочешь этого? –он хитро улыбнулся.
– Как тебе не стыдно такое говорить?
– А тебе?
– Прости. Поцелуй меня.
– Не могу.
– Почему?
– Видишь, вон патруль идет. Он за такие вещи в общественном месте заберет меня и посадит на гауптвахту.
– А когда пройдет?
– Вот когда пройдет…
– Димка, ты что, из отпуска вернулся? Вот здорово! – расставил руки для объятья морской офицер с красной повязкой на левом плече с надписью: «Патруль».
– Привет, Миша! – они обнялись. – Иду на корабль. Кто там сегодня старший?
– Командир.
– Какие новости?
– Ты такое спросишь… Рутина сплошная. Доктор майора получил…
– Познакомься, это Катя. Влюбилась в меня, как Джульетта в Котовского, – он опять засмеялся от собственной шутки. – Ну и я в нее, разумеется.
– Вот что с ним делать? Всегда ему весело, – Катя взяла Вишневского под руку и прижалась.
– Вы такие разные, – тоже засмеялся Михаил. – Я имею в виду рост.
– Действительно, это наш с ней общий недостаток. Во мне метр девяносто четыре, а в ней – метр тридцать два, – и он снова рассмеялся, аж присел.
– Ничего хорошего не сказал, одни гадости, – и она тоже засмеялась радостно и счастливо. – Между прочим, не метр тридцать два, а метр шестьдесят три. Вот так!
Все снова засмеялись.
– Представь, Мишель, десять минут назад она упала передо мной на колени, только вот не пойму, поскользнулась или сама, по зову сердца, и кричит на всю улицу: «Димочка, милый, возьми меня в жены!» А народ смотрит. Одни на ее стороне, другие на моей… И все твердят, чтобы брал. А что мне делать? Я ей и отвечаю: если, мол, коленные чашечки не поломала, свадьбу сыграем на майские праздники.
Екатерина густо покраснела и оторопело слушала.
– И что она, встала с колен? – принял игру Михаил.
– Встала, говорит: потрогай чашечки, они целы-целешеньки, упала аккуратно. И… согласилась стать моей супругой в мае. Буду, говорит, тебе верной, любящей и преданной женой и все такое. Миша, будешь свидетелем на моей свадьбе?
Михаил оторопел от услышанного и не знал, что ответить.
– Что молчишь? Будешь или нет?
– Буду, – ответил офицер. – А колени ее ты трогал?
– Вот и славно! И не только колени… Миша, мы пошли, а то я точно опоздаю сегодня.
– Беги, а мы придем не раньше часа. Пойдемте, ребята, – позвал он матросов.
Схватив Катю за руку, парень увлек ее за собой.
– Дима, – задыхаясь, Катя остановилась. – Что это сейчас было?
– Ты не хочешь быть моей женой?
– Разве это так делается?
– Уходим от устоявшихся стереотипов. Так ты хочешь быть моей супругой или нет?
– Хочу, но…
– Без но… Далеко еще до твоего дома?
– Уже прибежали, – Катя показала рукой, – вторая квартира.
– Сейчас, – Дима быстро достал из нагрудного кармана ручку, а из бокового – сигареты, высыпал их в «дипломат», разорвал пачку и начал писать. Это мой адрес и телефон, – он наклонился и крепко поцеловал девушку в губы. – Катенька, извини, больше не могу. Время. Я тебя люблю! – и, развернувшись, быстро побежал в сторону проспекта. – Жду письма! – прокричал он.
Катя от такого темпа и натиска даже не успела ничего ответить и забыла сообщить ему свой номер телефона. Она стояла, тихо плакала и беспрестанно шептала: «Я тоже тебя очень люблю! Я тоже тебя очень люблю!..» – слезы счастья ручьями катились по ее щекам.
До ее отъезда они не встретились. Катя пару раз звонила на корабль, но его к телефону не позвали.
7
Она в расстроенных чувствах уже собиралась уезжать на вокзал, когда рано утром в их квартиру позвонили. Открывать дверь пошла тетя Вера.
– Простите, а Катя здесь живет?
– Здесь. А вы кто ей будете?
– Я Миша, друг Дмитрия. Принес для нее записку.
Из комнаты выбежала одетая в пальто Екатерина. Увидев Михаила, она сразу вспыхнула:
– Миша, что случилось?
– Не волнуйся, Катюша, все нормально. В Диминой боевой части аврал, у них на берег никого не пускают. Он тебе записку написал, – и Михаил передал ей листок бумаги. – Я в штаб бригады иду, на Адмиральскую. Ты уезжаешь? Пойдем провожу немного.
– Еду на каникулы. Через час мой поезд.
– Представляю, как тебе не терпится прочитать послание. Сделаешь это в троллейбусе. Там он чиркнул пару слов, узнав, что я иду в город, и объяснил, как тебя найти. Давай я помогу донести твои вещи.
– Помоги ей, сынок. У нее такой тяжелый чемодан… И что она в него напихала?
– Тетя Вера…
– Помоги, не слушай ее. А если есть время, то и в поезд посади.
– Хорошо. Все сделаю, не волнуйтесь.
– Вот и славно! Езжай, дочка, всем нашим привет передавай. Скажи, что на майские приеду к ним погостить на пару недель. Давайте присядем на дорожку.
– Все передам, тетя Вера. До свидания, – и они расцеловались.
8
Катя с Михаилом вышли на улицу. Под ногами хрустел подмерзший лед.
– Миша, извини, пожалуйста, я немного приотстану. Очень хочу прочитать, что написал Дима.
– Да, конечно.
«Милая моя Катенька, прости меня. Так хочется вырваться на берег, но ничего не могу поделать. У нас очередной трудовой порыв, который продлится еще дней пять-семь. Работаю как проклятый. Теперь у меня есть смысл – это ты. Видеть тебя хочу очень-очень. И люблю сильно-сильно. Это чувство с каждым днем растет в геометрической прогрессии. Все, Мишка спешит. Целую тебя до умопомрачения. Отдыхай хорошо. Как сдала последний экзамен? С нетерпением жду письма. Счастливого пути!»
Катя поцеловала строки любимого человека, спрятала записку в сумочку и догнала Михаила.
– Миша, правда, очень тяжелые сумки?
– Не очень легко, это точно.
– Это я сало купила, фруктов и конфет племянникам. Диме скажи, что экзамен сдала на пятерку.
– Знай наших! – засмеялся Михаил. – Передам. Пусть тоже порадуется. А куда ты едешь?
– В Белоруссию, Калинковичи.
– Ничего себе, а я из Гомеля! Землячка. Привет родной земле от меня передашь. Вот и троллейбус. Катенька, я никак не смогу тебя проводить на вокзал, извини. У начальства должен быть через тридцать минут. Но пару остановок проеду, до Садовой улицы.
– Ну что ты, Миша, я доеду сама. Спасибо, что помог. А привет обязательно передам. Действительно, идет по улице человек, а ты с ним чуть ли не через дорогу живешь и абсолютно его не знаешь и не видел никогда. Земля точно круглая!
9
Через пять дней вечером Дмитрий получил письмо от Кати, первое и долгожданное. После ужина он сел в каюте за стол и разорвал конверт. «Здравствуй, дорогой и любимый мой Димочка! Вот я и в Белоруссии, в своих заснеженных Калинковичах. Холодно и грустно. Ежесекундно думаю о тебе и о нашем, точнее, твоем, разговоре. И боюсь, очень боюсь, чтобы это не было видением или сном! Ты очень хороший, самый-самый добрый, ласковый, честный и мной очень любимый человек. Трудно представить и поверить, что за какие-то двенадцать часов ты смог перевернуть весь мир, перевернуть мою жизнь и что-то еще многое, к чему я по скудности ума не могу подобрать слов. И я счастлива во всех отношениях, что встретила именно тебя. Я никогда не дам тебе повод думать обо мне плохо. Ты для меня, как Солнце для Земли, которое несет тепло, радость и пробуждение всех начал. Для меня сейчас день длиннее года, а ночь совсем бесконечна. Мама говорит, что от меня остались одни глаза. Шутит, конечно. Хочется оторвать листки календаря и быть сейчас в Николаеве, с тобой рядом. Вчера ходила в церковь Казанской иконы Божьей Матери, помолилась о нас, как умела, и свечки поставила за все хорошее…» Письмо было на четырех листах. Катя часто повторялась, говорила, что она самый счастливый человек, и еще рассказывала, что творится за окном и у них в доме.
На следующий день Дима пошел на почту и заказал переговоры с Катей.
10
– Катюша! – кричал он по телефону. – Я так соскучился, с нетерпением жду тебя. Даже не думал, что так бывает. Мы с тобой похожи на полосу прибоя. С одной стороны всегда морская волна, спокойная или штормовая, а с другой – противоположной – берег, надежный и стойкий! Они всегда вместе. Точно так же и мы с тобой! Ты мой долгожданный берег, а я… Нет, мы всегда будем рядом и вместе. Отдыхай хорошо и не вздумай высохнуть от любви. Тогда ты станешь страшная и морщинистая. Я не хочу, чтоб ты такой была. У нас здесь настоящая весна, снег практически весь растаял. По дорогам текут ручьи, огромные лужи отражают бездонное небо, что даже невозможно пройти. А вчера я шел по делам в цех завода, поскользнулся и упал прямо в воду, повеселил рабочий люд. Я тебе тоже написал письмо. Дня через два-три получишь. Между прочим, писал до двух часов ночи. Почему ты молчишь? Я хочу слышать твой голос.
– Димочка, но говоришь только ты, я не могу даже вставить ни одного словечка.
– Когда ты возвращаешься?
– Заканчиваем разговор, – прозвучал голос телефонистки.
– Буду через пять дней. Я тебя лю… – и в трубке послышались короткие гудки.
11
Сыграв в конце мая бурную свадьбу, молодые поехали вначале на полторы недели к родителям жены.
Калинковичи Дмитрию понравились. Зеленый спокойный городок с многочисленными мемориалами прошлых дней. В нем царили спокойствие и мир. Люди здесь жили тихо и дружелюбно.
А потом поезд мчал их на родину Дмитрия, где величаво стоит гора Шихан, где течет бурная река Хопер, где воздух, насыщенный травами, дубовыми листьями и хвоей, так густ, что его можно есть ложкой, где яблоки с два кулака, а комары величиной с воробья, как, собственно, и в Калинковичах.
Вернувшись в Николаев, молодые получили на улице Содовой комнату в семейном общежитии, где зажили дружно и счастливо.
12
Через полтора года у Дмитрия и Екатерины родился сын Николай, названный в честь святого Николая, чьим именем был наречен и город.
Строительство Диминого корабля тоже подходило к концу, приближались ходовые испытания.
Судьбой моряку предначертано бо;льшую часть времени быть в море. Чтобы Кате с ребенком было комфортно, Дима отвез их к ее родителям, а сам теперь безвылазно пребывал на корабле.
Ходовые испытания прошли успешно, хотя и обнаружились отдельные недоработки. Их устраняли в Севастополе, а через три месяца уж оттуда крейсер, дав длинный прощальный гудок, пошел на Северный флот вокруг матушки Европы.
Средиземное море встретило моряков ярким солнцем и водной гладью. Корабль, царственно рассекая гладь моря, гордо шел намеченным курсом. И каждому моряку и офицеру приятно осознавать, что новый военный корабль, новая мощная боевая единица флота, вышел на просторы морей и океанов для защиты мира, и ты – ее маленькая частица.
Над кораблем удивленно парили чайки, восхищаясь суровой красотой крейсера, дельфины, резвясь и играя, стаями проплывали перед носом корабля, а корабли супостата фотографировали его со всех сторон.
Ближе к полуночи крейсер прошел Гибралтар и вышел в Атлантический океан.
Под утро сильно заштормило. Корабль шел по краю Бискайского залива, где круглый год море неспокойно. Именно здесь оно испытывает на прочность и сам корабль, и характер человека. Здесь куется мастерство, выдержка, умение и бесстрашие.
В своей злобной неудержимости многотонные волны наотмашь били в корпус, пытаясь разломить корабль пополам, качая его из стороны в сторону. И надо крепко держать штурвал, чтобы не подставить мощной волне свой борт, иначе быть беде.
Все люки, двери и горловины на корабле задраены, и люди находятся, как в консервной банке. Море клокотало, но корабль упорно шел на север. Моряки, изнемогая, вели его к намеченной цели.
Время шло к завтраку, когда по кораблю понеслись пронзительные, разрывающие душу звонки и раздался тревожный голос командира корабля, – Аварийная тревога! Аварийная тревога! Задымленность в носовой части корабля. Всем осмотреться на боевых постах. О выявленных замечаниях немедленно докладывать на ГКП! Командирам аварийно-спасательных групп провести разведку носовой части корабля по выявлению очага возгорания, соблюдая все меры предосторожности. При обнаружении немедленно приступить к тушению пожара своими силами, не дожидаясь подкрепления. Старшему помощнику возглавить поисковые мероприятия. Связь с ГКП осуществлять постоянно!
Вскоре на главный командный пункт поступил доклад о том, что в носовом подбашенном отделении тлеет ветошь. Причина возгорания не ясна. Отключено электроснабжение помещения. Подключены два пожарных рукава. Тушение осуществляется водой из двух брандспойтов.
Через минут сорок на ГКП поднялся перепачканный старший помощник.
– Товарищ командир, возгорание ликвидировано благодаря грамотным действиям старшего лейтенанта Вишневского. Рекомендую поощрить офицера. В настоящее время проводится интенсивная вентиляция помещений. Весь личный состав носовых кубриков, кроме боевых постов, до окончания проветривания переведен в кормовые помещения. После очистки воздуха уберем ветошь и приступим к выяснению причины.
– Из личного состава никто не пострадал?
– Вишневский немного и я чуть-чуть.
– Без защиты были? Ладно, он мальчик, а ты, старый дурак… Где он?
– К доктору отправил.
– Вахтенный, вызови мне сюда начмеда.
– Я здесь, товарищ командир.
– Доложи, что там с Вишневским.
– Незначительная головная боль, снижение умственной и физической работоспособности, одышка при нагрузке, сухой кашель, шум в ушах, артериальное давление повышено до 145 на 100. Однократно была рвота. Незначительные нарушения зрительного восприятия, лицо…
– Жить будет?
– Все делаю, товарищ командир. Поставил капельницу, дышит через аппарат кислородом, ввел сердечные препараты… Мне срочно нужен кислород. Моего хватит минут на двадцать-тридцать.
Командир включил громкоговорящую связь, – ПЭЖ – ГКП, командир БЧ-5 где?
– На связи, товарищ командир.
– Виктор Сергеевич, кислород у тебя есть?
– Только технический, в баллонах.
– Доктор, технический пойдет?
– Пойдет, я его пущу через увлажненную марлю.
– Дай команду, чтобы баллон срочно доставили в медблок. Для больного надо. И сам проследи за этим. Отбой связи.
– Еще что надо? – спросил устало командир у начмеда.
– Возможно, понадобится кровь. У него вторая группа, резус фактор положительный. Я не могу заниматься поисками, у больного должен находиться, поручите, пожалуйста, кому-нибудь. У личного состава в военных билетах эти данные проставлены. Если таковые найдутся, пусть прибудут в медблок.
– Занимайся, доктор. И прошу, сделай все, чтоб жил офицер! Как человек прошу, не как командир. Сейчас у тебя будут люди.
– Старпом, а тебе не надо к доктору? Может, тоже кислородом подышишь?
– Товарищ командир, если разрешите, то я своими методами – выпью
полстаканчика «шила» и посплю. Сильно устал. Всем займется помощник, команду я дал.
– Хорошо, Михаил Сергеевич, даю тебе время на отдых до ужина.
– Спасибо.
13
Тем временем события развивались своим чередом. Корабль вышел из штормовой зоны, зашел за Великобританию, встал на якорь и принялся наводить порядок, разбираясь в происходящем.
Состояние Вишневского стало ухудшаться, появились судороги, провалы в памяти.
Начмед влетел на ГКП как ужаленный.
– Товарищ командир, если больному не провести оксигенобаротерапию, то есть не поместить его под давлением в барокамеру с кислородом, он погибнет. Ему становится хуже. Я здесь ничего не смогу сделать. Простое дышание ничего не дает. Надо решать вопрос о срочной его транспортировке в ближайший порт. А это английский.
– Час от часу не легче. Помощник, старпома не тревожить, пусть отдохнет. Я иду докладывать в штаб флота, а ты занимайся подготовкой вертолета. Доктор, и ты со своей стороны все приготовь, носилки и прочее.
Решение было принято, на удивление, очень быстро, и вскоре вертолет Великобритании сел на палубу крейсера, забрал пострадавшего и улетел на туманный Альбион. Теперь судьба старшего лейтенанта Вишневского переходила в руки британских врачей.
А корабль, приведя себя в порядок, малым ходом продолжил свой путь.
14
Перед ужином в каюту начмеда влетел рассыльный по кораблю. Его вид не сулил ничего хорошего, щеки покрывала мертвенная бледность, а по лицу струился пот. Было видно, что он не прочь немедленно упасть в обморок.
Доктор быстро смочил ватку нашатырным спиртом и сунул тому под нос.
– Что случилось, боец? У тебя такой вид – смотреть страшно. Сядь, я накапаю тебе сердечных капелек, отдышись, приди…
– Старпом умер! – выдохнул матрос.
– Что-о-о?!
Теперь побледнел доктор и его лицо тоже стало влажным. Он был готов составить моряку компанию и упасть в обморок вместе с ним.
– Вас командир вызывает в каюту старпома.
Голос моряка остался позади, а начальник медицинской службы находился уже в каюте старшего помощника. Картина, которую он увидел, была удручающей. На койке на спине с темно-бордовым лицом лежал старпом. На полу возле койки и на разорванной на груди рубахе застыли рвотные массы.
Протиснувшись сквозь плотно стоящих офицеров, доктор стал прощупывать пульс на руке, а потом на шее.
– Товарищ командир, тело холодное, пульса нет. Он мертв, – прошептал врач.
– Это я знаю и без тебя. Как подобное могло случиться? Он обращался к тебе после пожара?
– Никак нет. Я поинтересовался, как он себя чувствует. Старпом ответил, что хорошо.
– Вот и мне то же самое сказал. Мне бы к тебе его послать, а он попросил разрешения выпить «шила» и поспать немного. Сказал, что устал и голова болит. Я не придал этому никакого значения. От той обстановки, что творилась сегодня на корабле, у всех голова болела. Я его и отпустил отдыхать до ужина, и в обед не тревожили. А перед «малой приборкой» рассыльный зашел в его каюту – и вот… – командир сел к столу, где стояла бутылка, налил из нее в стакан и молча выпил. – Мысли какие, доктор?
– По внешнему виду – сильное отравление угарным газом.
– А почему лицо… – показал он рукой.
– Кислорода нет в крови.
– Ты к нему заходил?
– Так точно, сразу после обеда. Он спал на боку, повернувшись лицом к переборке. Дышал ровно. Мысль о возможной беде даже не возникла.
– Корабль только на воду встал и… одно за другим, – командир вновь налил в стакан из бутылки спирта и опять молча выпил.
– Иди, доктор, здесь твои функции больше не нужны. Только не забудь документы по своей линии приготовить. Помощник по снабжению, освободите малую морозильную камеру… Короче, Максим Васильевич, – повернулся он к воспитателю, – возлагаю на вас эту тяжелую миссию. А я пошел вновь общаться со штабом флота и выслушивать, какие мы мудаки.
15
Спустя три недели Вишневский вернулся на корабль. Прежде чем попасть туда, с ним в столице строго поговорили товарищи, которых не интересовало здоровье офицера, а не стал ли он агентом английской разведки. На корабле поменялось все начальство. Командира сняли с должности, воспитателя переместили с понижением, помощник стал старпомом… Вишневского хотели назначить, от греха подольше, в учебный отряд, но он любил корабельную службу и поехал на прием к командующему. Его оставили на месте.
Через год к Дмитрию приехала жена Катя с сыном Николаем. Здесь у них родилась и дочь. Институт Екатерина оканчивала заочно.
Служба, как и жизнь, у них была долгой. За это время они побывали и в Ленинграде, и в Балтийске, а закончили уже в Калининграде с адмиральскими звездами на погонах. И всегда Екатерина была рядом с мужем.
Для каждого моряка, как и любого другого военнослужащего (в том числе), важно, чтобы их тыл, а семья и есть тыл, был всегда крепок и надежен. Именно тогда военный думает о службе ратной, а не о решении неразрешимых проблем.
В доме Дмитрия и Кати всегда жили Вера, Надежда и Любовь. Именно это и есть Счастье!
И дай Бог, чтоб у каждого было так!