Воображение. С ним живётся весело.
Так давайте представим: не на табуретке вы сейчас сидите с сигаретой в руке, стряхивая пепел в пузатую пепельницу, не собираетесь пить чай, сидя в кресле за ноутбуком и даже не в метро иль автобусе трясётесь, зажав телефон в одной руке, стараясь удержаться второй за всё, что угодно, а в абстрактном теле. Мужском, женском – не столь важно… Что, важно? Ладно, пусть в мужском, автор вас не принуждал, ха-ха…, стало быть продолжаем, живёте вы… где-то, уже не учитесь, но пропускать мимо ушек своих всё подряд (нужно-не нужно, неважно), не научились. И зовёте себя… А вот тут любое имя, будьте так любезны. Или просто: Я.
Итак, я люблю поездки на поезде, хотя, в принципе, не так уж часто выпадал случай путешествий подобным образом. Однако, как только ситуация требовала передвижений по железной дороге, с большим удовольствием оставался в купе повышенной комфортности, спасибо преимуществам современности, проблем с покупкой таких билетов никогда не возникало – заказ через сайт РЖД в несколько щелчков и всё готово. Часто бывало так, что в замкнутом пространстве с 4-мя койками больше никого не было, что нисколько не расстраивало, ведь можно спокойно заниматься своими делами в комфортабельном вагоне как хочется и главное, сколько хочется. Что всегда нравится неимоверно. Как минимум состав довезёт до пункта назначения, а если соседи всё же появятся и неожиданно повезёт, то и нечто занимательное можно услышать. Даже ежели не совсем правду поведают. Сплошные плюсы. Это как раз и произошло в очередную поездку.
Куда и откуда следовал тот поезд, неважно, не играет роли и сидящие по разные стороны от 6-го купе, благо никаких дебоширов тот последний вагон, держащий путь в составе ещё тринадцати таких же «деловых» железных коробок с дверками и колёсами разной благоустроенности, не вёз. В конкретную минуту представляет интерес образ пассажира, обосновавшегося напротив 21-го места.
Дед, на вид худосочный, очень коротко подстриженный, уже не справляющийся с весомыми тяжестями, но ясным взглядом, что, казалось, словно о многом знает, а коли и нет, то догадывается точно. Только помогли с его немногочисленным добром, как и всегда бывает в купе, появилась проводница со стандартными разъяснениями, спросив, что будем есть и во сколько. Когда все пожелания были записаны в блокнот, который она таскала с собой в глубоком кармане, я достал плеер с приготовленными специально в поездку плейлистами китайцев, замер. Минут 15 пространством владела тишина, однако молчание не входило в планы того самого деда:
- Ездил я в двухэтажных вагонах, проходы шире там.
- Но с потолками куда большая проблема, разве нет? – Ответил я.
-Возможно, но проходы просторнее.
На этом все вновь замолчали, уже минут на 5, наверное.
- Сейчас, конечно, иначе всё, - задумчиво сосед оглянул потолок. - раньше за несколько копеек можно было поесть, а вообще, если говорить о том, как и где поесть… В прошлом за 20 копеек можно было в столовой на предприятии пообедать, а в кафе на 10 копеек больше, официант подходил с обязательно белым полотенцем на руке, следил внимательно - лишь бы крошек не оставалось на столе, их нет, а он всё равно невидимые пылинки смахивает. – И рассмеялся дед, вспоминая то время, что вроде бы улетело, да в мыслях продолжает жить. Мило так, не противно, некоторые не умеют заразительно смеяться, а у этого морщинки как «побежали» вокруг глаз, что хотя бы не улыбнуться невозможно. – Я много раз ездил в поездах, ещё маленьким. Во время войны нас вывозили из Москвы, никого у меня уже не осталось, маму с папой забрали, отчётливо помню, когда совсем маленьким был, меня двое в шинелях с лычками привели в какой-то детдом, там до эвакуации и пробыл, а из поезда обратно вернулись на полпути, состав попал под бомбёжку, я тогда с верхней полки на пол башкой грохнулся. Сильно, до сих пор даже нырять вперёд голов не могу, только солдатиком. Несколько лет в Столице и провёл. Потом за сто-первый километр, правда, всё равно ближе вышло, тоже в детдоме… - Случайная пауза. В проходе мелькнула фигура проходившего пассажира, все на мгновение переключили внимание, но тут же дед вновь вернулся к рассказу. - Нянечки там добрые были, какао в брикетах угощали, не особо грамотные, но какие сказки детям рассказывали, не хуже дипломированных воспитательниц. Сказки мы слушали от первых, от вторых о художественной литературе. В то время я об «Отверженных» и узнал. – Улыбка озарила лицо рассказывающего. - Помню, в библиотеку часто бегал. Историки наши, евреи, кстати, кого не возьми, много чего рассказывали, да только кто-то вечно на них стучал. Библиотеку часто шерстили, связками книги запрещённые вывозили. Учителя истории менялись с завидной постоянностью. Обидно, но факт. На прогулках могли и рассказать нечто недозволенное. О Фрунзе, Жданове, например. Учителя меня часто в гости приглашали: один историк видно, почувствовал, что недолго ему осталось, позвал к себе, собрал книги кое-какие, записи рукописные и сказал, чтобы сыну его передал, как приедет, в поленнице соседа спрятал. Через несколько дней за ним чёрный воронок и заехал. Больше мы его не видели, а «литературу» сыну я вернул позже, это да. – На повороте поезд качнуло. - А в день Победы… В этот день в больничной палате лежал, помню, как взрослые словно с ума сошли, и плакали, и смеялись. Салют нахваливали, а у нас в ту пору у детишек миф появился, что если на него смотреть, можно заболеть, зрение потерять, вот мы и прятались, кто куда.
Почему же я слушал тогда? А главное, отчего запомнилось? Подобного плана истории о том времени я слышал исключительно от бабушки, да немного от прабабушки, пока ещё она жива была, крайне редко от ветеранов. Но рассказов этих не хватало, «коллекция» различных десятилетий и разнообразного характера требовала немедленного пополнения. Даже если повествование получалось отрывочным.
Тем временем дед продолжал:
- Знаешь… - Имён мы друг друга так и не узнали, да и нет надобности в принципе в этом в путешествии длиною даже не в день. – Не жалею я, что в тот детдом попал. Хорошо жили, летом в местной речушке бултыхались, в другое время иными забавами себя развлекали, в театры, музеи нас возили, что, безусловно обогатило мое восприятие. Время не самым простым было, но всё равно жил… В 53-ем не плакал. Все ревели, а я нет, попало мне тогда знатно. – И снова дед улыбается, вспоминая у себя в голове красочные картины прошлого. – Теперь каждый, если нужно, чемоданы покупает, какого размера хочет, цвет выбирает, хоть три сразу бери, вон, у тебя тоже есть. Фиолетовый, с механизмом, колёсами, какие тебе нужны, а мы… мы в детдоме сами себе изготовляли. Коробку из дерева мастерили и мальчишки, и девчонки. Натягивали кожу, конечно, уже другие, детдом заказывал отделку, но корпус делали сами. Только нам, как первому выпуску повезло, всё же нас отпустили с чемоданами специалистов, подарили. И тридцать рублей в зубы. Радовались мы тогда, ох! – И смеётся. – После детдома где только не побывал, жил в разных городах и в Казахстане, многое повидал, единственное, что никогда не забывал – как машину водить. За рулём не одной и не двух побывать удалось. Одно время даже зекам возил то, что «просили». Иначе никак одно время было, это уже потом машины за бригадой закрепили, за малейшую проблему отвечать конвоиров заставляли, гнали они всех тогда, не подпускали близко, а до вышедшего приказа заказывали много чего; даже горькую в бак прятали. Зимой вообще с этим крындец, чтобы вытащить, шестёрки руки отмораживали, доставая, потому как бензин крайне быстро отмораживает.
Однажды не досчитались одной бутылки, отвели меня «за угол» и спрашивают: «На кой, мол, заныкал таким образом? Мы же предлагали одну себе оставить, отказался, а теперь закосить вздумал? Нехорошо, профилактику устроить»? Нет, говорю, ищите, ничего к рукам не прибирал! Нашли, трое тогда от обморожения пострадали. – И снова недолгая пауза. – В современном кино правду не всегда говорят. Нравилось отбывающим наказание то место сильно, видать, раз требовали начальство не выпускать на волю, а что… Платили. Кормили. Хорошо. За выполненную норму. Но не положено оставаться после оговоренного срока, даже после того, как грозились сбежать ради добавления срока своего. И ведь бежали, а после продолжали работу. Или всё же выходили; с деньгами. Чего только не происходило в то время, даже картину однажды вывозил! И как не боялся только, молодой, не особо задумывался - адрес записал, привёз. Приличные люди, видно, жили, с виду. Заплатили тогда неплохо. Но серьёзнее ничего не приключилось со мной, всех «тяжёлых» на юг не сплавляли.
Пока не женился, много чего приключалось со мной. Однажды из-за упрямства даже уволили. По статье 47, п. Г, тогда не сообразил сразу к чему всё катиться, бригадиром назначили, но у чёрта на куличиках, я и взбунтовал, всё на работу отказывался идти, скоро уезжать в Караганду, оттуда письмо с завода пришло, что ждут в качестве специалиста, а здесь мне в ответ грозят вообще выкинуть по 47-ой. Не знал, что именно значит та самая 47-ая, будь она неладна, с буковкой г. Как сейчас помню, упрашивал меня бригадир «Ну, приди, покажись начальству, потом через полдня отпущу», но… Нет, не послушался. Уволили. Ну, поехал я, значит. Прихожу по месту приглашения, а там мне разъясняют, что теперь на работу они меня брать не будут, потому что в трудовой эта буква мне всё изрядно подпортила. Увольнение по причине систематического неисполнения обязанностей в моём случае в связи с пьянством. Вот это поворот, товарищи, так поворот в ту пору. И неважно совсем, что до этого в трудовой записано, последние чернила правят всем и вся. И исправление этой «г» на «в» не самым прелестным образом мне никак не помогло. Деньги заканчивались, работы нет, жилья тоже. Спать приходилось, где попало. Я на один завод – фигушки, на другой – тоже результата нет. Так и кантовался какое-то время, даже милиционеры заприметили. И что это я как порядочный гражданин в парке делаю на лавочке? Даже на вокзале засветился. А что ещё остаётся делать, коли на работу принимать отказываются? А они лишь пожурили, не пристало комсомольцу так себя вести. Тон их меня очень разозлил. Я, когда те двое ушли, свой билет-то комсомольский и порвал, дурак, забыв, как в 1953-ем в этот самый Комсомол вступал. С какими словами высупал, стыдно стало чуть позже. Потом ещё и возвращался, а то вдруг найдут, поймут что к чему, разорвал тогда на кусочки ещё мельче и давай по парку разносить, то там оброню отрывок, то здесь. – И снова смех.
Ночь прервала этот рассказ, ну а с приходом утра за завтраком возобновилось повествование:
- К тому моменту, как с женой своей встретился, ничего не имел, уже с ней и на квартиру первую заработал, а потом и на дом, сейчас как раз оттуда еду, попросила меня красоту навести внешнюю, мол, у соседей, как у людей, чем мы хуже… Я сразу от пластмассы отказался, только деревянным домик воспринимаю. Специально слив немного не доделал, чтобы желание вернуться не исчезло.
Жена татарка у меня, я русский, тёща всё не соглашалась с нашими отношениями, ведь первый супруг тоже русским был, крайне не нравился ей, но мы до сих пор вместе с супругой. И детей вырастили, и семью развалить я не дам никому, сам детдомовец, хватит разъединённости. Тёще в советское время конфеты «Коровка» таскал. Куда бы не поехал, всё магазины искал с той заветной коробкой. Да и не только конфеты доставал, в советское время вроде бы чего-то и не хватало, но всегда удавалось достать. Ооо, а вот мы и к перрону подъезжаем! Сейчас до гостиницы доберусь, вещи брошу и по делам, работёнка ждать не привыкла. Доброй тебе!
- И вам чудного дня!
Встретившись совершенно случайно в купе, мы быстро забыли об общем молчании и также стремительно разбежались. Уже добравшись до необходимой станции метро в специальной записной книге у меня появились цифры, о значении который заглянувший не догадается. Теперь страничка оттуда хранит след самопищущего пера: 6.21.14.9.08.18 (23)