73. DOLCE VITA
Из письма брату Буонаррото от 17.10.11509г., Рим. «Я принужден любить себя больше других, а я даже себе не могу доставить всего самого необходимого… У меня нет ни одного друга, я и не хочу их, у меня не хватает времени на еду, поэтому не доставляйте мне еще лишних забот, я этого не вынесу».
Микеланджело и Буонаррото сблизились, как никогда раньше. Только близость эта приобрела вид нездоровой опухоли, так как имела болезненное происхождение. Со стороны Буонаррото, это был маниакальный интерес к делам брата, впрочем, Буонаррото стал домоседом и вообще как-то сник и все чаще заговаривал о женитьбе, семье, доме, собственном деле и т.д. Микеланджело же должен был быть главным над всем, и Буонаррото был счастлив, если случалось заинтересовать брата каким-то проектом. Микеланджело чувствовал себя необходимым, где-то это даже было приятно, но все более усиливающаяся привычка Буонаррото «висеть на шее» начинала тяготить.
1510г. Умер Сандро Боттичелли. Говорят, что не бывает незаменимых людей. Я считаю, что бывают. Вы пробовали когда-нибудь вставить кирпич в то место в стене, откуда выпал другой? Тот кирпич, который выпал, обычно разбивается и расскрошивается при ударе о землю и нужно заменить его новым. Даже если мы возьмем новый кирпич той же самой марки и попытаемся вставить его в образовавшуюся брешь, то увидим, что даже кирпичи бывают незаменимыми. Стена словно отторгает пришельца, либо оказывается, что «новичок» слишком узок, либо – слишком широк. Для тех из нас, кто живет в старинных домах, это особенно понятно.
Микеланджело мужал. Тон его писем становился все более спокойным. Мысль приобретала все более философский оттенок. В тридцать пять лет он научился «подниматься над суетой» и видеть происходящее, как бы сверху вниз.
Из письма к отцу от 01.09.1510г. «Если найдутся во Флоренции люди, порицающие наши взгляды, пусть они говорят, что хотят. Это люди не достойные ни любви, ни доверия». Микеланджело был рад, что Папа забыл о фасаде капеллы, так что художник в полной мере, тщательно и упорно тратил всего себя без остатка на потолок и заканчивал работу, которая на самом деле, уносила его жизнь. Весь день, проводя в напряжении и неудобной позе, он не чувствовал ни боли, ни усталости, ни неудобства. Как только заканчивался дневной свет, Микеланджело кидал кисть и мгновенно превращался в изможденного человека: у него появлялись и обострялись и без того ранние морщины. На теле не было такого места, до которого можно было бы дотронуться, не вызывая при этом боли. Микеланджело очень хотелось уехать из Рима, Буонаррото торопил его, чтобы он приехал во Флоренцию и сам решил за Буонаррото все вопросы, как то: каким видом торговли заниматься, какую виллу и где купить и на ком Буонаррото жениться. Римский Папа торопил Микеланджело с росписью плафона и заявил, что конечный срок работ 1 ноября 1512 года. Микеланджело согласился с этим сроком. Решая семейные вопросы, Микеланджело перезнакомился со всеми банкирскими домами Рима и Флоренции, талантливо определяя для себя, с кем стоит из них иметь дело, а с кем - нет. Если Буонаррото получал от Микеланджело деньги наличными, то Буонаррото нес их только к тому банкиру, имя которого указывал ему в письме Микеланджело.
- Если ты не закончишь своих пророков ко дню Всех Святых, то я лично сброшу тебя с помоста и обмакну твою черную голову в золотой краске, - кричал из-за запертых дверей Папа Юлий II Микеланджело. Перебранка стала обычным атрибутом жизни Ватикана.
- Только сначала Вы, непременно измажете в ней свои туфли, - съехидничал Микеланджело, напоминая о злополучном инциденте, когда Папа тайком пробирался в капеллу, чтобы посмотреть на работу Микеланджело. Эта история стала почти анекдотом.
29 августа 1512 года случилось то, что должно было случиться. Младший сын Лоренцо Великолепного, заручившись поддержкой Фердинанда Католического, короля Испании, осадил город Прато, очищая для себя путь во Флоренцию. В Прато находилось народное ополчение Италии, предводительствовал которым с благословения Пьеро Содерини, Николо Макиавелли. Он, неискушенный вояка, занимался лишь тем с простыми гражданами, согнанными в это ополчение, что рассказывал им о преимуществах республиканского строя перед олигархическим. Бедные крестьяне должны были сердцем воспринять все преимущества того, когда тобой правит Содерини, а не Медичи. Все решили испанские пушки. Как только ядра ударили по лагерю итальянцев, народного ополчения след простыл.
Кончилась эпоха Республики Содерини. Смертельно обидевшись на не вставших грудью на его защиту флорентийцев, Пиеро Содерини убежал к родственникам на Сицилию и остался навсегда в Рагузе.
19 сентября братья Медичи Джованни и Джулиано вошли в родную Флоренцию. Начались репрессии. Николо Макиавелли был лишен всего, даже последнего носового платка. Он не имел право покидать Тоскану. В это время он все еще писал книгу «О государе»,посвятив ее Лоренцо Великолепному.
Верный традициям Медичи и всю жизнь помня о том, как Флоренция поступила с их семьей, и как умер в изгнании его старший брат Пиеро, Джованни пытал и казнил всякого, на кого указывали ему приближенные, как на «врага Медичи». Флоренция встрепенулась и стала ожидать нового «брака». Пытали и Макиавелли через вздергивание на дыбу. Под строжайшее наблюдение его выпустили из Флоренции, запретив въезжать в нее. Макиавелли поселился около маленького Апеннинского городка Сан Кашано, подеста которого был недавно избранный Лодовико Буонарроти.
Столь любимый некогда Макиавелли Цезарь Борджиа уже умер в 1507 году, преданный и изгнанный из Рима Папой Юлием Вторым. Цезарю удалось сбежать от тюремщиков Юлия Второго, который мечтал заживо сгноить его в Испании в башне Медина дель Кампо кастильской тюрьмы. Когда Борджиа появился при дворе своего родственника короля Наваррского, то Римский Папа немедленно назначил за его голову десять тысяч дукатов. При мысли, что герцог разгуливает на свободе, Юлию II делалось не о себе.
Цезаря предали и во второй раз. В драке с французами он остался один на один с большим отрядом противника. Он был пронзен более двадцати раз, но все еще оставался жив и упал, сражаясь до конца. Он умер один, ночью, в овраге, от большой потери крови, раздетый до гола – французы не побрезговали снять с него красивые, но пропитанные насквозь кровью дорогие доспехи.
Его нашел его любимый паж, которого долго не могли отодрать от мертвого тела.
Лукреция Борджиа до самой смерти оплакивала брата и умерла в монашеском одеянии.
Его жена Шарлотта д'Альберг не вышла вторично замуж и прожила до конца своей жизни в полнейшем уединении в своем замке Ля Мотт Фёльи во Франции, молясь за Цезаря и выходя лишь к мессе и для раздачи милостыни беднякам.
Романские крестьяне сочинили легенду о герцоге Валентино, который обязательно придет, чтобы спасти свой народ в трудную минуту. В Апеннинах отказывались верить в его смерть.
Николо посвящал теперь целые дни составлению книги «О государе» и беседам, рассказам о Цезаре Борджиа, с которым был лично знаком. Рассказывал он изумленным горцам, слушавшим его во все уши и смотрящим во все глаза о способах, которыми Цезарь расправлялся с «писателями», так он называл людей, которые клеймили его в своих сатирических сонетах богоотступником, кровосмесителем и братоубийцею. Пример тому, случай с неаполитанским поэтом Манчиони, который был найден по приказу герцога в Риме. Когда его спросили, что с ним сделать, Цезарь, по своему обыкновению, очень тихо ответил: «Оставьте его. Я сам с ним расправлюсь». Потом, еле слышно, робко-робко добавил: «Я сумею научить писателей вежливости». Вот рецепт от герцога Борджиа – за самые незначительные обиды он лично отрубал им руки и прокалывал языки раскаленным железом. Крестьяне слушали Макиавелли и крестились. Гвоздем программы был рассказ о знаменитейшей «синигальской западне», устроенной Цезарем Борджиа своим врагам, которых он искусно превратил, на время, в своих друзей. Цезарь собрал их всех вместе: Орсини, Вителоццо, Вителли, Гравиа, Паголо и казнил.
- О, если бы вы только видели, как он их обнимал и целовал! Никто ни в чем не смог его заподозрить, а какие там люди были. Вителоццо, искусный и храбрейший военачальник. Ничто не выдало Борджиа, - мессер Макиавелли, не обращая внимания на слышавших неоднократно уже эту историю из его уст горцев, уже давно разговаривал сам с собой и решал для себя какую-то задачу. Николо встал, посмотрел куда-то вперед себя и произнес: «Я полагаю, что из всех обманов, какие совершались в мире с тех пор, как существует политика, это – прекраснейший».
74. ЮЛИЙ II
Микеланджело закончил роспись Сикстинской капеллы к 1 ноября 1512 года, как и обещал Папе. Когда Папа Юлий II вместе со всеми кардиналами и прочими царедворцами пришел, чтобы осмотреть работу Микеланджело целиком, то, проведя, задрав голову, некоторое время в безмолвии, Юлий II опустил подбородок и протянул трясущиеся от нервного перевозбуждения руки: «Спасибо, Микеле, спасибо, мальчик мой. Ты не представляешь, что ты сделал. Это больше, чем краски и штукатурка. Это … это…», - Папа, не стесняясь свиты, сгреб Микеланджело руками и прижал к себе, - «Ты не мне угодил, Микеле», - прошептал Юлий II на ухо художнику, - «ты угодил Богу. На тебе Его помазание, Микеланджело, не забывай об этом». Юлий II поцеловал Микеланджело в волосы и благословил.
В Риме говорили исключительно о росписи Микеланджело плафона Сикстинской капеллы. Особым вниманием пользовались красивые мощные обнаженные тела молодых мужчин.
- Как он смеет? В Ватикане! В череде библейских сюжетов. Почти на одном уровне с изображением самого Господа Бога и Его пророков! Неслыханная дерзость!
- Господь Сам сотворил человека обнаженным, а не в берете и камзоле.
Гудел, шумел Рим. Никого не оставила равнодушным работа Микеланджело в Ватикане. Ни в коем случае не следует воспринимать этот ажиотаж как сугубый интерес к изображению обнаженной натуры. На нее приходили посмотреть любопытные и быстро уходили, получив желаемое удовлетворение. Те, кто подолгу оставался, чтобы исследовать глазом роспись потолка миллиметр за миллиметром, увлекаясь все больше и больше, подключаясь к авторскому замыслу и отгадывая то послание, которое адресовал художник своему зрителю, были те люди, которых, в первую очередь, можно было квалифицировать как неравнодушных.
Все, кто был в тот момент в Ватикане, все – от мала до велика, от неграмотных до ученых, от плебеев до патрициев, испытали на себе реальное благословение Божие. Они жили в эпоху Микеланджело.
Юлий II – «повивальная бабка» Сикстинской капеллы уже не вставал со своей постели. Браманте дежурил у кровати больного днем и ночью, самоотверженно недосыпая, забывая о еде и прочих удобствах. Папа вот уже несколько недель как не спал по ночам. В начале ему казалось, что это обычная инфлюэнца, так характерная для Рима поздней осенью. Все пройдет. Надо только немного отдохнуть, полежать. Вот закончит Микеланджело свой плафон… Папа закрыл глаза. Перед внутренним взором поплыли фрески, только что завершенные его «безумным» художником. «Сколько силы в этом человеке. Какая энергия! Он не похож ни на кого другого. И как с ним трудно!» - думал Римский понтифик, закрывая глаза и тяжело дыша грудью. Папа отвернулся к стене и подумал, что ни один другой художник, даже Рафаэль, не может выразить своим творчеством то, что сам Юлий II даже не в состоянии сказать словами. Микеланджело деликатно, мягко, но в то же время убедительно и энергично затрагивал пресыщенную душу главу Римской церкви. «Что же с тобой будет после моей смерти, Микеланджело?» - глава церкви в первый раз признался себе, что знает о своей скорой кончине. «Разбудить Браманте?» - подумал Папа и оглянулся на спящего в кресле архитектора. Юлий II прослезился, чего раньше за ним никогда не водилось. Он внимательно посмотрел на осунувшееся, похудевшее лицо верного поданного. «Браманте, Браманте, не удастся нам с тобой построить Сан Пиетро, которым ты так бредишь, как молодая женщина перед первыми родами. Ты – талантлив, ты уже много сделал и в Милане, и во Флоренции, и в Риме. Ты выполнил каждое мое приказание, как верный пес. Ты заботишься обо мне, как родная мать и вот … Я умираю, не дождавшись твоего триумфа, не видя тебя счастливым и удовлетворенным. Сможешь ли ты продолжить собор после меня? Сделай это, Браманте, сделай это ради меня, Браманте». Архитектор открыл глаза, чутким ухом он уловил произнесенное Папой его имя.
- Что - нибудь нужно, Ваше Святейшество?
- Мне многое нужно.
- Что именно?
- Помирись с Микеланджело.
Браманте вздрогнул. Папа продолжил: «Непременно помирись с Микеланджело».
- Ваше Святейшество!!! – у Браманте не было сил сдерживать слезы. Он сильно устал за последнее время.
- Браманте, я скоро умру, так что …
Браманте сполз с кресла и буквально на коленях подполз к краю кровати, на которой лежал Юлий II. У Браманте начались конвульсии. Время было после полуночи, чувства от усталости, от бессонницы и от времени суток были особенно обострены. Браманте измочил слезами весь свисающий край льняной простыни.
- Только не сморкайся в нее, - зло пошутил Папа. Браманте от злой иронии заревел еще сильнее. Глава Римской церкви начал задыхаться, начался кашель, лицо посинело. Браманте кинулся поправлять подушки, приподнимая голову и грудину Папы, потом принес воды. Великий понтифик залпом осушил кубок, лицо его успокоилось.
- Браманте, я не переживу следующий приступ. Слушай меня внимательно и прекрати реветь, как будто бы тебя девственности лишают.
Браманте успокоился и нескладно улыбнулся.
- Помирись с Микеланджело. Не таращься на меня так. Я же тебя не замуж за него выдаю. Помирись с ним, дай мне умереть спокойно.
Браманте сполз на пол и почти уткнулся носом в край кровати Папы Римского. Понимание происходящего было выше его сил.
- Что ты там по моей постели сопли развозишь? Поднимись сюда. Слушай меня. Я скоро умру, я знаю это точно. Кто придет мне на смену неизвестно, и захочет ли он поддержать тебя и твой проект собора Святого Петра неизвестно. Микеланджело же будет принят новым Папой – это точно. Его гений уместен при любом дворе. В большей или в меньшей степени, но авторитет Микеланджело уже непоколебим, тебе он нужен, как никто другой, чтобы ты мог продолжить свою работу.
- Я тоже кое-что значу.
- Цыц! Одно имя Микеланджело будет пропуском для любых твоих начинаний. Если ты скажешь кому-нибудь, что Микеланджело одобрил то-то и то-то, то любой придворный болван, от которого будет что-то зависеть, согласится на все, что ты задумаешь. Микеланджело нужен тебе как союзник и как соавтор. Не смотри на меня такими глазами, он пригодится тебе и даже очень. Он сильнее тебя, Браманте.
Была глухая ночь. Мозг Микеланджело опять не давал покоя его измученному телу. Мозг был похож на загулявшего соседа, который своими выкриками и пением в поздний час не дает уснуть окружающим его людям. Тело гудело как весенний шмель, и только сознание полной удовлетворенности от завершения грандиозного замысла вносило хоть какую-то мирную нотку в этот большой и сложный мир под названием Микеланджело Буонарроти.
Он лежал с закрытыми глазами и размышлял. Мысли были такими прочными и звонкими, что Микеланджело казалось, что если бы кто-нибудь вошел сейчас в комнату, то обязательно бы их услышал. Мыслей было много, они толкали друг друга, толпились, разбегались, потом опять сгрудились в кучу. Пестрые, разные, как лошади, вырвавшиеся из загона в поле. Сикстинская капелла долго держала мозг Микеланджело в напряжении, и теперь, почувствовав себя немного расслабленным, благодарный мозг начал с того, что выпустил на волю мысли, о существовании которых Микеланджело и не подозревал. Первое, что произошло – он понял, что он мучительно одинокий. До дикости хотелось выть, захотелось разделить с кем-то и успех, и удовлетворение, и усталость, и даже боль в пояснице. Вот если бы чьи-то руки положили его на кровать, взяли бы ароматическое масло и растерли бы занемевшую от слишком долгого напряжения спину. Микеланджело тяжело вздохнул и перевернулся на спину. Мечта превращалась в пытку. Боль из физической перерастала в боль душевную. Сердце не колотилось, а билось, как рыба на берегу. Может, встать, пройтись по комнате? Сна не было, и быть не могло. «Я так не выдержу», - Микеланджело закрыл лицо руками, - «Я умру скоро». В голову полезли мысли, которые, некоторым образом, ужаснули его творческий гений. Сам по себе удивившись, он почувствовал, что почти себя уговорил. Микеланджело поднялся на кровати и сел на нее. Он уже готов был пойти на улицу. «Нет, не могу», - заметался в полубреду, в полусознании художник, - « не могу, не смогу. Я потом больше ничего не смогу. Неужели это все? И я уступлю себе сейчас, потом еще раз, потом еще и все… Меня не будет. Я стану другим. Это уже буду не я. Нет. Не могу». Мужчина кубарем покатился по полу. «Работать. Работать…» - горячечный бред захватил пламенем все тело, - «Где мой резец? Урбино, Мини, где мой резец? Скорее, к мрамору, скорее к мрамору, скорее…»
Урбино и Мини склонились над Микеланджело. Он был без сознания, что-то бессвязно лепетали губы. «Может, вызвать врача?»
- Ему надо выспаться, отдохнуть, - заключил Пиеро.
- Надо отвлечь его мысли от работы.
- Если бы знать, как это возможно?
- Его мысли не наши мысли, - шутливо переделав библейскую цитату, произнес Урбино, - давай перенесем его на кровать.
Едва забрезжил рассвет, в дверь дома Микеланджело постучали. Это был человек от Папы с приказом немедленно явиться скульптору Микеланджело Буонарроти к его Святейшеству.
- Как не вовремя, - ворчал Урбино, - что ему еще от Микеланджело надо?
- Микеланджело, - Папа приподнялся с подушек, - Микеланджело, сынок, я рад тебя видеть. Проходи, садись. Браманте, отползи куда-нибудь в сторону, дай Микеланджело сесть и прекрати скулить. Нам всем надо о многом поговорить.
- Если Вы так рады меня видеть, - Микеланджело начал без предисловий, ибо не был расположен к сентиментам, - дайте мне уехать во Флоренцию.
- Безумец! – вспыхнувшая ярость опять опрокинула Папу на подушки.
- И еще, заплатите мне за два года, - Микеланджело решил быть безжалостным до конца.
- Чтобы ты забрал деньги и удрал от нас?
- Вы весьма проницательны, Ваше Святейшество.
- Хочется поспеть во Флоренцию к карнавалу?
- Мне нужно домой. Мои отец и брат не в лучшем состоянии. Содерини писал, чтобы я немедленно приехал домой.
- Что с ними? Они больны?
- Да.
- Они при смерти?
- Слава Богу, нет, но обстановка в доме напряженная. Это долго рассказывать и признаться мне бы не хотелось никого посвящать в детали. Скажу одно – мне нужно уехать.
- У тебя там женщина?
Микеланджело скривился.
- Ну, признайся, сколько поклонниц твоего таланта ждут тебя в родном городе?
Микеланджело стиснул зубы.
- Ну, ну, Микеле, относись полегче к шуткам. Ты – взрослый мужчина, перестань краснеть и смущаться при разговорах о женщинах. Неужели тебе никто не нравиться?
- Нет, Ваше Святейшество.
- Ты не любишь женщин?
- Я не влюблен в женщину.
- В кого же ты влюблен? Не в мужчину ли?
- В искусство.
- Вот так всегда, - всплеснул руками с досадой в голосе Папа Римский, - он обязательно ускользнет от ответа. Неужели нет никого на свете, с кем бы ты мог быть полностью откровенным? Ты ведешь дневник, Микеланджело?
- Нет.
Папа взгрустнул.
- Я так и не узнаю тебя до конца, Микеланджело. А мне бы очень этого хотелось при жизни.
Микеланджело встрепенулся во взгляде, но предпочел промолчать. Они какое-то время, молча, смотрели друг на друга. Браманте красными от бессонницы и слез глазами следил за их молчаливым диалогом. Через некоторое время он зашевелился.
- Браманте, что там у тебя? – окликнул Папа.
- Так, ничего, ноги занемели, - Браманте все время до этого сидел на медвежьей шкуре на полу. Прилечь в присутствии Папы он не мог.
- Кстати, Микеланджело, вдруг начал Папа, - я позвал тебя, чтобы высказать одно недовольство тобой …
Микеланджело покачал головой, показывая, что ничего другого не ожидал.
- Не угадал, не угадал, - Папа шутливо погрозил ему пальцем, - я отпущу тебя во Флоренцию, но с условием …
Микеланджело поднял брови. В голову полезли нехорошие мысли, и стало отвратительно на душе. Новую работу он вряд ли сейчас смог бы начать.
- Микеланджело, - заново начал Папа, - почему ты не прошелся золотой краской по «Пророкам» и «Сивиллам»? У нас все-таки не монастырь, а резиденция Главы Католической Церкви.
- Вам хочется знать истинную причину или что я об этом думаю?
- Отвечай, как знаешь.
- Я решил, что моим «Пророкам» и «Сивиллам» тоже, наверное, годами задерживали жалованье из небесного казначейства и одевались они не Бог весть как …
- А истинная причина?- перебил Папа.
- Истинная причина находится передо мной, - ответил Микеланджело. Папа швырнул в него думкой.
- Ты невыносим.
- У Вас учусь, Ваше Святейшество.
- Ты получишь деньги сегодня же.
- Может быть, мне на них приодеть моих «Пророков» и «Сивилл»7
- Да не торопил я тебя так, Микеланджело, что ты меня все время извергом выставляешь. Я – твой друг и хочу умереть, зная, что мы с тобой в мире, и ты не держишь на меня никакого зла.
- Вы уже во второй раз за утро говорите о смерти, - осторожно начал Микеланджело.
Папа Юлий II опустился на подушки и посмотрел на Микеланджело, как бы издалека: уходящим, прощающимся взором.
- Я очень скоро умру, Микеланджело.
Художнику стало неловко. Особой привязанности он не питал к этому старику самодуру, но и случайным человеком в своей биографии он тоже его не считал. Многое их связывало. Микеланджело стоял, как вкопанный, не зная как себя вести.
- Что ты молчишь? – спросил Юлий II с обидой в голосе. Отсутствие ярких эмоций у Микеланджело задело его.
- Простите меня, если я был неправ, - спокойно сказал художник.
- Прощаю, - спокойно ответил Юлий II.
Они обменялись долгим взглядом. Браманте с пола следил за происходящим.
- Микеланджело, выполни последнюю волю старика.
- Что я должен сделать?
- Помирись с Браманте и поддержи его после моего ухода.
Микеланджело стало не по себе. Просьба старика явно застала художника врасплох. Отказать? Нет возможности. Притвориться, что согласен, а потом забыть? Совесть не велит. Он поднял глаза на умирающего. Он ждал ответа от Микеланджело. Микеланджело посмотрел на Браманте. Браманте был как кролик в силках: беспомощный, отчаявшийся и злой.
- Пожалуй, этот вопрос следует решать мне и архитектору Браманте между собой.
- Ни в коем случае. Его надо решить здесь и сейчас, в моем присутствии. Сейчас и немедленно. Миритесь! Миритесь, вам говорю!
Браманте начал приподыматься с колен как кобра из корзинки: медленно, нехотя, раздраженно. Микеланджело не двигался с места.
- Ну, же! – взвизгнул Папа.
Браманте и Микеланджело смотрели друг на друга, как два барана на мосту.
- Почему вы не миритесь? – разгневанно вопил Юлий II, - Микеланджело, Браманте, ну же!
Более чуткий к голосу хозяина Браманте, как заводная кукла, первым протянул руку Микеланджело. Он быстренько пожал ее и отдернул назад. Оба про себя потом отметили, что руки у обоих были ледяные и сухие.
- Великолепно! Дайте, я вам обоих расцелую, мои птенцы. Я смогу умереть спокойно. Спасибо вам большое. Микеланджело, еще раз тебе наказываю: поддержи Браманте. Помоги осуществить его замысел – собор Святого Петра. Умоляю тебя. Обещай мне, что примешь участие в постройке Сан Пиетро, - Папа Юлий II «клещами», изо всех оставшихся в его жилах сил, сжал руки Микеланджело и заглянул ему в глаза. Микеланджело понял, что это судьба, а судьбе еще никто и никогда не отказывал.
- Обещаю, - произнес художник.
- Спасибо, - Папа упал на подушки.
В ночь на 21 февраля 1513 года Юлия II не стало.
75. ЭХО
Впрочем, он ожидал этого, хотя, впрочем, не совсем так, как оно произошло. Микеланджело сидел у себя в доме на площади Святого Петра и работал над статуями для гробницы умершего Папы, размышляя о том, что же произошло с ним за последнее время. Известие о воцарении Медичи во Флоренции и об избрании Папой хорошо ему известного Джованни Медичи не огорчило и не обрадовало его. Микеланджело решил оставаться вне политики и не допускать до себя никаких придворных, чтобы избежать их вечных попыток привязать к себе с целью полного владения им и превращения его в свою собственность. Микеланджело хорошо помнил Джованни, хотя далекие образы детства стали, к счастью, понемногу стираться, уступая место новым переживаниям. Микеланджело лишь слегка улыбнулся краями губ, когда ему донесли, что Джованни Медичи стал Папой Львом Х-м. Скульптор был увлечен гробницей Юлия II и не видел ни потрясающей по пышности и по количеству выпитого, съеденного, вылитого, разбитого, украденного и просто забытого, церемонии посвящения Джованни ди Лоренцо Медичи в Папы Римские. Кто-то очень метко сказал одну фразу, донесенную до нас, делясь впечатлениями от увиденного: «Вернулось время Лоренцо Великолепного».
Толстенький Джованни, щурясь от наследственной близорукости всех Медичи и временами дергая и кося левым глазом, как и его отец, благословил ошарашенных римлян и гостей столицы, собравшихся на площади перед дворцом Ватикана, красивой холеной рукой. Микеланджело не было на церемонии и видимо Джованни, пардон, Льву Х донесли об этом. Очень скоро нелюдимый маэстро получил записку от племянника Лоренцо Великолепного, Джулиано Медичи, кардинала и знаменосца Римской Церкви, до него в этой должности успел побывать Цезарь Борджиа. Джулиано, от имени брата, видимо, Папе новый статус не позволил самому писать записки, так вот, Джулиано лично приглашал Микеланджело явиться в Ватикан на встречу в новым Папой. Художник скомкал бумажку и бросил ее на пол. Сразу несколько противоречивых мыслей атаковали его. «Идти? Не идти? Хочу? Не хочу? Надо? Не надо?» Микеланджело сел на стул, опустил голову на руки. Как ему хотелось, чтобы прямо сейчас весь мир разом оставил его в покое, наедине со статуями, которые он делал. Что же будет дальше? Что измениться после встречи с Джованни, т.е. со Львом Х-м? Вот. Вот именно – что измениться? Этого то Микеланджело опасался больше всего – изменений. Не надо никаких изменений, пожалуйста! Оставьте меня в покое, дайте спокойно поработать над образами. Я же к вам не лезу. Это все конечно так, но без знакомства с новым Папой не обойтись. Так, что же лучше: пойти сейчас, когда зовут или дотянуть до последнего? Микеланджело встал – лучше пойти сейчас и расставить все точки над i, а не мучиться под «обстрелом» приглашений и не вызывать гнев старого приятеля. « Я ему все выложу, скажу, что очень рад за него и открыто попрошу дать мне спокойно работать у себя в мастерской. Все. Решено!» - Микеланджело накинул черный плащ и вышел из дома.
Первым встретил его Джулиано. Оба смотрели друг на друга с нескрываемым любопытством. В детстве, на вилле Кареджи они не были друзьями. Джулиано боготворил Леонардо да Винчи. Это не был секрет ни для кого, и Лоренцо поражался молчаливому упорству племянника, который не разговаривал с ним после отъезда мессера да Винчи. Джулиано открыто не избегал Микеланджело, но и не искал сближения с ним. Младший Медичи был тих, меланхоличен и скрытен, любил все таинственное и щекочущее нервы. Джулиано обожал брата и во всем ему подчинялся.
- Спасибо, что с такой охотой откликнулись на наше приглашение, - тихо начал кардинал Джулиано, - я сейчас скажу Его Святейшеству, что Вы здесь.
Джулиано еще раз окинул Микеланджело взглядом своих больших, пушистых, красивых глаз и вышел. Пробыл он недолго. Вернулся и все так же тихо и тоскливо, практически не поднимая глаз, сказал: «Папа Вас скоро примет». В приемной воцарилось молчание. Микеланджело сидел на золоченой табуретке - остатке вкуса Александра VI. Джулиано сидел в углу, в кресле, за золотым столиком и чистил изящным инкрустированным ножичком апельсин. Пришел герольд от Папы и возвестил, что Его Святейшество ожидают у себя художника и архитектора Микеланджело Буонарроти. Джулиано встрепенулся, приказал герольду уйти и с особым вниманием, еще раз, осмотрел Микеланджело с ног до головы. Было понятно, что особенного восхищения вид скульптора не вызывал. Джулиано посмотрел на лицо Микеланджело.
- У меня к Вам просьба, - прошептал кардинал, - пожалуйста, улыбайтесь.
- Что?
- Улыбайтесь.
- Я не могу, - попробовал возразить Микеланджело.
- Я же могу, - все так же тихо и уверенно сказал Джулиано, - я же могу, - повторил он. – Улыбайтесь! – резко, но твердо заявил Джулиано Микеланджело. – Вы должны. Он не должен видеть Вас таким.
- Я не придворный, и я не просил о визите. Вы сами меня сюда позвали, а теперь сами пытаетесь перекроить меня на собственный лад. Я вас об этом не просил. Если вы будете продолжать издеваться надо мной – я уйду и приду только, когда нужно будет решить какой-нибудь творческий вопрос.
Микеланджело развернулся к выходу.
- Постойте, - Джулиано сменил тон и схватил Микеланджело за плащ, - не уходите, не добавляйте ему страданий. Вы ничего не поняли. Вы думаете только о себе, впрочем, в наше время это скорее достоинство, чем недостаток. Джованни недавно прооперировали. Но, это Вам неинтересно. Я просто хочу, чтобы вокруг него были только приятные ему люди. Он этого заслуживает. Он такой смелый, такой талантливый, такой умный. Он сильно похож на своего отца, - последние слова Джулиано произнес совсем-совсем тихо и посмотрел куда-то в низ, - поэтому я прошу Вас, улыбайтесь.
- Но, я не могу, - попытался уже мягче возразить Микеланджело.
- Я же могу, - тихо, но настойчиво сказал Джулиано, - я могу, несмотря ни на что, - губы Джулиано задрожали, - Вы ничего не знаете, впрочем, зачем Вам это? – Джулиано помолчал, отвернулся, - Вы этого не видели.
Перед Микеланджело был не один из победителей Содерини, не кардинал Римской Церкви, а испуганный ребенок, который со слезами ужаса и отвращения бежал вместе с братом опрометью, чтобы спрятаться от пьяного брата Пиеро и его товарищей. Найдя укромные темные места они, плача, покрывали поцелуями истерзанные и исцарапанные тела друг друга.
- Я прошу Вас, - твердо произнес кардинал Медичи, - не упоминайте в разговоре нашего покойного брата.
Микеланджело кивнул в знак согласия.
- Микеле, Микеле, заходи, - Лев Х поднялся с подушек. Микеланджело отметил про себя, что все Папы, каких он знал лично, предпочитают принимать его, лежа на кровати. Лев Х показал на думку рядом с собой, - Садись.
Стали смотреть друг на друга. Лев Х вставил в левый глаз берилловый камень – «зрачок».
- Я им почти не вижу, - показал Лев Х на свой левый глаз, - я, же, Медичи. Ты знаешь, что это такое?
Микеланджело напрягся, ужасов было уже достаточно на сегодня. Он тяжело вздохнул.
- Значит, знаешь, - сухо произнес Лев Х, - да, Микеле, время – самый зверский мучитель. И ты и я подверглись самым зверским его каверзам.
Микеланджело признался себе, что не ожидал увидеть такие перемены в маленьком Джованни. Узнать его, действительно, было нельзя.
- Это – водянка, Микеле, - грустно сказал Папа, - там еще куча всякой другой ерунды, не буду описывать тебе это. Ты знаешь, меня оперировали?
Микеланджело кивнул.
- Это ненадолго. У меня нет никаких иллюзий по поводу этой жизни, но я люблю ее и хочу жить, Микеланджело. Очень хочу, - глаза Папы засветились блеском. Это, пожалуй, единственное, что доказывало существование той силы, которая руководила этим неестественно крупным телом, - помогай мне, Микеле, ты мне очень нужен. У меня столько планов. Ты будешь со мной, и еще, этот херувим Рафаэль. Он мне очень нравится. Браманте ходил тут возле меня, хныкал, требовал каких-то гарантий. Странный он какой-то. Говорят, он сильно выпивает. Ты ничего об этом не знаешь?
Микеланджело пожал плечами.
- Впрочем, выпивкой нас не удивишь. Джулиано особенно ревностно заботится о Леонардо да Винчи. Ты слышал, он вернулся в Рим из Милана? Что нам с ним делать? Вот и я не знаю. Ладно, оставлю его Джулиано. Ты знаком с Макиавелли?
Микеланджело помотал отрицательно головой.
- Вот, бестия. Такой притвора. Он жутко нервирует меня. Узнав о нашем поставлении на Папский престол, он стал заваливать меня и Джулиано письмами с просьбами о помиловании. У него звериная натура – ему нужен дрессировщик. Очень любит сильную руку, но мне он не нужен. У меня нет времени на его укрощение, - наговорившись всласть, Лев Х посмотрел на Микеланджело и спросил: «Ты над чем сейчас работаешь?»
- Над гробницей Юлия II.
- Бросай это дело!
У Микеланджело прошел холодок по спине, - Да, бросай. Мы тебе велим работать на нас, Медичи. Будешь делать Сан Лоренцо.
- Но у меня контракт с семьей делле Ровере. Я – честный человек.
- Делле Ровере я беру на себя. Я хочу многое успеть.
Микеланджело показалось, что он уже слышал эти слова.
- Микеле, - Папа оживился, - мне нужен триумф, понимаешь? Настоящий триумф, почти как у Цезаря, чтобы потом говорили: "Это сделал Лев Х", «О, это как было при Льве Х», «О, это во вкусе Льва Х». Настоящий триумф. Если Бог сделал меня Папой, я буду им, и это будет наслаждение. Ты со мной, Микеле?
Микеланджело кивнул. Он сидел очень близко.
- Хорошо. Ты был на вилле Кареджи?
Микеланджело отрицательно замотал головой.
- Надо бы съездить туда.
- Я не поеду, - неожиданно ответил Микеланджело.
- Почему?
- Не поеду и все. Объяснять не стану.
- А если я попрошу?
- Тогда свяжите меня и доставьте туда под конвоем.
- Ага, и в тебя эта зараза проникла.
Микеланджело не стал опровергать эти слова и оправдываться.
- Ладно, Микеланджело. Я хочу отдохнуть, да и ты тоже не выглядишь лучезарно. Иди, - Папа Лев Х махнул рукой, подавая знак художнику уйти. У него спазмы сжали горло, когда он увидел руки Льва Х. Болезнь не изуродовала их. Они сохранили наследственную прелесть и изящество. Это были очень красивые руки. Микеланджело тяжело вздохнул и вперился в них, словно, желая запечатлеть их образ навсегда. Образ далекий, зарытый глубоко-глубоко, хранившийся в удаленном от посторонних глаз тайнике души. Микеланджело всеми силами изнутри попытался задвинуть этот открывающийся «засов» обратно. Нельзя было выпускать свое сокровище из хранилища. «Назад, назад», - скомандовал сам себе Микеланджело, - «тебя никто не должен видеть. Иначе, мне тебя не сохранить». Лев Х не стал задавать никаких вопросов. Он просто сказал: «Иди, Микеле, иди скорее».