Сталинградский фронт

Михаил Лысенко 3
 
      
                Июль 1942 года

      


Какой же ты прекрасный летний месяц июль, но каким ты был жестоким для нашего военного человека и сколько натворил бед и страданий. Сколько за этот месяц мне пришлось исколесить дорог, сколько раз оставаться на грани между жизнью и смертью, и всё это за один месяц июль.               
    
Наша 184-я стрелковая дивизия третьего формирования была полностью подготовлена к боям и присоединилась к 62-й армии, сформированной 10 июля 1942 года под командованием генерал-майора Колпакчи, а 12 июля 62-я армия была включена во вновь созданный Сталинградский фронт под командованием маршала Тимошенко.               
    
Мы получили новенькое офицерское обмундирование со знаками различия - золотыми стрелами на рукавах и золотой окантовкой в петлицах, новенькие пистолеты вороненой стали, ремни с двумя портупеями, бинокли, полевые сумки и планшетки. Солдаты оделись во всё новенькое, им выдали автоматы ППД и станковые пулемёты в заводской смазке.
    
К тому времени курсанты полковой школы закончили обучение, мой взвод снайперов успешно сдал экзамены, и всех выпускников отправили на фронт для ведения боевых действий.
    
В начале июля, после выпуска снайперов, я вернулся в роту на свою должность.
Однажды вечером группа офицеров собралась неподалёку от штаба, к нам вышли колхозники и устроили проводы. Не прошло и часа нашего веселья, как зазвучал сигнал сбора, и все офицеры направились в штаб батальона.
Командир батальона старший лейтенант Костров Егор Григорьевич коротко отдал приказ: «Тревога! По боевой тревоге, в полном боевом снаряжении построить роты для марша». Сразу же затрубили сигнал тревоги. В этот тихий июльский вечер громадное село Дубовый овраг разделённое пополам речкой, всполошилось из одного конца в другой, застучали калитки, запричитали близкие и родственники. Казалось, будто река, которая текла тихо и та взбудоражила свои могучие волны. Около полуночи мы отправились в дорогу. Далеко провожал нас колхозный люд.
    
Через двое суток на рассвете, у станицы Нижне-Чирской, по мосту мы перешли реку Дон. В тот миг я и представить себе не мог, что ровно через месяц буду переплывать реку Дон обратно на доске. После переправы мы шли ещё двое суток, с очень короткими остановками для отдыха. На третьи сутки остановились в поле у реки между двух хуторов, нам был дан приказ окопаться, а впереди уже слышались артиллерийские залпы. Ночью мы вырыли временные окопы, построили землянки и выставили часовых, но фашисты нас пока ещё не беспокоили.
    
Председатель колхоза ближайшей станицы отдал нашему подразделению одиннадцать откормленных поросят под расписку, после чего покинул станицу. Колхозники эвакуировались со всем своим скарбом, осталось только несколько стариков, которые не захотели уходить из деревни. Кормили нас хорошо, и ничто не походило на военное время, некоторые солдаты отдыхали в землянках, другие в реке ловили рыбу, казалось, мы находимся в летних лагерях. На четвёртые сутки мы снялись с обороны, и отправились в неизвестном направлении, так как  не было отдано конкретного приказа. Куда идём мы не знали, но догадывались точно, что скоро лоб в лоб столкнёмся с врагом. Ночью сделали небольшой привал на хуторе Осиновка, затем нам скомандовали шагом марш, и опять вперёд пошёл солдат.               

Перед рассветом вышли к высотке, находившейся у реки и центральной усадьбы совхоза. Все были измучены длинным маршем, не окопались, не рассредоточились в боевые порядки, а прямо навалом расположились на открытой местности, как стадо баранов. Когда начало светать кто-то крикнул: «Воздух!» Все обратили внимание на нарастающий гул, одни кричали: «Немецкий», другие: «Наш». Самолёт шёл очень низко, солдаты повылезали из-под кустов, из повозок, и вдруг, на крыльях мелькнули чёрные кресты, а концы крыльев были окаймлены жёлтой краской. Самолёт сделал разворот и на бреющем полёте запустил град свинцовых пуль в толпу, скопившуюся на высотке, затем, сделал ещё один разворот и начал поливать нас пулями, как дождём из пулемёта.

Нельзя рассказать словами, не увидев той ужасной паники и неразберихи, которая творилась в нашем расположении. Лошади вставали на дыбы, опрокидывали и ломали повозки, живьём давили людей. Солдаты проклинали командование, бросались во все стороны, но многих настигала такая жестокая и безумная смерть. Вскоре на помощь этому «Юнкерсу» прилетели ещё три вражеских самолёта. Через всё наше расположение пролегал глубокий овраг, заросший мелким тальником, и в это время прямо в центре тальника застрочили немецкие автоматы и пулемёты, расстреливая в упор наших солдат и офицеров.

Благодаря приказу одного капитана, уже побывавшего в боях, солдаты быстро развернули 45миллиметровую пушку и открыли огонь по кустарнику. Немецкие самолёты улетели только спустя полчаса, опустошив весь боезапас. Командирам огромной ценой удалось восстановить порядок и выбить из оврага немецких автоматчиков, трое из которых были убиты, а семеро взяты в плен. Тогда я впервые увидел живых фрицев и получил боевое крещение.

Наш полк потерял 23 человека убитыми, 87 ранеными, из них офицеров было убито и ранено 8 человек. Ко мне судьба в этот раз отнеслась благосклонно.               

После такой трагедии был дан приказ окопаться в полный профиль и вырыть бомбозащитные щели с ходами сообщения. На следующие сутки полк был полностью готов к обороне, и мы начали фронтовые операции перестрелкой с немецкими войсками, которые находились за рекой Лиска, в центральной усадьбе совхоза.
    
В один из дней обороны, за центральной усадьбой появились танки в количестве примерно двадцати, артиллерия открыла по ним огонь и подбила четыре, но когда был дан сигнал что танки наши, огонь прекратили, а по ним начала бить немецкая артиллерия. Танкисты остались без боеприпасов, поэтому стали отходить, и только на следующий день через немецкую оборону к нам пробилось пять уцелевших танков. Сначала никто не поверил, что танкисты, расстреляв все боеприпасы, умудрились вырваться из окружения. Как же было обидно, что мы воевали сами против себя. Некоторые артиллеристы плакали, оттого что погубили мужественных танкистов  и отечественную технику.               
    
23 июля 1942 года находясь недалеко от населённого пункта Манойлин, мы услышали артиллерийскую стрельбу у нас за спиной и поняли, что попали в окружение. Наши боевые и продовольственные запасы иссякли. Ночью с самолётов попытались сбросить провиант  на парашютах, но из-за сильного ветра значительная часть парашютов приземлилась в расположении немецких войск. Батальонная разведка получила информацию, что в близлежащем населённом пункте - совхозе имени 1-го мая на складах имеются большие запасы муки и других продуктов. Командир полка дал указание нашему комбату послать машину с офицером и двумя  автоматчиками, и если удастся загрузить машину продуктами, то в следующий раз отправить несколько автомашин. Вот и выпало счастье на мою долю поехать за этими продуктами.
    
Не доезжая до села, перед полем засаженным подсолнухами, мы остановились в овраге и предупредили шофёра, чтобы он не глушил двигатель, а сами по полю пошли к селу. Подойдя к первой хатёнке, мы встретили женщину и спросили: «В деревне есть немцы?» Она что-то невнятное стала отвечать, как вдруг неожиданно из-за угла вышел огромный немец с засученными рукавами и с советским автоматом образца ППД. Увидев нас, он громко крикнул: «Русь! Хенде-хох!» Один из наших автоматчиков сразу выстрелил в него, и фриц упал замертво. Развернувшись, мы нырнули в подсолнухи и побежали к машине. Немецкие солдаты стали нас преследовать и стрелять из автоматов. Шофёр ждал на том же месте, и как только мы запрыгнули в машину, нажал на полный газ.
    
Казалось, что немцы от нас не отстанут, но они ограничились миномётным обстрелом, и когда грузовик добрался до высотки, за которой виднелось наше спасение, одна из мин угодила прямо в цель. Мы с шофёром на ходу выпрыгнули из кабины, и в тот же миг взорвался бензобак. Вдоль дороги  росла густая, высокая, но совсем ещё зелёная пшеница, мы кувырком покатились по ней, не получив серьёзных увечий, только лицо и руки были в ссадинах и крови. Оба автоматчика, наверное, были ранены, поэтому не смогли выбраться из машины, и сгорели в кузове. Когда поднялись с земли, машина уже догорала, и нам ничего не оставалось делать, как идти пешком до нашей обороны. Так трагически закончилась заготовка продуктов.               

По прибытию к месту дислокации я доложил командиру батальона об инциденте, а он в свою очередь доложил в полк, после чего командира разведки сняли с должности. На следующий день батальонные разведчики проникли в село и у немцев стащили корову. Их не обнаружили, так как пока ещё не существовало сплошной линии обороны. Чтобы к обеду накормить солдат мясом, командир батальона приказал мне и начальнику хозяйственного взвода забить корову. Но мы с младшим лейтенантом оказались плохими забойщиками, привязав корову к дереву, младший лейтенант ударил её в лоб обухом топора, корова взбрыкнула, порвала верёвку и убежала. Мы долго бегали за ней, а потом загнали в глубокий яр и там пристрелили. Командование об инциденте ничего не узнало, и мы избежали неприятностей, а начальник хозяйственного взвода доложил, что корова была старая, и мясо долго варилось.               
    
Поступил приказ ночью быть готовыми сняться с обороны, уйти в тыл, чтобы немцы нас не заметили, и соединиться с другими частями 184-й стрелковой дивизии. В запланированное время мы выдвинулись со своих позиций, и должны были пройти 20 километров, но фрицы разгадали наш замысел, и всю ночь бомбили дорогу, мешая продвигаться вперёд. Фашисты спускали на парашютах  осветительные ракеты и бомбили технику. Наши войска двигались по лесу, в трёхстах метрах вдоль дороги и поэтому находились в относительной безопасности, лётчики нас не видели, а осколки бомб не долетали. За всю ночь не погиб ни один солдат, а из техники только одному тягачу был нанесён незначительный урон.
    
Когда полк достиг намеченной цели, немецкие самолёты уже успокоились, нам привезли продовольствие и солдаты начали готовить обед. Один политработник дал мне брошюру про Василия Тёркина, удобно устроившись в копне, я начал читать её солдатам, как вдруг откуда-то прилетела дрофа. Кто-то в неё выстрелил, сначала из винтовки потом из автомата, но дрофа благополучно скрылась за горизонтом.               

После полудня укомплектованные боеприпасами и продовольствием батальоны двинулись в обратный путь занимать свои оборонительные позиции. На протяжении всего пути гитлеровцы нас не беспокоили, солдаты сильно устали, но шли ускоренным темпом, чтобы успеть занять свои окопы. Полк растянулся на многие километры. Когда мы вместе с двумя расчётами пулемётной роты прибыли на место, стали устанавливать пулемёты и миномёты по своим огневым позициям, в это же время на противоположенном берегу реки беспрерывным потоком двигались немецкие танки, а за ними машины с солдатами. Мы стали пристреливать винтовки, пулемёты и миномёты, для этого выбирали маленькие цели. Как только из автомашин за рекой начали выпрыгивать немецкие солдаты, через короткое время в нашу сторону полетели мины и снаряды, сразу же появились раненые и убитые.
    
Пока подтягивались отставшие роты, немецкие автоматчики заняли окопы нашего боевого охранения, и нам ничего не оставалось делать, как идти в лобовую атаку. Я с пулемётной ротой поддержал наступление автоматчиков, которые заставили немцев убегать обратно в село. Таким образом, боевое охранение было восстановлено до прежних позиций. На следующее утро немцы попытались выбить нас из высотки, но за ночь мы полностью восстановили свои оборонительные позиции, а для защиты от танков и авиабомб вырыли бомбозащитные щели в полтора метра глубиной. Наша артиллерия разрушила мост через реку Лиска, танки теперь не могли переправиться на наш берег и мы вынудили фашистов отступить обратно за реку. После неудачных попыток выбить нас из боевых позиций, противник почти успокоился, за исключением пулемётной перестрелки и артиллерийских залпов.
    
Фашисты, зная, что мы в кольце, начали вытворять всякие гадости. К примеру, в один из дней немецкий самолёт сбросил пустые пробитые бочки, которые при падении создавали такой невыносимый вой, что казалось, летят настоящие бомбы.
А однажды, немецкие лётчики сбросили на наши оборонительные позиции колёсный трактор, земля задрожала так, что казалось это бомба огромной мощности, но взрыва не последовало, а когда мы увидели трактор, поняли, что немцы предпринимают различные ухищрения, чтобы расшатать наши нервы и посеять панику. В следующий раз прилетел самолёт, который мы называли «костыль» и начал забрасывать окопы гранатами, а когда в него всадили бронезажигательную пулю, он вспыхнул и недалёко от наших позиций рухнул на землю, а через короткое время взорвался и сгорел вместе с лётчиком.               
    
На следующий день появился приказ сняться с обороны, и идти на прорыв, так как танковая часть разорвала кольцо и расчистила нам путь для выхода из окружения. Подходя к намеченному рубежу, мы услышали далекое эхо - «Ура!».
Мы сходу, вступили в столкновение с врагом, не позволив закрыть выход из окружения. Кровопролитные атаки  продолжались весь день, а к вечеру фрицы успокоились и мы пошли на прорыв в южном направлении.
    
Утром, когда наша колонна спустилась в низину, справа от села появились немецкие танки, расстреливая подразделения 184-й стрелковой дивизии в упор. В наступление пошли автоматчики, но ситуацию спасли только танки, приданные нашей дивизии. Сразу же завязался бой, нам негде было развернуться, местность оказалась слишком заболоченной и с глубокими оврагами. Создалась неразбериха, противник превосходил нас по силе. Солдаты, лошади с повозками, все устремились влево по оврагу. Я остановил повозку, управляемую старшиной, на ней находилось два пулемёта. Где командир пулемётной роты старший лейтенант Глотов я не знал, вместе со мной остались ездовой и старшина, а пулемётчики куда-то исчезли? Солдаты обогнули заболоченную местность и пытались пробиться к другому берегу, но их настигали вражеские пули. Это было жуткое зрелище.
Поддавшись панике, ездовой на лошади с двуколкой  прыгнул с обрыва, чудом не зацепив меня колесом. Старшина мне сказал: «Товарищ лейтенант, я ухожу». Я ему крикнул: «Стой». А он мне говорит: «Посмотрите вперёд». Я глянул, а там, в обход болота бежали солдаты, кто куда. Степь горела, и в этом дыму творилось что-то невообразимое, то, что невозможно описать словами.

Я подумал: «Назад хода нет, вперёд по узкой тропинке с повозкой и пулемётами не пробиться. Что мне делать?»
Снял замки с пулемётов, выбросил их в болото, лошадей распряг и отпустил, а сам пошёл вслед за старшиной.
Как только вышел на сторону заболоченной местности, увидел страшную картину паники, везде лежали разбитые повозки, убитые солдаты и лошади, но при подходе к хутору Верхняя Бузиновка начал восстанавливаться хоть какой-то порядок, и бегущих солдат удалось остановить.
На этом хуторе Верхняя Бузиновка, Клетского района, Сталинградской области находился штаб нашей 184-й стрелковой дивизии, и здесь же сосредоточились танки, артиллерия и техника.
Пехотинцы, пулемётчики, миномётчики и тыловые части собрали здесь все свои подразделения и начали окапываться.

05.04.1986 г.


Если понравилась глава, можно прочитать всё произведение по адресу: "Воспоминания о войне" Лысенко Михаил Яковлевич http://www.proza.ru/2018/05/31/1649               

Фотография взята из интернета...