Федор Андреевич был очень красивым мужчиной. Уже несколько месяцев он работал в деревне киномехаником. Днем он ездил на лошадке, запряженной в телегу, в районный центр и привозил большие коробки с кинолентами. Мальчишки деревенские караулили его возвращение. Они заносили коробки в кинобудку, попасть в которую можно было только через весь клуб. Даже три ступеньки, которые нужно было преодолеть Федору Андреевичу, чтобы подняться в свое царство, к своим киноаппаратам, были для него тяжелы. Он как-то неловко подпрыгивал боком на первую ступеньку, а деревянный простой протез скрипел при этом очень неприятно. На вторую ступеньку он ставил здоровую ногу, хватался за ручку замкнутой двери, подтягивался, открывал ключом большой висячий замок, осторожно заходил в небольшое помещение.
Среди ребятишек деревенских киномеханик выделял Алешу. Мальчонке было двенадцать лет от роду. Родился он после войны, но отца своего не помнил. Умер отец его от ран, полученных на войне, спустя семь лет.
- Последышек мой, - звала ласково Татьяна своего младшего сыночка, - что бы я без тебя делала?
Догнала война бойца и схватила своими костлявыми пальцами. Старшие, довоенные, как называла их мать, дети разъехались по городам и весям, а в большом и неуютном доме, построенном еще дедом матери, остались они только вдвоем - Алеша и его мама. Жили - не тужили. Мать работала на ферме телятницей, а Алеша учился в школе.
И вот теперь мальчик стал добровольным помощником киномеханика. Алеша умел все. Он перекручивал пленку, если она приходила не перекрученной, хотя и положено механикам было перекручивать её и только тогда укладывать в коробки, но некоторые нерадивые работники плохо относились к своим обязанностям. Алеша научился заряжать киноаппарат. Мальчик рисовал афишу. Синими чернилами на куске старых обоев он крупными буквами писал название фильма. Внизу, чуть сбоку он выводил буквами поменьше -"Нач.с. - 19 часов".
Билеты продавала заведующая клубом - Антонина Павловна. На вечерние сеансы дети не допускались. И только для Алеши делалось исключение. Вот и завидовали ему мальчишки всей деревни и белой, и черной завистью.
Федор Андреевич жил в крохотной комнатушке при клубе. Маленькое пространство было отгорожено неплотной дощатой перегородкой от мрачноватого барачного типа помещения, плохо оштукатуренного и побеленного изнутри. Две большие голландские печки отапливали клуб, но комнатка киномеханика была у самого входа. Мало тепла доходило до неё. Обедать механик ходил в колхозную столовую, утром и вечером он пил молоко, которое покупал у хозяйки, жившей неподалеку. Даже чай вскипятить ему было негде. Печки в клубе были только для обогрева помещения.
Все вдовы и разведенки сразу стали посматривать на Федора Андреевича с интересом. Мужчин в деревне было маловато, но он видимого интереса ни к кому не проявлял.
- Не ходок! - сказала о нем самая бойкая в деревне Галочка Садовникова - продавщица из местного магазина.
Ну, не ходок, так не ходок. Повздыхали, повздыхали местные невесты всех возрастов, да и махнули рукой на вновь прибывшего холостяка.
Уже миновала зима, уже к концу шло дождливое и холодное лето, уже сентябрь дышал своей прохладой невдалеке, а Федор Андреевич исправно делал свое дело, и все им были очень довольны.
Говорили о нем разное. Говорили, что ногу он потерял не на войне, а на лесоповале. Что был он осужден за какую-то растрату. Тихонько говорили, что виноват он не был. Говорили и о том, что пока был на зоне, жена вышла замуж при живом муже и развелась с ним заочно. Суд оформлял такие разводы без согласия осужденных.
Когда Федор Андреевич освободился досрочно из-за травмы и инвалидности, идти ему было совершенно некуда. Родители уже ушли в мир иной. Сестра осталась в доме родителей и брата не признала. Отреклась она от него.
Пожил он у друга детства некоторое время. Хорошо к нему относились в его семье. Но он сознавал, что был обузой, что нужно было приспосабливаться к этой жизни и начинать жить самостоятельно. Друг устроил его учеником киномеханика. Через три месяца стажировки Федор Андреевич получил удостоверение, дающее ему право работать киномехаником. Тогда он пошел в управление культуры и попросил принять его на работу в любую самую дальнюю деревню. Так он попал в Лыковку.
Когда он на попутном транспорте с большим трудом добрался до деревеньки, то просто ахнул. Царское место! И река неширокая и неглубокая, но рыбная, текла рядом. И смешанный лес окаймлял деревеньку с северной стороны широкой полосой. И по резко выраженному речному уступу шла дорога через лес к верхним полям - неоглядным просто.
Там, наверху, среди ровного пространства, была какая-то странная возвышенность, каменистая, но плоская и ровная. В середине этой возвышенности было Страшное озеро. Говорили, что оно - бездонное. Озеро было говорящим. Изредка оно начинало закипать, бурлить, и из его темной таинственной глубины поднимались пузыри воздуха, вырывались на поверхность и лопались с тяжелым треском. Хоть и ловилась рыба на озере, но рыбаки на его берегах появлялись не часто.
Деревня была хороша в зимнюю стужу, а когда весной все ожило и зацвело и зазеленело, то Федор Андреевич понял, что именно здесь он хотел бы прожить всю свою оставшуюся жизнь.
- А ты женись. Женись. Оглядись получше, выбери себе пару и женись. Сорок восемь лет - это еще не старость, - говорила киномеханику пожилая завклубша.
- Да кто за меня пойдет? Кому я нужен? Да и прошлое у меня сомнительное, да и калека я. А из жалости не хочу никому обузой быть. Сам справлюсь. Вот бы только домик мне получить.
- Насчет этого ты не сомневайся. Домик тебе будет. Колхоз дома строит. Я уже с председателем говорила на эту тему. К осени закончат новую улицу домов - там и тебе будет место. Только вот женился бы ты - вернее было бы хату получить.
- Это уж как получится.
- А ты присмотрись. Да вот хоть у любимца твоего - у Алеши - мать вдовая. И годами тебе подходящая. Ровесники вы с ней почти. Она года на три тебя моложе. Телятницей работает, в почете, собой - хороша, хозяйка первосортная. Присмотрись. Татьяной зовут.
Федор Андреевич стал присматриваться. Которая тут Татьяна, мама Алеши? Однажды она сама заглянула в кинобудку. Федор Андреевич просто онемел. Голубоглазая красавица с девичьей почти косой, которую и носила по-девичьи - перекинутой через плечо или спрятанной под платком, стройная и легкая - никак не выглядела на свои года. Девушка. И стан у неё был девичий.
Одного взгляда было достаточно, чтобы быть сраженным. Ах, и сердце застучало так сильно, кровь прилила к лицу, и можно было подумать, что он в минуту превратился в юного паренька Федора, улыбчивого и послушного мальчика-подростка, у которого вся жизнь была впереди. Счастливая жизнь. А не эта. По кочкам, по кочкам, по кочкам по пенечкам - как пелось в детской прибаутке.
Чем-то напоминала она ему ту юную фельдшерицу, которая оказывала ему первую помощь после страшного падения на него ствола огромного дерева.
Стоял лютый мороз. Дорога на лесоповал была разбита лесовозами так, что проехать по ней мог только самый опытный водитель. В кузов грузовика постелили ветки ели, потом полушубок раскинули, сверху осторожно положили Федора, а девчушка, которая сумела остановить кровотечение, села в кузов, положила его голову на свои девичьи коленочки.
- Живи, миленький, только живи, миленький! - просила она его и умоляла всю дорогу.
- Зачем? Для чего? - прошептал он.
- Для радости. Она будет у тебя обязательно.
И после этих слов он вдруг захотел жить. Для радости. Которая будет у него обязательно. Раз эта девочка верит в это, значит будет верить и он.
Стал Федор Андреевич осторожно расспрашивать своего помощника о его матери. А тот по простоте своей мальчишеской стал рассказывать истории про мамину жизнь. Про то, что отца своего почти не помнит, про то, как мать плакала от того, что погреб вот-вот завалится, и что соления в него спускать страшно, и от того, что сарай валится дровяной, а она никак его исправить не может. И даже поведал мальчик своему другу, как он ночью проснулся и услышал, как мать плачет громко и всхлипывает, а он спросил, что случилось, а она ответила, что ему не понять. Плачет она от одиночества.
Стал Федор Андреевич провожать Татьяну глазами при нечаянных встречах в клубе или в магазине, стал он здороваться с ней приветливо. Может быть даст она ему какой-то знак тайный, что и он ей интересен. Никакой надежды. Равнодушно скользнет по нему взглядом и пройдет мимо, тихо ответив на его приветствие.
И не знал он и не догадывался, что женщина любовалась им издалека. Ах, какой красивый он был человек. Среднего роста, широкоплечий, стройный, он к тому же еще и хорош был лицом. Темноволосый, кудрявый, он имел удивительные глаза пронзительно синего цвета. Вот именно синего, а не голубого. Только заглядывать в них было боязно. В них таилась человеческая боль и печаль. Неизбывная. Поселившаяся там навеки.
Было у Федора Андреевича еще одно качество, которое выгодно его отличало от многих мужчин в деревне. Он не пил никогда и нигде и ни при каких обстоятельствах. Он отрицал пьянство с такой силой, что просто видеть не мог мужчин и женщин в состоянии опьянения. И если кто-то являлся в клуб в непотребном виде, он не начинал демонстрацию фильма до тех пор, пока нарушителя сами же жители поселка не выводили из зала.
- Сам не пьет и другим не дает, - сердились деревенские мужики, но относились к киномеханику уважительно.
- Скоро дома новые распределять будут в колхозе, так ты уж выбери себе кого-нибудь, да женись, чтобы угол свой иметь, а не жить вот так вот, как на вокзале, - сказала как-то вечером Антонина Павловна.
А что? Почему бы ему и не жениться? Что же это он крест на себе поставил? Характер, правда, у него был трудноватый. Он был чистоплотным до такой степени, что даже платочек носовой стирал ежедневно в своей каморке в цинковом тазу, и вывешивал на просушку на веревочку, натянутую между двумя березками позади клуба. И он просто не выносил, когда вещи лежали не на своем месте. Везде и во всем должен быть порядок. Калека, правда. Но работать он умеет и любит очень. А если попробовать. Посвататься по-старинке. Имя той, к которой он хотел посвататься, Федор Андреевич знал давно. Только при взгляде на эту женщину он испытывал волнение. Именно к ней он хотел подойти, встать рядом и загородить от всех невзгод этого мира. Она была единственной для него.
По понедельникам клуб не работал. Фильм не нужно было демонстрировать. Вечер был свободным. И вот в один из понедельников решился Федор Андреевич на поступок. Он пошел свататься к Татьяне. Невмоготу ему уже стало видеть её только издалека. Прифрантился он, и хоть костюма у него не было, но рубашка праздничная белоснежная была, черная вельветка с замочком впереди смотрелась великолепно, расклешенные черные брюки он отгладил так, что об стрелки можно было порезаться, аккуратная серая кепка была хоть и осенним головным убором, но август подходил к концу, холодало. Так почему бы и не одеть её по такому случаю? Федор Андреевич справедливо считал, что она придает ему солидности.
Уже вечерело, когда он отправился на другой конец деревни к дому той единственной, которая затронула его сердце.
- Была - не была! Что я, мальчишка что ли? Проясню обстановку. И там буду действовать по обстоятельствам.
Дом он знал, видел издалека, но когда подошел к нему поближе, неустроенность его просто удивила. Калитка висела на одной петле. Вторая полностью отсутствовала. Её заменяла какая-то ситцевая пестрая веревочка. Калитка была крепко привязана к столбику. Такое могли сотворить только женские руки. Был бы мужик в доме, разве бы он допустил такое? Открыть такую калитку было целой проблемой.
- Да это что за безобразие такое? Да кому это в голову взбрело, так укрепить калитку. Ну, потерялась петля, но можно ведь прибить кусок резины или брезента в несколько слоев. Веревочка.
С трудом, но с калиткой он справился. Посередине двора стояла небольшая деревянная бочка.
- А эта то что тут делает? Разве ей здесь место?
В углу двора небольшим стожком лежало сено. Его брали вилами, но несли не очень бережно. Тропинка из потерянных пучков сена вела к загону с козой.
- Да кто же так сено носит? Меня батько в детстве бы просто выпорол за такую работу.
- А кто тут разоряется под вечер? Ишь ты - первый раз во дворе, а уже замечаний выше крыши. Ты кто такой? С чего ты решил, что мне нужны твои замечания?
Татьяна спускалась с крыльца и глаза её просто сверкали.
- А что? Правда глаза колет? Везде не управа, кругом. А калитка в огород вон как наклонилась. Что? Подкопать с одной стороны оба столба и поставить её на место ума не хватает, или сила нужна богатырская?
- Указчик нашелся, ишь ты. Критику наводить пришел? Указания делать? Проживем без подсказок. Чего пришел? Пришел чего, говорю?
Ну, как после такой стычки сказать о цели своего прихода? А ведь нужно сказать.
- Сватать тебя пришел. Пойдешь за меня? - осевшим от волнения голосом сказал незадачливый жених.
Как гром среди ясного неба, как внезапно вспыхнувший огонь, как вздохи и стоны Страшного озера слова гостя поразили хозяйку подворья.
Она присела на нижнюю ступеньку крыльца собственного дома.
- Согласна я.
Он ждал чего угодно. От ворот поворот. Да еще и горсть земельки, пущенной вдогонку. Чего угодно. Только не этих тихих, как шелест ветра, теплых слов.
- Согласна я. А что же ты мне слов не говоришь любви? Не чувствуешь ничего?
- Если бы не чувствовал, разве бы пришел к тебе? Я давно к тебе присматриваюсь. Или не замечала.
- Замечала, только поверить не могла. И ты мне поглянулся с первого взгляда. Только прошла наша весна. Прошла.
- Весна то прошла, но не забывай ты про бабье лето. Прислонимся друг к другу. Невмоготу мне одному жить. Семью хочу. Тепла хочу. Понимаю, что на готовое напрашиваюсь, но мне дом обещали от колхоза в сентябре дать.
- Да какой дом? Живи. Домина вон какой громадный. На большую семью строился. Крепкий еще. На наш век хватит. Приму я тебя. Сын мой тебя примет. И давай-ка ты сегодня ко мне и перебирайся. Сходи за вещами в клуб и ко мне.
- А что, даже не обнимешь меня на радостях?
- Так ты должен приглашать. Или забыл, как женихаться нужно?
И Татьяна засмеялась звонко и молодо.
- Да иди уж. Не отрину.
Не разучился. Обнял нежно и осторожно, чтобы не спугнуть и поцеловал только в висок.
- Моя.
Маленькое и коротенькое слово сделало Татьяну совершенно счастливой. Она заулыбалась и засветилась вся и помолодела сразу на несколько лет.
- Так я пошел за вещами. Не передумаешь?
- Ни за что на свете.
Она проводила Федора Андреевича до калитки.
- Аня, Аня, - позвала она соседку.
Та прибежала на зов немедленно.
- Аня, я замуж вышла пять минут назад.
- За кого? Откуда принц явился за нашей принцессой?
- Пешком пришел, Федор Андреевич.
- Так что мы стоим? Пойдем в дом, комнату для молодых приготовим. Ты что, думаешь в зальце спать на виду у сынишки?
И закипела работа. Алешу послали протопить баньку. Летней порой это дело быстрое.
Из комнаты за печкой, в которой давно никто не жил, и которую Татьяна использовала как кладовку, женщины вынесли старый сундук, и комод прошлого века, и колченогий стул, и старую табуретку, и намытые банки для солений. Мгновенно отмыли окно, отскоблили полы, помыли выкрашенные стены. Торопливо занесли большую кровать из зальца. Расстелили на полу домотканый половик. Повесили зеркало в простенок. Перенесли красивую этажерку из дальней комнаты, прибили полочку и вешалку в уголок. У окна поставили старинную резную скамеечку. На окна повесили занавески, которые Аня делала для себя, но не успела воспользоваться.
- Новые куплю. Не проблема. Мой подарок тебе на счастье.
Когда через полтора часа Федор Андреевич пришел с небольшим чемоданом и рюкзаком за плечами, его уже ждали с большим нетерпением.
Он оценил уют дома, порядок и чистоту. Он принял приглашение помыться в баньке. Соседка забрала Лешу ночевать к себе. Её сыновья спали на чердаке дома, и Алеша давно просился составить им компанию. Татьяна сына отпустила.
Когда жених пошел в баню, она постояла минуту в раздумье. Но потом набралась решимости. Она вошла в баньку без стука. Она увидела все. Этот протез, стоявший в предбаннике, эту красноватую култышку, которую Федор стыдливо прикрыл веником.
Татьяна решительно разделась под взглядом неожиданного жениха. Она расплела косу. Волна волос укрыла её от жадного мужского взгляда.
- Ты не побрезгуешь моей инвалидностью? - Федор спросил её шёпотом.
Он не услышал ответ. Он его почувствовал. Прекрасные полные губы прильнули к его губам, гибкое и стройное тело сильной женщины в расцвете лет оказалось рядом на широкой банной полке. Он не раздумывая, без всяких колебаний, привлек её к себе.
- Не разучилась, - произнесла она через некоторое время со вздохом радостного облегчения, - а я уже и забывать стала.
- Не разучился, - произнес он почти одновременно, - а думал, что все отгорело.
И тут они рассмеялись с каким-то облегчением так звонко и так заразительно, что даже коза в загоне радостно заблеяла им в такт.
А потом они долго-долго сидели на крыльце старого дома и смотрели в небо. Они сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу. Падающая звезда оставила на небе долгий и длинный след. Им на счастье.
- А ты почему, как во двор зашел, так и замечания стал делать неподходящие. Я так рассердилась.
- Показать хотел, что без хозяина дом - сирота. Кругом не управа по мужской части. И чтобы ты поняла, что мужчина в доме - вещь необходимая.
- Вещь? Да какая же вещь? Человек - не вещь. Мужчина в доме - человек необходимый. Ты - человек.
- А распишемся мы завтра. Ты не возражаешь?
- Да почему же завтра? Куда мы торопимся? А вдруг у нас ничего не получится. Разбежимся через недельку. И насмешим всех в деревне.
- Не получится? А разве уже не получилось? А ну-ка, посмотри на меня!
Татьяна посмотрела.
- Что и требовалось доказать! Взгляд все выдает. Смотреть ты стала иначе. А завтра - потому что во всем должен быть порядок. Раз требуется этот штамп в паспорте, я не против. А ты?
- И я не против. Пусть будет.
Так родилась в деревне Лыковка новая семья. Одиночество и мужское, и женское - это всегда несчастье. Рождение новой семьи - это чаще всего счастье. Пусть оно будет и у вас.
А когда смущенная Татьяна пришла на прием к фельдшеру и попросила совета, она услышала слова, которых так ждала.
-Вынашивать и рожать. Совсем не старая. Возраст вполне детородный. Меня, к примеру, мамаша родила, когда ей уже сорок шесть лет было. И как видишь, вполне нормальный человек. Кумушек у колодца не слушай. Знатоки. Все у тебя будет хорошо.
И фельдшер дал рекомендации.
А когда родилась крошечная улыбчивая девочка, всей семьей нянчили малышку. И старшие дети, приезжавшие из города на каникулы, полюбили Машеньку сердечно. Когда она чуть подросла и научилась ходить, Алеша всюду водил её за собой за руку. Старший брат нес ответственность. Да и отец не считал за труд уход за доченькой. Ему она была в радость. Он даже куклы смастерил для неё сам. И вырезал головки для них из дерева. Для Машеньки отец вытачил из дерева маленький столик и скамеечку, разрисовал их. Во дворе он соорудил маленькую беседку. Поиграть в куклы приходили девочки всей улицы.
-Не мешают они тебе?
-Да ты что, Татьяна? Как они могут помешать? Это же просто музыка настоящая - их говор и песенки. Я много лет слышал переклички, да лай сторожевых собак.
А теперь меня эти звуки лечат. Они мне душу радуют. Это подарок судьбы - слышать голос своего ребенка.Как тускло я жил без тебя. А теперь мне и ночью светло.