Про любовь
- Ну, как хочешь… Про любовь, так про любовь. Её звали Аней. На тебя совсем не похожа, каштановые волосы и карие глаза, загорелая как спелая вишня... Высокая и фигура, конечно, сногсшибательная. Я был тогда в санатории, в Одессе, там есть такая улица Амундсена, идёт вдоль моря, на ней эти санатории и лагеря отдыха просто забор в забор по берегу. Берег высокий, как здесь, обрывистый, только между обрывом и пляжем там дачные участки туземцев с персиками, которые мы лазали «тырить». Я не занудно рассказываю?
- Давай про вишню, а не про персики.
- А, ну да, ... Она была председателем совета старшего девчоночьего отряда, а я, соответственно, мальчишечьего, там как бы самоуправление было. Вот на планёрках она меня и рассмотрела к концу смены.
- А ты её когда?
- Её не требовалось рассматривать, достаточно разок мельком увидеть, тоже редкий случай. Директором санатория был джентльмен уже пенсионного возраста, так он и то в её присутствии терялся, пару раз даже в дверной проём не попадал.
- Как интересно.
- Не думаю, что для тебя это удивительно.
- Если про джентльменов, то да уж...
- Ну вот, я там плавал тоже далеко и долго, как здесь, в свободное от руководства отрядом время… Ну, сначала, вошёл в доверие к начальству, а потом всё время уматывал на пляж, втихую. Там пляж рядом, спустился с обрыва и уже на море. У меня там был свой пляж, персональный, не тот, на которым санаторские скопом купались. Берег там пустынный, места полно.
Сашка замолчал, потом взял Майкину левую ладошку, она была ближе к нему, и в задумчивости немножко потёр её о свою щёку, потом отпустил.
- Э-э-й, проснись, ты где?
- Ну, да... Да. Вот она однажды вечером на этот пляжик и пришла. Уселась на камушек и стала смотреть, как я уплываю, и так и прождала, бог знает сколько, пока я плавал. А когда я вылез, сразу спросила, не хочу ли я, чтобы она ушла.
- А ты не хотел?
- Конечно.
- А зачем тогда так долго плавал?
- Чёрт его знает, это уже на Солярисе было. Наверное, так было задумано. А, кроме того, мне плавки выжимать нужно было, запасные я не брал, на этом пляже никогда никого не было, я снимал, отжимал насухо, они синтетические, и потом одевал их, и штаны не промокали.
- И что?
- Она сразу сказала, что отвернётся, когда я буду выжимать.
- Она, что, знала?
- Она всё знала...
- Интересно...
- Я подумал, что «подкалывает», ну и стянул плавки, не глядя, отвернулась она или нет?
- И что?
- Ничего, выжал и одел.
- Ну, ты даёшь...
- Да нет, она честно отвернулась, а потом сказала, что я напрасно злюсь... Ну, а потом, что смена заканчивается, и скоро мы разъедемся, что пора бы мне, наконец, это понять. Ну, а потом про Солярис «навешала», примерно, как я тебе. Мы по берегу немного прошлись. И под конец она прижалась ко мне, сказала, чтобы обнял потому, что холодно. И действительно, холодно было, уже стемнело, и сентябрь уже был. Смена в санатории была до середины сентября, а она в халатике была в тонюсеньком. И без лифчика, как ты вчера, пропустила руки у меня под мышками, обхватила за спину и прижалась вся, беспроигрышный приёмчик, ты, я думаю, знаешь. Ну, я и прибалдел...
- Ах ты, гад и бабник...
- Ну, да.
- Опять ты со своим дебильным «ну да». Что дальше было?
- Да ничего, мы быстренько вернулись в санаторий и разбежались по своим палатам...
- Сейчас как врежу по носу...
- Верю.
- Ты с ней спал...
- Ну, да...
- Убью!
- Она пришла на следующий вечер, и казалось, что мы уже сто лет друг друга знаем. Мы забрались на одну дачу, куда я раньше за персиками лазил, там персиков было полно, они падали на землю переспелые и гнили, и никто их не собирал, хозяева туда не приезжали...
- Дались тебе эти персики...
- Ну, да... Да. Там домик был на этом участке, деревянный, маленький, но двухэтажный, с верандой на втором этаже, веранда была в сторону моря, и на веранде был большой диван... Вот там она из меня всю душу и вытряхнула за два вечера...
- А после вы купались?
- Ну, а как же?
- Голые?
- Да темно ведь уже было, а я на неё в домике достаточно насмотрелся...
- Какой же ты ужасный гад, правильно тебя у нас все девчонки ненавидят...
- Успокойся, пожалуйста. Я вовсе не ужасный. Может, конечно, и гад, но не ужасный, а обыкновенный, и никто меня не ненавидит, только ты сейчас, может быть, но это скоро пройдёт...
- Слушай, но ведь диван на этой даче был, наверное, грязный, как вы могли...
- Так она покрывало с собой брала, вот почти такое же, как это, твое, на котором мы сейчас сидим, и полотенце большое...
- Я тебя убью...
- Да не за что меня ещё убивать, и вообще, может, я всё наврал... Нельзя быть такой легковерной.
- Не наврал. Я знаю, когда ты врёшь.
- Да мы только вчера познакомились.
- Но мы же на Солярисе.
- А... ну да.
- И что было потом?
- Потом она пропала.
- Это как?
- Ну, не так, конечно, как Хари… как та девушка на Солярисе, которую там подсунули главному герою, Крису.
- Почему?
- Потому, что для Хари там один мужик сделал аннигилятор нейтринной структуры… ну, приборчик, который мог её разрушить. В нужный момент он включил этот приборчик, и её как ветром сдуло.
- Я не про Хари спрашиваю.
- А... она просто больше не пришла, ни на пляж, ни в домик, в последний раз она ждала меня в домике, ну и вообще больше никуда ко мне не пришла. И в столовой не появлялась, может, заболела, купаться по вечерам тогда уже холодно было, или играла в распространённую там тогда среди школяров игру, подцепила - бросила, горжусь тем, что все знают. Я про игру подумал, и делал вид, что мне «по барабану».
- А тебе было не «по барабану»?
- Нет, конечно...
- Почему?
- Потому, что было налицо противоречие... между примитивом и её миропредставлениями, про которые мне всё было известно. И потому лазейка оставалась... Какое-то время...
- Ну и что дальше?
- Дальше... За пару дней до конца смены, к ней какой-то хмырь приезжал, в белой рубашке... Она на весь день отпросилась и куда-то с эти хмырём умотала. Я сам не видел, но мне, естественно, настучали...
- И что?
- Что, что... я подумал, что шлюха, и что всё к лучшему...
- Ну, и гад... И ты больше её не видел?
- Нет, один раз видел.
- Где?
- На вокзале случайно встретились, когда разъезжались.
- Ну и?
- Я там с одним пацаном был… лет двенадцати, мне его поручили, ну, чтобы высадил на нужной станции, нам с ним по пути было. Вот, минут за двадцать до отправления мы с ним на лавочке сидели, на перроне, и он мне рассказывал про свои приключения, а я не слушал, мне тошно было, и столб атмосферный давил. И тут, вдруг, она откуда-то взялась с какой-то девицей из её отряда. Девица сразу затянула, что вот как жалко, что лето кончилось, что разъезжаемся, как хорошо было отдыхать... ну и так далее. А она молчала, только губы покусывала и поглядывала в мою сторону время от времени так, как будто решала, сейчас ей меня убить, или всё же на потом оставить... Мы уже встали, чтобы в вагон идти, а тут тётка из санатория «подвалила», она с ними, видимо, была, провожала. И она спросила у нас, обменялись ли мы адресами, ну, как полагается. Та девица ответила, что да. А тётка у Аньки ещё раз переспросила, а потом достала из сумки конверт использованный, ручку и прямо заставила меня адрес написать, потом забрала и сунула Аньке.
- Но ведь этим не кончилось?
- Я уже устал, в жизни столько не рассказывал.
- Ну, пожалуйста...
- Ну, в поезде я лежал на верхней полке и смотрел в окно, помню, участки кукурузы вдоль дороги были уже совсем жёлтые. Про станцию этого пацана я совсем забыл, он мне сам сказал, что ему пора выходить, когда приехали, это ночью уже было, его мама встречала, и всё обошлось. Умный пацан, в вагоне совсем не приставал, понял, что мне сильно хреново. А потом у меня целый месяц пропал, как будто я не в свой город вернулся, все были как будто не настоящие, а копии, и доставали всем ... этот, с Соляриса, он такой… гад... А потом рассосалось постепенно... Анька эта письмо прислала. Странное такое, как будто не она писала, а какая-то совсем незнакомая девчонка, отличница с каллиграфическим почерком. Извинялась, что сразу не написала, потому, что гриппом болела, как будто должна была сразу, что теперь «догонять» по всем предметам приходится, про школу какую-то заочную МГУ для школьников, куда её взяли, что-то там про лингвистическую кибернетику или кибернетическую лингвистику... в общем, такое... лингвистическое письмо... Ну, я ей добросовестно ответил в том же духе... Потом было ещё пару писем ни о чём... Потом открытка на Новый год, из Москвы, из больницы, она туда опять с простудой загремела... Ну и всё, эксперимент, видимо, на этом закончился, во всяком случае, в его предметной части.
- А может, и не закончился?
- Полгода было всё тихо, ты вот только теперь нарисовалась...
- Я не нарисовалась. А ты от ответа всё-таки увильнул.
- Слушай, про вчерашний вечер ты уже забыла… или лучше скажи, ты по печени никогда не получала?
- Вот ещё.
- А я получал, и неоднократно. Хочешь, расскажу… Печень в боксе любимая мишень. В кончик подбородка стараются попасть, чтобы нокаутировать, ну, чтобы соперника сразу в «отключку». А в печень бьют, чтобы парализовало болью. Когда пропускаешь удар, почти ничего не чувствуешь, и ещё с полминуты ты нормальный человек, а потом боль появляется как бы ниоткуда и сразу заполняет тебя целиком, как говорится, от кончика носа до кончика хвоста. Причём такая, что парализует, ни двигаться нормально, ни дышать невозможно, можно только сгруппироваться и стараться продержаться, пока не пройдёт. Ударов, которые на тебя сыплются вслед за этим, просто не чувствуешь. На ринге это продолжается меньше минуты, потом боль утихает до терпимого уровня. Ну, а не на ринге...
- Я поняла. И ты думаешь, что всегда так?
- Не знаю. Думаю, как этому, с Соляриса, взбредёт...
- И что, целый месяц?
- Нет, конечно... накатывает, потом отпускает, потом опять... Но, по большому счёту, весь месяц точно коту под хвост.
- А ей ты ничего такого не говорил?
- Не говорил.
- Почему?
- Потому, что сам ещё не знал.
- И сомнений тогда никаких не было?
- Были, конечно... Только я видел, что у неё есть серьёзная причина, это совершенно точно. А у тебя никакой причины нет, кроме любопытства - что же я тебе отвечу. Конечно, не в том аспекте, в каком эта проблема обычно обсуждается на дворовых форумах соответствующими авторитетами, сама знаешь в каком ключе.
- А нельзя ли всё-таки говорить по-русски? Какая причина?
- Она так и не сказала, я могу только догадываться, и лучше бы мне ошибаться, и, слава богу, что с тобой совсем не так.
- Ты не исправим. Тебя хоть кто-то то понимает?
- С хоть кем-то я разговариваю на их диалекте и на другие темы.
- А на эти с кем ты разговариваешь?
- Ни с кем… только, вот, с тобой.
- А с твоими друзьями?
- Нет, конечно.
- А почему, конечно?
- Потому, что этот мир так устроен.
- А почему я?
- Ты уже спрашивала, а я уже отвечал.
- Ответь ещё раз.
- Потому, что этот, с Соляриса, специально тебя и сделал, чтобы мне было, кому рассказать. Никого больше это не интересует, и этот разговор, может, первый и последний такой, с живым человеком...
- Ты всё-таки сумасшедший, нельзя так усложнять, на самом деле жизнь гораздо проще.
- Может быть. Для кого как. Для всех по-разному.
- Но хоть что-то она тебе говорила тогда?
- Очень мало, предпочитала допрашивать, как ты... Сказала только, что я запомню этот домик на всю жизнь. И ещё сказала, что теперь все девчонки мне будут по фигу...
- И что, так и было?
- Ну, да.
- А может, все-таки ничего этого не было?
- Может. Иногда, кажется, что приснилось...
- Ты не договариваешь, рассказывай уж до конца, раз я только для этого существую. Тебе ведь что-то не понятно во всём этом, правда?
- Ну, да…
- Ну, и…
- Уже дразнишь?
- А ты как думал?
- Да, ты права, эксперимент что-то всё никак не закончится - не могу забыть, сравниваю, оправдываюсь… Избавиться никак не получается. У меня нет аннигилятора.
- А, может, и не надо?
- Ты всё-таки не понимаешь, у этой сказочка про детскую любовь есть оборотная сторона, и она вполне материальная… Вплоть до того, как в «Солярисе», то есть, кто кого… Мне этот роман, вообще-то, не понравился, во многом примитивный - и язык дубовый, хотя с языком, может, это проблемы перевода, и ляпов много. Но главная мысль очень чёткая, хотя и оригинальная только по форме, что нарваться можно на ровном месте, что может срезонировать с чем-то врождённым, и тогда, если выхода не найдёшь, то
и не выйдешь. Без вариантов. Вернее, только с вариантом Гибаряна.
- Что, до такой степени бывает плохо?
- Нет, не до такой… Только иногда. Бесит бессилие, что не получается избавиться. Я не творческая личность, мне муза не нужна… мне нужно высыпаться по ночам, чтобы мозги нормально работали, чтобы всё успевать, чтобы не проигрывать на соревнованиях… Бессонница и раньше была моей ахиллесовой пятой, а после этого…
- А может, тебе к ней съездить?
- К кому?
- Ну, к этой Аньке. Адрес у тебя же есть.
- Он очень простой… Это моя голова. Они давно уже разделились, и фантом, такой же, как фантом Хари, только нематериальный, давно уже существует и развивается отдельно, и, я думаю, уже сильно отличается от прототипа, его вылепливает моё сознание или то, что сознание контролирует, с какой-то целью. Поэтому она всегда вне конкуренции с настоящими девчонками, и иногда мне кажется, что Анька знала, что так будет, когда говорила… а не просто болтнула для набивания цены… Только откуда ей было знать тогда… А значит, это не случайность, а звено системы со своими причинно-следственными связями…
- Я думаю, это пройдёт само собой, мы же растём, у тебя это такой этап роста…
- Хреновый, надо заметить, этап… Если затянется, бог знает сколько времени уйдёт на борьбу с призраками... И, кажется, это только моя проблема, я чего-то не понимаю, что–то делаю не так…
- Не ты один, обычный подростковый комплекс. Я тоже иногда кажусь себе ненормальной, нужно просто не обращать внимания.
- Ну, да… Всё действительное разумно…
- Это ты о чём?
- Это не я, а один мужик обо всём…
- Какой мужик?
- Гегель, его фамилия Гегель…
- А это ещё кто?
- Да так, умник один…
- Не злись... и расскажи ещё...
- Больше нечего.
- Есть. Был же ещё один эксперимент.
- А-а-а... Это из другой оперы. И не интересно.
- Не тебе решать.