ЗАКРЫТИЕ НАРЯДОВ И ВЫЕЗДНОЙ КОМСОМОЛЬСКИЙ СЕМИНАР
Работы в полях продолжались по прежнему графику. Студенты собирали картошку только за копалками, комбайнёры уже даже и не пытались запускать свои агрегаты. Погода уборке пока не препятствовала. После ночных заморозков днём немного теплело. Сентябрь заканчивался, но не заканчивались, казавшиеся бескрайними, картофельные поля. Райзенберг решил «подбить бабки», подсчитать выработку за месяц. Точнее, не подсчитать, учёт в отряде вёлся ежедневно по всем видам работ, а оформить всё это в виде нарядов, подписать их в разных инстанциях и сдать в бухгалтерию совхоза. Казалось бы, чего проще! Но нет, неопытному человеку, а до Райзенберга сюда именно такие и приезжали, провернуть подобную операцию ох как не просто. Вначале нужно отловить среди безразмерных полей управляющих отделениями. А те обладают удивительным свойством ускользать от назойливых москвичей и бесследно среди этих самых полей растворяться. Если, вдруг, повезёт и управляющий оказывается припёртым к стенке, его ещё нужно будет уговорить пойти в конторку дабы заняться составлением нарядов. Но тут неожиданно оказывается, что студенты и не сделали ничего, а картошка каким-то волшебным образом была убрана без них. Отрядную же бухгалтерию начальники отделений и вовсе не признавали. После торга наряды всё же составлялись. Однако без слёз на результат смотреть невозможно. Нормы и расценки на сельхозработы вводились ещё в тридцатые годы, а потом из года в год переиздавались без изменений. Поэтому среди видов работы можно встретить такую экзотику, как, например, копку картошки на конной тяге. Приходится задабривать бригадира, чтобы тот малость чего-нибудь приписал. Затем драгоценные бумаги следует подписать у главного экономиста, совхозного «цербера» Марьи Антоновны Кобылкиной. Марья Антоновна запросто может, что и делает почти всегда, наряды «зарезать» и вернуть для перерасчёта. Следует найти подход и к главному экономисту. Последней инстанцией является бухгалтерия во главе с необъятной Анной Григорьевной Беспалько. Главбух соотносит предполагаемые расходы на зарплату москвичам с общим «дебет-кредитом» и только после этого принимает решение: подписать наряды, не подписать. Требуется свой подход и к главбуху.
В поля Райзенберг, кроме отрядного бухгалтера Маши Меркиной, решил взять Царёва. Доцент теперь всё чаще привлекал студента первокурсника для выполнения не только чисто хозяйственных дел, но и при решении более серьезных организационных и финансовых задач. То ли ему было так удобнее, то ли усматривал некое рациональное зерно. Кто его знает. Жираф, понимаете, большой, ему видней. Утром 30-го сентября в пятницу за ними на новеньком автобусе КАвЗ-685 заехал Лёха Гирин.
- Ну, Лёха, с повышением тебя, - Саня пожал руку солидному Гире в новом прикиде: куртке, рубахе «батник» с широким воротником, советских джинсах и высоких ботинках.
- Не знаю, не знаю, в армии целого полковника возил, а теперь вот доцента и тебя, - не остался в долгу Лёха, зыркая на аппетитную Машу.
Доцент, в свою очередь, поздоровался с новым водителем за руку.
- Теперь, Алексей, пока наш автобус в ремонте, поработаете с нами, я с директором договорился.
- Мы, Арон Михайлович, куда начальство прикажет, туда и поедем, - важно ответствовал Гиря, включая зажигание.
Автобус стал у края поля, на котором работали студенты. Картина была грустноватой. На противоположном конце, еле видимый в тумане, у самого леса ползал голубенький «Беларусь», таскающий за собой копалку. Задел вскопанной площади, на которой, как муравьи, копошились студентки, был довольно приличным. Где искать управляющего Горляева, не понятно. Царёв прошелся по полю, представив себе эту нехитрую, но монотонную, однообразную работу. Изо дня в день одно и то же. Длинные борозды вскопанной картошки, которую надо выбрать из холодной земли и положить в ведро. Затем ведро высыпать в мешок. Мешки собрать и забросить в кузов трактора или самосвал, который поедет потом на сортировку. А там тоже тоска непроходимая. Стой целый день у транспортёра и сортируй клубни на фракции: крупные, средние, мелкие, отходы. Конвейер, одним словом.
Полевой командир Мазаев сообщил, что управляющий недавно уехал на сортировку. Там его и настигли. Пока Райзенберг вёл с ним дипломатическую беседу по поводу нарядов, Саня подошёл к работающим девчонкам, облепившим движущуюся ленту с двух сторон. Вокруг, под открытым небом лежали горы отсортированного картофеля. Чуть в стороне тётки в фуфайках и платках сооружали бурты семенной картошки.
- Ты чего это с такой кислой рожей стоишь? – подошедший Лёха в своём модном «батнике» явно не вписывался в окружающую обстановку.
- Смотрю на этот механизм и вспоминаю свой заводской конвейер. Я же, Лёха, работал на заводе, где делали первый в Советском Союзе переносной кассетный магнитофон. «Десна» назывался. Причём, заметь, со дня основания этого ширпотребовского цеха. А завод-то военный был, «ящик», короче. Сначала собирали штучную продукцию, а потом, позже, поставили два конвейера. На первой операции сидел мужик и набивал на шасси номер. На последней – регулировщики настраивали нужный уровень детонации уже готовой лентопротяжки. Я к тому времени как раз и работал регулировщиком. Мы от конвейера зависели мало, поскольку формализовать процесс настройки и загнать его под норму, было просто не реально. Наблюдая, как работают сборщики, я охреневал. Прикинь, сидит мужик, прикручивает один кронштейн к шасси. Один кронштейн, два винта, две обычные шайбы и две шайбы «гровера». Вот и вся работа. И у него там свои «тараканы». Конвейер ползёт, мужик старается выкроить долю секунды, чтобы одеть шайбу на винт. На столике у него коробка, а в коробке, как солдатики, стоят заготовленные комплекты винтов. Мужик балдеет от того, что сумел опередить конвейер и наготовить «солдатиков». И так изо дня в день, из месяца в месяц и из года в год. Мы себя ощущали «белой костью». До тех пор, пока начальство не решило, что надо внедрять в коллективе взаимозаменяемость. Ну, на случай болезни там, отпусков. И вот стали мы садиться на места сборщиков и паяльщиков. Когда я отсидел пару дней на месте этого мужика, который кронштейн прикручивал, мне захотелось повеситься.
- А на твоё место кого сажали? Сборщиков и паяльщиков?
- Ну да. Хорошо, вовремя сообразили, что это всё равно, как бы, проводника вагона посадить в локомотив вместо машиниста.
- Как же ты тогда в Каргаске кирпичи клал с таким настроем?
- Ну, ты сравнил. Во-первых, это был мой, понимаешь? Мой выбор. Во-вторых, кирпичи красиво класть – это уже мастерство и даже творчество. А кронштейн прикручивать – тупая безмозглая работа, хотя и в белом халате.
Между тем, Райзенберг дожал Горляева, и они направились в бригадирский вагончик. Первой шла Маша Безмеркина, последним – доцент. Между ними передвигался, как на заклание, тощий управляющий Коля Горляев. Царёв последовал за ними. В вагончике помещался дощатый стол, скамейка, табуретка и тумбочка. У входа на стене прикручено несколько крючков для верхней одежды. На тумбочке лежали два огнеупорных кирпича, на них – электроплитка с мощной спиралью. На плитке закопчённый алюминиевый чайник. На скамейке сели в таком же порядке, как шли: Безмеркина, бригадир, доцент. Горляев откуда-то снизу достал пачку нарядов, размером с простыню и стал заполнять листы. Маша вынула из сумки толстую тетрадь со своими записями, начала диктовать управляющему. Тот замахал руками и сильно заикаясь, закричал:
- К-к-к-акие т-т-т-риста тонн? Где они?
- Где, где, вот они, - Маша ткнула толстым пальцем в тетрадь и сильнее прижалась мощным бедром к ноге Коли.
- Н-н-н-арисовать м-м-ожно с-с-колько угодно. Мы с-с-с-дали всего д-двести тонн. А где остальные с-с-то?
- А на сортировке в кучах и в семенных буртах, там что, не картошка? – Как бы, ни к кому не обращаясь, спросил Царёв.
- Арон М-михайлович, это к-кто? – Горляев, будто, только сейчас заметил Саню.
- Комендант лагеря Царёв, - важно представил студента Райзенберг.
На оформление нарядов ушло больше двух часов. Главбух Безмеркина время от времени зачитывала свои записи, от которых управляющий впадал в истерику. Доцент спокойно, рассудительно и убеждённо увещевал его, после чего Горляев сдувался и начинал писать. Наконец, дело было сделано, наряды оказались в папке у Маши.
- Вы м-меня под с-с-с-татью подвёдете, - притворно возмущался Коля, хотя было заметно, что он доволен. Видно, удалось-таки объегорить москвичей. Доволен был и Райзенберг. Всё, что он хотел, получил. На этом и расстались. Управляющий запрыгнул в кабину самосвала и куда-то укатил. Автобус с москвичами направился в лагерь.
Там их ожидал сюрприз. Внизу на лужайке перед мостом стоял чужой автобус. А на территории лагеря, перед пищеблоком, толпилось человек сорок парней и несколько девчонок с чемоданами и рюкзаками. Как выяснилось, это были комсомольские начальники и активисты одного из московских районов. А прибыли они сюда для участия в выездном 3-х дневном семинаре. Дабы повысить свой и без того высокий идейно-политический уровень.
- Почему именно в нашем лагере? Меня никто не предупреждал, – удивился Райзенберг.
- Совершенно случайно. Обычно, мы проводим семинары в доме отдыха «Ласточка». В этом году вышла какая-то накладка. Поэтому в горкоме и предложили этот вариант. Я – инструктор райкома Веденеев, - представился парень лет тридцати с комсомольским значком на пиджаке, как две капли воды похожий на институтского секретаря комитета комсомола Маркисяна. И по возрасту, и по одежде, и по манере держаться.
Пришлось завхозу Петровичу в авральном порядке размещать прибывших в свободный пятый корпус. Ипполит, который уже собрался было немного вздремнуть после обеда, снова стал к котлам, а Старшенков с Ванькой поехали за продуктами.
В субботу часам к десяти в лагерь на РАФике приехало 5 лекторов разных профилей и возрастов. Самому молодому было лет тридцать пять, а в пожилом угадывался ветеран всех войн, не исключено, что и русско-японской. В течение всего дня, с перерывом на обед, комсомольцы мобилизовывались на пропаганду и выполнение исторических решений ХХV съезда и мартовского пленума ЦК КПСС, обучались методам пропагандистской работы по освещению проблем политического и экономического развития страны, вдохновлялись на самостоятельное творческое освоение марксистско-ленинской теории. После этого активисты отправились на поляну за забором, где пару часов проходили различные спортивные мероприятия: гоняли в футбол, бегали, прыгали и подтягивались на турнике. После ужина в клубе состоялся концерт и нечто, похожее на КВН. Основное действо началось после одиннадцати. Одну из комнат освободили от кроватей, где и начались практические занятия с целью закрепления полученной актуальной идейно-политической информации и знаний из области марксизма-ленинизма. Каким-то образом и непонятно когда произошло братание комсомольского актива с лагерными студентками. Дело молодое, как тут уследишь. И, всё бы ничего, но вскоре лёгкая безобидная пирушка переросла в полновесную громкую и разнузданную пьянку. Инструктор Веденеев, пустив всё на самотёк, уединился с одной из своих комсомолок в отдельной комнатушке. Активисты начали расползаться по территории, как тараканы, не обращая никакого внимания на дежурных по лагерю Мазаева и Старшенкова. Пришлось подключиться Белофинскому, а затем и Райзенбергу. Доцент пригрозил сообщить о неподобающем поведении «семинаристов» в горком. Только после этого комсомольцы немного остыли, студенток удалось выудить из чужого корпуса и отправить спать. Утром на завтрак никто из актива не явился. Видно, болели. А сразу после обеда погрузились в автобус и к радости Райзенберга, отбыли в Москву.
В понедельник оформили наряды по Кузяевскому отделению. Управляющая Валентина Ильинична Зайцева, в отличие от Горляева, в истерику не впадала, записи у неё имелись свои, и они, почти, совпали с расчётами Маши Меркиной. В конторке у Ильиничны было чисто, горела «буржуйка», стол накрыт клеёнкой. Громко стуча костяшками счётов, управляющая записывала результаты сначала на отдельный листочек, а затем уже вписывала в наряды.
- Валентина Ильинична, сколько же гектаров, приблизительно, осталось убирать? – поинтересовался доцент.
- Почему, приблизительно? – Зайцева передала оформленные и подписанные наряды Маше, - осталось самое дальнее поле, 30 гектаров.
- Это же ещё дней на пятнадцать работы, - ужаснулся Райзенберг.
- Ну да. Если будет погода, за полторы недели управимся, - подтвердила Ильинична.
Неудобство работы на дальних полях заключалось в том, что до них студентам приходилось долго добираться. Большой автобус по проселочным дорогам не проедет, увязнет в грязи. Поэтому студентки брели от бетонки к полю, как беженцы, по раскисшей грунтовой дороге, теряя около часа времени. Полчаса туда, полчаса обратно. А погода начала уже всерьез портиться. Часто шли дожди, холодные, временами со снегом. Мокрая одежда и обувь не успевала просыхать. Появились многочисленные больные. Некоторых девчонок пришлось даже отправить в Москву.