Глава 9
Где Феранору пытаются указать на его место,
но он с этим не соглашается, оценивается как мужчина и
понимает, что плен не самое тяжкое испытание в его жизни.
К полудню вдали показались какие-то руины. Свет слепил глаза отражаясь от белых камней, ветер шуршал и скрипел, продувая сквозь пустую арку ворот с парой каменных изваяний. Что или кого изображали каменные гиганты, распознать было нельзя. Кто-то поработал над ними, отбив лица и руки, которых, к слову, у каждого было четыре, если считать по культям. За входом обнаружилось двухэтажное здание без крыши и поразительно сохранившаяся композиция, изображавшая сцену борьбы человека с четвероруким гигантом. Но что важнее, здесь находился колодец, сложенный из булыжников, вывороченных из стены. Белел высокий шатёр, виднелись отдыхающие на коленях верблюды, слышалось ржание коней, ходили люди, вооружённые как попало и чем попало. Прибывших приветствовали как своих.
Пленников сняли с коней, развязали и предоставили самим себе. Растирая занемевшие от пут руки, эльдары направились к колодцу, у которого уже образовалась небольшая очередь. Коротая время ожидания, Феранор разглядывал скульптуры у колодца.
Человек маленький и угловатый как подросток, сидел на загривке чудовища, крепко оплетая толстую шею ногами. Великан стоял на коленях, пытаясь снять противника запустив три руки за спину, одной царапая шею. На грубом узколобом лице застыла маска полного изумления
— Басарган и Марустаф,— сказал Бальфур кивая на изваяние.— Я читал эту легенду.
— И кто из них кто?
На самом деле Феранора это не интересовало, просто стоять и молчать было скучно.
— Юноша с крепкими ногами это Марустаф, а Басарган это великан. Я только не знаю собственное ли это имя или название всех таких как он. По легенде, Марустаф был пастухом жившим во времена между Исходом эльдар и падением Амаэля. Однажды его стадо преградило дорогу царской охоте. Правил тогда этими землями Саракаш. Он был жестоким царем и приказал своему великану оторвать пастуху руки и ноги, а пастуху разрешил сопротивляться. Победить в обычной борьбе у человека не было шансов. Но Марустаф не стал бороться как принято. Он был ловок, сумел взобраться на спину гиганту и задушить его ногами. Впечатлённый царь приказал скульпторам увековечить борьбу в камне и поставить в каждом из своих дворцов. А их у него было не мало.
Место возле колодца очистилось. Феранор взял ковш с длинной ручкой, зачерпнул из глубины колодца воды. Плеснул в подставленные ладони Бальфура, утолил жажду сам. Второй ковш вылил себе на голову. Вода не была холодной, но она освежала. Сорвав с плеч оставшиеся от рубахи лохмотья, он с наслаждением опрокинул на себя третий ковш. Когда он зачерпнул воду в четвёртый раз к ним подошло пятеро загорелых до черна человека — бывшие рабы Омидана решившие присоединиться к банде и прошедшие отбор поединком. Они успели пообвыкнуть в новой роли и даже немного приодеться, нарядившись в вещи надсмотрщиков и ламелляры стражи, ещё хранившие следы крови прежних владельцев, головы покрывали одинаковые платки стянутые на лбах ремешками. На жёстких лицах играли возмущённо-презрительные гримасы. Особенно злой и жестокий взгляд был у одного, со ломанным носом и косым шрамом на губе, по-видимому предводителя их маленькой шайки. Он вышел вперёд сжимая палку из виноградной лозы. Скрестил на груди руки, смерил эльдаров высокомерным взглядом, процедил несколько фраз будто сплюнул. Бальфур побелел, открыл и закрыл рот, пытаясь что-то сказать. В душе Феранора зашевелились нехорошие подозрения.
— Хеир... он говорит, что мы пьем без очереди и… наше место у корыта...
— Да ну? — спокойно переспросил капитан, расправляя плечи, гордо вскидывая голову и копируя взгляд человека.— Скажи этой обезьяне: давно ли он сам оставил рабский ошейник, что смеет решать где кому пить. Так и переведи.
Предводитель издевательски ухмыльнулся и внезапно замахнулся дубинкой. Феранор резко шагнул вперёд, сокращая расстояние, плеснул водой в лицо, заехал ковшом в висок. Человек рухнул на землю, а четверо других выхватили ножи, бросились на выручку. Феранор перекинул ковш Бальфуру, а сам подхватил выроненную предводителем палку. Сделанная из виноградной лозы она была лёгкой, но в то же время прочной, а удары нанесённые ею чувствительны. Краем глаза он видел как Бальфур поймал ковш на лету и с отчаянным кличем ринулся в самую гущу схватки. Сразу ударил по лапе первого нападающего. Разбойник взвыл, выбитый нож крутясь улетел в сторону.
На Феранора насело сразу двое. Помня о том, что они смогли продержаться в бою против устрашающего громилы он не стал играться, а сразу обманул ближайшего финтом, перехватил руку с ножом, выкрутил, толкнул одного на другого. Подставил подножку, ударил дубинкой по ногам, валяя бандитов в грязь, посмотрел как там Бальфур.
Бальфур пытался достать ковшом своего противника, но, то ли тот оказался ловким, то ли сам Бальфур бил слишком размашисто — все удары уходили впустую. В это же время его получивший по руке враг обошёл эльдара, собираясь напасть сзади. Не благородно и совсем не рыцарственно Феранор хватанул его со спины и подсечкой опрокинул головой на каменный бортик.
Поднялся оглушённый в самом начале главарь. Утерев струящуюся по виску кровь, он кинулся на Феранора ревя раненным зубром. Капитан с разворота разбил его губы в кровь, ударил между ног и когда тот согнулся — добавил локтём по загривку.
— Алязам ас’мургу! Шипази!
Сагмира растолкала собравшихся вокруг драки зевак. Впрочем, те сами шарахались в стороны при виде её искаженного гневом лица. На ней больше не было шлема и железной чешуи. Две чёрные косы спадали на полную грудь, стиснутую золотыми чашами, широкий в ладонь пояс обвивал бёдра, по бокам торчали позолоченные эфесы двух сабель, на ногах красные шаровары и мягкие сапожки ниже колен с лихо задранными носами.
Побитый главарь пошатываясь встал на ноги, сплюнул кровавый сгусток. Феранор опустил палку. Хотел бы он понимать, говорила сейчас своим бандитам Сагмира. А сказать она собиралась много чего нехорошего…
— Пожри вас Минра…— прошипела она, скаля белые зубы.
Тут взгляд её упал на Феранора. Она примолкла, ловя ускользающую мысль. Заговорила медленно и задумчиво.
—…Кто разрешил вам, псы, драться друг с другом?
— Ястреб,— это подал голос разбойник в толпе, чьё лицо напоминало мордочку грызуна, с маленькими чёрными глазками.— Просто эти алялаты стали плескаться в водичке словно изнеженные наложницы. Новеньких это возмутило, они подошли объяснить, но алялаты затеяли драку…
Он осёкся, потому что острый, как бритва, клинок, вылетел из изящно украшенных ножен. Никто не успел ничего сказать или сделать. Мгновение, короткое как удар сердца, хруст и голова со сломанным носом взлетает над собственными плечами.
— За ослушание — смерть!
Испачканное в крови лезвие сабли коснулось белой шеи Феранора. Исайритка холодно взглянула на него.
— Так ты бросился с вартанаком на нож, алялат? — она перешла на диалект Риенлисета.— Ты поднял руку на моих людей. Что мешает мне прямо сейчас снять с тебя голову?
Феранор покосился на разбойников обступивших колодец тесным кольцом, посмотрел на Сагмиру. Умирать совсем не хотелось, но он не собирался лебезить и просить о пощаде. Он — перворождённый. Он — Мистериорн!
Слегка склонив голову набок, атаманша рассматривала его сквозь ресницы, скользя по крепким плечам и рельефным линиям мышц эльдара. Его тело выгодно отличалось от обычно грузных фигур мужчин-людей. Выражение её лица изменилось — она колебалась.
— Я придумаю для тебя кое-что другое...
Сагмира воздела саблю над головой. Заговорила, чётко выкрикивая слова, в первую очередь для своей банды.
— Хочу, чтобы все раз и навсегда запомнили: только я решаю, что пленникам можно, а что нет! И только я вправе поднять на них руку! Кто-нибудь из вас хочет возразить мне?
— Нет! — ближайшие головорезы отшатнулись и Феранор с удивлением увидел на лицах многих совершенно отчётливый страх.
Удовлетворенно кивнув, Сагмира одним изящным движением вытерла с клинка кровь об одежду убитого и вложила его в ножны, развернулась и зашагала прочь. Бандиты убирались с её дороги, будто мимо шла сама Смерть.
***
Феранор привалился спиной к шершавой стене из ракушечника, окинул взглядом потолок покрытый мелкой сетью трещин, узкое арочное окно закрытое самодельной решёткой плетённой из тростника.
Им принесли еды — полоски вяленой баранины и тонкие лепёшки, которые можно было свернуть в трубочки. Было скучно и эльдары убивали время пустым разговором.
— А хорошо мы им дали! — восторженно прочавкал Бальфур. — Вдвоём без оружия мы сражались против пятерых! До подвига Кансоберны конечно не дотягивает — он победил двадцать врагов, но всё же…
Бальфур замолк, судорожно проглатывая пережёванное.
— Знаете, хеир… могло быть и хуже,— Бальфур вытер о песок жирные после баранины руки.— Нас могли посадить и в вонючую земляную яму. Я читал о них в одной книге. А вам часто доводилось попадать в плен, хеир?
Феранор покачал головой.
— Ни разу. И уж конечно меня не держали в царском дворце. Как ты говорил звали его хозяина?
— Саракаш. Он был и царём и верховным жрецом и искусным волшебником. Вот, четырёхрукие великаны его творение. А вы знаете, что он искал секрет вечной жизни и охотился за перворождёнными, выпытывал у них тайны волшебства? В 2524 году он принёс грандиозную жертву варварским богам продлившуюся от заката до зари. Количество зарезанных на алтаре было таким, что семь дней из города выходили полные телеги мертвецов. А однажды ему сказали, что ванны из крови продлевают молодость и здоровье и он пустил под нож всех девственников и девственниц своей столицы.
— А девственность были обязательным условием?
— Этого не знаю. Но знаю, что его самый любимый полководец пил кровь сражённых врагов, думая, что тем самым к нему переходит их сила. Когда Саракаша свергли, заговорщики уничтожили его тело, замуровав прах в Храме Солнца, а Душу, по преданию, заточили в ковчег, который отдали эльдарам из Амаэля. Те враждовали с Саркашаем и после свержения воевали с его сторонниками в союзе с Офиром и Бедзаном — сейчас это просто провинции в атраванском царстве.
— Откуда ты всё это знаешь?
— Читал «Новейшую Историю» Гоэцана Титланского, а ещё «Варварские государства Риенлисета» и «Новые Народы» Каэля Арелина…
Феранор поднял руки прося пощады.
— Где ты их столько нашёл?!
— У моего отца богатая библиотека…— Бальфур осёкся перехватив его взгляд.— То есть не совсем у него… мой отец вхож к Лорду Дома. Они часто встречались обсуждали торговые сделки, а я проводил время в библиотеке.
— А атраванский ты учил тоже в библиотеке? — приподнял бровь Феранор.
— Нет, у меня были учителя. Не забывайте, я из «Серебряных Драконов». Наш Дом торгует со всем Срединноморьем.
На короткое время в камере повисло молчание. Феранор был занят тем, что стирал с рук песком жир. Бальфур сидел обхватив колени руками и положив на них подбородок, смотрел куда-то в пустоту.
— Наши, наверное, добрались уже до Амаэля,— вздохнул он.— Я бы хотел посмотреть на его легендарную сокровищницу, хотя бы одним глазком!
— О сокровищнице, Бальфур, лучше даже не вспоминать! Тем более здесь, если хочешь выбраться отсюда.
— А вы думаете, мы сумеем выбраться?
— Я в это верю. Иначе давно бы бросился на свой меч. Ах, да… у меня его забрали. Тогда на чей-нибудь меч.
— Вы шутите.
Бальфур уткнул подбородок обратно в колени и вроде бы обиделся.
***
Вечером за ним пришли. Знаками показали чтобы Феранор собирался на выход.
Над руинами разливались серые сумерки, горели костры, шкворчало на углях мясо. Разбойники предавались кутежу: резались в кости, спорили, по рукам гуляли большие полные бурдюки от которых несло невероятной кислятиной, но люди выхватывали их друг у друга, жадно присасывались к горлышку.
Белый шатер Сагмиры стоял между двумя стенами. Перед входом нервно прохаживался Багаутдин, что-то бормоча под нос. При каждом шаге непопулярный в этих краях тяжёлый гросс-мессер бил его по ногам. Здоровяк хищно раздувал горбатый нос и шевелил усами сращенными с широкими как паруса бакенбардами. На Феранора взглянул как на старого врага.
Капитана втолкнули в шатёр и так как никто за ним не последовал, он остановился на пороге. Подсознательно он ожидал, что внутреннее убранство будет под стать жёсткому характеру Сагмиры — только самое необходимое с минимум роскоши и удобств, но действительность превзошла все ожидания. Пол устилали мягкие узорчатые ковры, у дальней стены стояла низкая кровать покрытая львиной шкурой, большие толстые подушки лежали у изголовья. Рядом резной шкаф-бюро для документов, подставка с доспехами и оружием. Несколько позолоченных масленых светильников по углам освещали шатёр жёлто-золотистым светом. На раскладном столе горели свечи, заливая расплавленным воском карту.
— Задёрни полог и затяни клапан,— приказала атаманша из глубины.
Она ждала его у стола, зябко кутаясь в алый шерстяной плащ, доходивший до пят. Карие глаза смотрели на Феранора повелительно.
— Подойди,— приказала она.— Или ты боишься меня сильнее чем тех головорезов?
Феранор подошёл, держась настороженно. Он никак не мог понять чем вызвана столь резкая перемена в поведении атаманши. О, Таэ! Да она, кажется, воспользовалась благовониями?! От Сагмиры исходил щекочущий ноздри пряный приятный запах.
— Ты необычайно молчалив со мной,— подметила она.— А с другом ты болтаешь без умолку. Кажется, я знаю в чём дело. Считаешь, что я проявила неблагодарность. Пойми глупец — Чёрный Ястреб не может быть спасена, к тому же бывшим рабом, к тому же на глазах её людей. Ладно, ладно, не гляди так, признаю, ты не раб, в битве кое-чего стоишь. Как тебя зовут?
— Феранор,— представился он и, сделав над собой усилие, добавил: — Госпожа. Для чего ты хотела меня видеть?
— Хочу поговорить о выкупе.
— И какова цена? Я не очень богат и...
— Золото? Не-ет,— она рассмеялась, видя замешательство на лице Феранора.— Золото меня не интересует. Только за последние полгода я перехватила шестнадцать караванов. Ты представляешь сколько это добычи? Я могу уйти подальше от этих земель туда, где меня никто не знает, купить там большой дворец, есть и пить из золота. Не в золоте будет измеряться твоя свобода.
— Тогда в чём?
Она небрежно сбросила плащ на ковёр, представая пред ним в своей дерзкой неприкрытой варварской наготе.
— Покажи насколько ты хороший мужчина!
Феранор издал в удивлении короткий взвизг, попятился, когда Сагмира решительно шагнула к нему.
— Я дам тебе коня и оружие, дам свободу, — голос её стал глухим, хрипловатым, небольшая упругая грудь, волнующе вздымалась, поневоле притягивая взгляд, тонкая талия подчёркивала крутые бёдра.— Сможешь остаться с нами или вернёшься к своей... этой… чьё имя ты выкрикиваешь по ночам.
— Когда ты гонял моих негодяев палкой,— говорила она. — Я не вмешивалась, следила за тобой. Мне доводилось видеть много красивых мужчин, были среди них и хорошие воины, но ты… ты выделяешься среди них как благородный леопард в стае волков. Багаутдин — из известных мне мужчин он сильнейший — в сравнении с тобой носорог. Могучий, свирепый, неуклюжий и такой же грубый.
Она продолжала наступать — Феранор продолжал пятиться, пока не упёрся спиной в стену палатки. Он никак не мог прогнать дурацкое ощущение себя пленной девицей, которую домогается грозный бандит. Она прижала ладони к его груди. Взглянула снизу вверх из-под ресниц, притягательная, но одновременно отталкивающая…
— А если я окажусь плохим мужчиной?
— Ты настолько не веришь в свои силы? — она рассмеялась, задумчиво сморщила лоб выпячивая нижнюю губу. — Тогда ты тоже уйдешь. Живой. Подарю тебе на бедность верблюда. Ну же, не стой столбом, обними меня!
Её руки повелительно потянули его вниз. Феранор не шелохнулся. Он будто превратился в камень.
«Дурак! Не время проявлять брезгливость,— зашептал где-то внутри чужой незнакомый голос.— Она обыкновенная людинка. Поступи с ней как поступал с ними до этого и можешь уходить на все четыре стороны!» А перед внутренним взором быстро сменяли друг-друга совсем другие образы: угольно-чёрная орчанка с взлохмаченными волосами замахивается на него топором на фоне горящих лачуг; дикарь ийлан скалит подпиленные треугольником зубы...
— Нет.
— Что-о???
— Нет! — твёрже повторил Феранор.— Найди себе другого жеребца, людинка. Я не желаю обладать тобой…
На мгновение в шатре повисла грозовая тишина, не было слышно даже звука дыхания. Глаза атаманши опасно сузились, превратившись в две чёрные щели, готовые метать молнии.
— Ещё ни один мужчина не смел называть меня своей! И я не наложница из гарема, которую можно отбросить как блудливую потаскуху! Я — Чёрный ястреб! Я никогда не выпрашиваю, я сама беру то, что хочу! Я!!!
Тонкий острый клинок длиною в два пальца (где она его прятала?!) едва не вонзился в грудь Феранора. Тот успел перехватить её руку в запястье, стиснул, выкрутил, заставив пальцы разжаться, а Сагмиру болезненно вскрикнуть.
— Дурак! Обезьяна! Осёл!
Он отшвырнул ее. Она перекатилась, вскочила на ноги. Снаружи шатра встревожено заговорил Багаутдин, стянутый шнуровкой полог затрещал под напором могучих рук. Сагмира ответила, коротко, но достаточно, чтобы отвадить всех добровольных спасителей. В три прыжка она оказалась возле стойки с оружием, схватила саблю.
— Ты дурак! Дурак, глупец! Я собственноручно вырежу твоё сердце!
Феранор увернулся, один раз, потом другой. Сабля в руках атаманши выписывала непрерывные восьмёрки, со свистом рассекала воздух в каком-то волоске от его тела. С грохотом опрокинулась бюро, рассыпая по коврам содержимое ящиков. Под ноги покатились мелкие флакончики, баночки с маслами и мазями, воздух напитала невообразимая смесь благовоний. Он поскользнулся. Упал.
— Убью! — ревела Сагмира.
Феранор откатился в сторону — сабля пронзила ковёр, уйдя в песок в том месте, где он был всего мгновенье назад. Под руку попался кинжал — тот самый, тонкий в два пальца длиной. Он, схватил не думая, принял на него удар. Подсёк опорную ногу исайритки навалился, придавил руку с оружием, другую поймал и заломил за спину. Воительница билась под ним как кошка, к тому же гнев придавал ей сил, долго удержать её Феранор не мог. Глаза его лихорадочно шарили по полу в поисках верёвки, шарфа, пояса, да хотя бы шнурка связать людинку! Ничего…
В отчаянии он совершил то, чего делать не собирался — рукоятью кинжала ударил Сагмиру в затылок. Тело её дёрнулось и обмякло. Феранор немедленно выхватил саблю из ослабевших пальцев, вскочил.
— Катмэ…— он шумно перевёл дыхание. — Это тебе за прошлые тумаки! Видит Таэ, я не тот мужчина, который станет сносить побои от женщин.
Он обернулся, окидывая шатёр внимательным взглядом. Нужен какой-нибудь план. И быстро…
***
Когда Сагмира пришла в себя, Феранор уже хозяйничал в шатре. Ей это не понравилось, она попробовала встать, но не смогла даже пошевелиться — эльдар плотно замотал её в плащ и стянул найденными поясами. Рывшийся в сундуке капитан мельком обернулся на шорох и вернулся к прерванному занятию. Он успел разжиться атраванской рубахой без рукавов, платком и плащом.
Разбойница попробовала закричать, но рот оказался предусмотрительно заткнут кляпом. Она могла только извиваться на кровати словно огромная гусеница, наблюдая за тем как присваивают её арсенал. Феранор оставил выбор на двух мечах со скошенными лезвиями, больше отвечавших требованиям капитана привыкшего к прямому оружию.
Исайритка скатилась с кровати, сдавленно всхлипнула, как всхлипывают женщины в полном бессилии. Феранор затушил весь свет, встал над Сагмирой, думая что-то сказать. Благодарности он к ней не испытывал, большого зла не питал, а извинения в сложившейся ситуации звучали бы глупо. Так ничего и не сказав он вынул кинжал. Сагмира отвернулась, решив, что её собираются резать, но потом передемала, обернулась, прожгла его ненавидящим взглядом. Нет, на нож у него имелись другие планы.
Он подошёл к противоположной от входа стене, прислушался, проковырял в ней на уровне пояса наблюдательную дырку. Убедившись, что за шатром никого нет он осторожно разрезал белое полотно.
Слышался пьяный смех, несколько разбойников еще пускали по кругу бурдюк с кислым пойлом. Большинство вповалку храпело у костров. Было слышно как за развалинами всхрапывают и переступают копытами кони. В лагере было спокойно, видимо банду не всполошила ругань Сагмиры и её же угрозы кого-то убить.
Сжимая кинжал в зубах Феранор бесшумно, как кошка, скользнул в тень. Единственный часовой поставленный охранять пленников дремал привалившись к стене. Сон стал ещё глубже когда капитан вонзил в его шею стилет. В узилище было темно. Бальфур не спал. При виде командира глаза его округлились.
— Тс-с,— упредил возможные восторги Феранор прижав палец к губам, кинул соратнику плащ и один из мечей.
Тот всё понял, вскочил, мгновенно одел всё на себя, знаками показал готовность. Им следовало спешить — дыру в шатре могли заметить (при условии, что в лагере остался хотя бы один головорез не упившийся до свинячьего визга), но необходимо соблюдать осторожность — другого шанса обрести свободу уже может не быть.
Они обошли открытое место по стене дворцовых руин, прячась за крупными валунами и всякий раз замирая когда кто-то из спящих разбойников громко ворочался или начинал бормотать сквозь сон.
Коней было мало. Куда меньше чем показалось Феранору днём, но их охраняли. Один единственный часовой, на удивление — трезвый. Вначале он почти не обратил на них внимания, увидел одежду и видимо принял за своих. Но уже через мгновение вскинулся, вскочил, собираясь заорать. Меч Феранора опустился ему на тюрбан, с хрустом развалив череп до переносицы. Почуяв кровь, кони заволновались, заржали. Оттащив тело в сторону, эльдары выбрали лошадей. Пока Феранор седлал, одевал сбрую — Бальфур резал уздечки и кожаные ремни на подпругах, чтобы разбойники не смогли сразу пуститься в погоню.
— Готово, хеир! — шёпотом доложил он, когда Феранор уже сидел в седле, держа вторую осёдланную лошадь за повод.
— Да поможет нам Солнцеликий…
Два всадника вырвались из темноты, махнули прямо через костёр, подняв копытами тучу песка. Лагерь взорвался испуганным гвалтом. Разбойники, вырванные из объятий пьяного сна, вскакивали, ошеломлённо оглядывались. Рёв Багаутдина перекрыл панические вопли нескольких десятков глоток. Поддавшись наитию, Феранор резко дёрнул за повод, заставляя коня скакнуть в сторону — мимо, гудя, пронеслось брошенное копьё, ударилось о камень арки и отскочило. Эльдары галопом уносились в пустыню низко припав к лошадиным гривам. Ветер свистел в ушах, пыль шлейфом стелилась из-под копыт, а грудь разрывали ликование и восторг. Свобода!
***
Солнце высоко висело над головой, опаляя их как гнев жестокого бога. Уставшие после ночной скачки кони понуро брели, увязая в песке по самые бабки. К полудню Феранор начал ругаться, шепча проклятия под нос. Скоро он ругался уже в полный голос и вот-вот готов был завыть от ярости и отчаяния. От ночной эйфории не осталось и следа — суровая действительность всё расставила на свои места.
Он полагал, что разбойники не уходят далеко от дорог и если удастся сбежать и уйти от погони, они выйдут на одну из караванных троп, присоединятся к первому же каравану и доберутся до цивилизации. Ха! Да они заблудились в первый же день! Феранор не представлял, что можно заблудиться в пустыне. Здесь не было деревьев и холмов за какие мог зацепиться взгляд — только барханы, похожие друг на друга как близнецы. Всё чаще ему казалось, что они едут кругами. Вскоре зрение начало проделывать над ними коварные шутки. Несколько раз они замечали вдали сверкающую серебром гладь озера, сворачивали с пути, понукая уставших коней, не ведая, что гоняются за миражом.
Вскоре лошади стали всё чаще спотыкаться и жалобно храпеть. Первым пал конь Феранора — лошадь Бальфура прошла немногим дольше. В один момент она просто отказалась идти и завалилась на бок, бессильно уронив голову на раскалённый песок. Капитан помог Бальфуру выпутаться из стремян. Юноша опустился рядом на песок, осторожно погладил конскую шею. Феранор удивился, не ожидал, что у кого-то могут остаться силы на сострадание. А потом вдруг вспомнил о своём жеребце — Бегуне.
«Верный товарищ. Где бы ты сейчас ни был, но… хорошо, что не рядом со мной!»
Он немного постоял над ними, вынул нож. Скакун раскрыл глаз, увидел, еле слышно заржал, будто всё понял. Капитан наклонился, задрал ему голову, провёл по горлу ножом. У коня была тёмно-вишневая кровь.
— Хеир?
Не обращая внимания на Бальфура, Феранор жадно приник к ране. Едкий лошадиный пот щипнул язык. С усилием сделал первый глоток, чувствуя, как в горло заливается жижа, тёплая, как протухшая от жары вода, с густым привкусом железа. Кровь это та же влага, пытался убедить он себя, это Жизнь. Его вырвало. Он отвернулся, откашлялся. Прохрипел:
— Пей.
Бальфур взглянул на него со страхом и отвращением, будто ему предложили отведать собственной плоти.
— Н-нет…— он замотал головой, вскочил, отстранился.— Нет! Так нельзя! Это не честно! Низость! Я не могу… не буду!
— Дурак! Мальчишка!
— У вас нет права оскорблять меня!— глаза Бальфура полыхнули зелёным огнём.— Но если благодарность для вас равна дурости, я готов быть дураком!
Феранор не стал спорить. Сплюнул кровавый сгусток, спрятал кинжал, поднялся и зашагал вперёд. Больше они не говорили друг с другом
Спустя несколько часов солнце стало клониться к закату, но облегчения это не приносило. Солнечные лучи выжигали мысли. Они отупело брели, тяжело переставляя ноги, словно восставшие из могил мертвецы.
В какой-то момент, Феранеор вдруг понял, что больше не видит длинной тени Бальфура, не слышит шороха его шагов. Он обернулся, увидел одинокую цепочку своих следов идущих по гребню дюны.
«Наверно свалился,— подумал он.— Лежит под склоном. Надо вернуться».
«Ничего не надо! — возмутился другой Феранор, злой и сердитый.— Забыл, что из-за этого сопляка ты попал в плен?! К тому же он всё равно умрёт, так что оставь и не продлевай его муки!»
Голоса заспорили в его голове, перебивая и перекрикивая друг друга. Феранор сжал ладонями виски, медленно, через силу двинулся по своим следам, жалея каждый лишне проделанный шаг.
Бальфур лежал на боку, шагах в десяти от склона. Обрушивая ногами целые лавины песка, капитан начал спускаться, дошёл до подножия и замер, застигнутый внезапным чувством опасности. Что-то приближалось. Феранор подозревал что именно и заранее вытащил меч.
Она не простила выходки — он сам такого бы не простил.
В это же мгновение из-за склонов дальней дюны высыпала уйма крохотных всадников, начавших быстро приближаться и расти. Он узнал низкорослую атаманшу и не отстающую от неё ни на шаг богатырскую фигуру Багаутдина, услышал торжествующий крики разбойников. До Феранора им оставалось не более тридцати шагов. Но что это? Преследователи вдруг стали осаживать коней, лица их стали удивлённо вытягиваться, в голосах зазвучал испуг.
Капитан озадаченно приподнял бровь. Ему кажется, или он и впрямь чувствует ласкающее прикосновение свежего ветерка? Он обернулся, увидел и остолбенел, раскрыв рот. Там где только что была дюна раскинулся чудесный сад. Высокие деревья покачивали кронами, маня спасительной тенью, шумели невидимые водопады, за рощей сиял ослепительной белизной волшебный дворец. Феранор ясно видел широкие террасы, витые возносящиеся к небесам башни, луковичные купола. Только одно мешало поверить в его реальность — и стены и сад дрожали мелкой рябью как потревоженная ветром водная гладь.
В следующее же мгновение виденье превратилось в клубящуюся стену тумана сквозь который с яростным кличем вырвалась дюжина всадников. Ветер трепал султаны на шлемах, крыльями вздувал жёлтые и красные плащи. Мчащиеся впереди не останавливаясь вскинули луки…
Пятеро опередивших атаманшу бандитов вскрикнули, вылетая из сёдел. Остальные бросились врассыпную. Поздно. Воинственный клич «аллула» потонул в треске, лязге, криках и стонах. Сафуады врезались в них как таран, опрокидывая визжащих коней, пронзая и топча копытами седоков. Феранор видел Сагмиру. Со стрелой в руке она пыталась командовать отдавать приказы, лошадь её хромала. Верный Багаутдин оказался рядом, закрыл щитом, отбил нацеленное в неё копье, схватил за плечи и не слушая протестующих воплей перекинул поперёк своего седла. Бегущих не преследовали.
Феранора заслонила могучая тень шахского сафуада.
— Ты скверно поступил Феран-ока! — от волнения акцент Митра резал слух сильнее обычного.— Почему ушёл один?!