После ранения полученного 22 июля 1941 года я стал исполнять обязанности офицера связи полка.
В это время в Красной Армии офицерского корпуса не было, и только для этой должности употребляли слово "офицер". Видимо раньше это была офицерская должность.
По дороге из батальона в штаб полка я познакомился со связным, он рассказал о себе:
– Моя фамилия Авдеев, звать Александр. Вот уже ровно месяц, как я исполняю обязанности связного между штабом полка и вторым батальоном. За этот месяц, всякое случалось, но пока судьба меня милует.
Одним словом, я понял, что боец Авдеев является основным связующим звеном между полком и батальоном. Молодой симпатичный юноша, с миловидным лицом и добродушным характером. Честный и исполнительный воин, и начальники его принимали, как своего родного сына.
"Связь не прочная" – подумал я, "Да! Со связью в нашей армии дела обстоят неважно, если не катастрофически. Рожки, свистки, флажки, как средство связи отпали в первых же боях. Связь между взводами и ротами, ротами и батальоном осуществлялась рукой. Малой саперной лопаткой, положением приклада, или ракетами. И благо, что всю войну немцы нас исправно "снабжали" ракетницами. Связь с ротой и батальоном – посыльный, между батальоном и полком – связной твердо вошли в практику. Теперь, вместе с Сашей Авдеевым, мы исполняли обязанности связных – ходили вместе, особенно, ночью.
Шли последние дни июля. На нашем участке стояло затишье. Однажды я задержался на командно-наблюдательном посту батальона. В полку возникла крайняя необходимость отправить в батальон распоряжение. Начальник штаба полка, не задумываясь, вызвал красноармейца Авдеева к себе:
– Вот, Саша, срочное распоряжение, быстро доставь его в батальон. Вручишь лично комбату или его адъютанту старшему!
Саша на всякий случай дозарядил свою трехлинейку, сунул пакет за пазуху гимнастерки, закинул винтовку ремнем на плечо и двинулся в путь.
Шел он по знакомой извилистой дороге, проходившей по густому, стройному сосновому лесу. По обочине дороги росли кустарники ольшаника и лесного ореха. Выйдя на небольшую поляну, он увидел, как из-за кустов вышел какой-то военный с наброшенной на плечи шинелью, в новом повседневном летнем обмундировании. Шел он на встречу, как бы прогуливаясь, хлопая тросточкой по голенищу хромового сапога. "Откуда бы ему здесь взяться?" – подумал Саша: – ведь я только из штаба и там такого не видел…? Их пути сходились – деваться было некуда.
– Эх! Будь что будет? – продолжал размышлять Авдеев.
– Товарищ рядовой, вы куда идете? – услышал Саша.
– На КП батальона. – несколько замялся, увидев в петлицах гимнастерки четыре "шпалы" и добавил: – товарищ полковник.
Саша остановился в десяти-двенадцати шагах и у него вырвалось: – С распоряжением.
Полковник тоже остановился и произнес:
– Я из Генштаба, разрешите ознакомиться с распоряжением?
– И тут у Саши промелькнуло в голове: "Да, какой же я – "рядовой? Я – боец, красноармеец, но не рядовой!"
– Нет, не могу, не имею права! – залпом выпалил Саша.
– Приказываю! – угрожающе произнес полковник, вынимая руку из внутреннего кармана шинели.
Саша заметил блеск металла в руке полковника и его, как пружиной, отбросило вправо. Он машинально снял курок с предохранителя. Прогремел выстрел. Саша почувствовал жгучую боль в левом бедре, и сам, не целясь, выстрелил в полковника. Снова перезарядил винтовку, но полковника уже не было – он скрылся за кустами, оставляя на земле кровавый след. Саша дрожал, сердце усиленно билось, тело прошибло холодным потом. Не понимая, что произошло, он причитал: "Да, что же это за полковник такой, который в своих бойцов стреляет?"
Возвращаясь из батальона в полк, я услышав два сухих выстрела. Бегом бросился к месту, откуда донеслись выстрелы. Когда я подбежал. Саша пытался встать на ноги, а сам повторял одни и те же слова:
– Что же это за полковник, который в своих бойцов стреляет?
Я помог ему подняться и заметил, что винтовка стоит на боевом взводе.
– Стой, Саша дай свой винтовку! Ведь она у тебя заряжена. Может произойти "ЧП".
Саша обрадовался моему появлению и стал рассказывать о встрече с полковником из генштаба.
– Он же первый выстрелил. - как в оправдание продолжал он. – Но если бы я не отскочил он, убил бы меня, а то промахнулся. А мне, что делать? Я и выстрелил…
– Ладно, Саша. Пойдем в штаб полка, там тебе врачи окажут помощь.
Доложив начальнику штаба полка, о случившемся, я попросил у него несколько человек из разведвзвода, чтобы разыскать "полковника из Генштаба".
Выйдя на место происшествия, мы увидели следы крови, которые тянулись за кусты. Сначала обнаружили шинель с четырьмя шпалами в петлицах. "Прав был Авдеев", – подумал я. Потом следы появились в водосточной канаве, поросшей папоротником. Разведчики ринулись по канаве, а мы направились вдоль нее. Вдруг мы услышали голос одного из них:
– Вот он мертвый лежит! Пистолет рядом. Видимо застрелился. Действительно, на дне канавы, скрытой папоротником, лежал труп неизвестного "полковника" с простреленным виском, рядом лежал пистолет "ТТ".
– Обыскать! – скомандовал я.
– Карманы пустые! – ответил тот же разведчик.
– Расстегнуть, если надо – раздеть!
– Вот, гад! Это фриц…. Смотрите – знаки обер-лейтенанта.
– Обер-лейтенант, а рядился в полковники.
– Уберите его, да запомните: таких "полковников", нам еще много попадется.
Я вспомнил, что при отходе из Маневичей к Малину, мы уже встречали такого полковника, который пытался указать нам ложный путь отхода. Тогда комбат, не поддался на провокацию. Я предлагал адъютанту штаба батальона "тряхнуть" того "генштабиста", но адъютант, побоялся связываться. В начале войны, особенно в приграничной зоне, наши войска оставили много складов. Не успели вывезти запасы продовольствия, горюче-смазочных материалов, в том числе и вещевого имущества. Немцы воспользовались этим. Немецким офицерам очень нравились наши хромовые сапоги. Были случаи, когда немцы одевали в наше обмундирование целые подразделения. Затем вклинивались в колонны отходящих войск и устраивали провокации, захватывали мосты, переправы, наводили панику. За это кроткое время, особенно в первые дни войны, мне приходилось встречать лазутчиков, провокаторов, шпионов. Вся эта нечисть, или ожидала прихода немцев, или продвигалась на восток перед наступающими, пытаясь дестабилизировать обстановку, сеять панику разговорами о величии и непобедимости Вермахта. В то время появились плакаты, лозунги, а в фронтовых газетах предупреждали: "Будьте бдительны!"
XXIV
В то время, когда на других направлениях немецкие группировки успешно продвигались на восток, частям нашей дивизии в Бородянских лесах Житомирской области удавалось сдерживать их наступление. Наш 283-й Стрелковый полк занимал оборону по берегу реки Тетерев. Второй батальон занимал оборонительную позицию в районе села Крымок, другие батальоны заняли оборону в районе Песковки и Белой Крыницы.
Южнее Малина, немцы заняли город Радомышль на реке Тетерев. Видимо, считая, что в приграничной полосе основные силы Красной Армии уже разгромлены, опьяненные общим успехом на фронтах и быстрым продвижением на восток, немцы, до некоторой степени, становились беспечными.
В нашем полку был создан подвижный отряд, который совершил бросок к Радомышлю. Я был послан с отрядом офицером связи и находился в ячейке управления. Ночью было тихо, небо безоблачное, луна почти в зените. Было светло – хоть собирай иголки. Используя плантации хмеля, мы незаметно подкрались к самому городу. Немцы беспечно расположились в домах. В некоторых местах прохаживались часовые, иногда перекликающиеся между собой.
Одним подразделением отряд – обошел город с запада, другим – с востока. Два противотанковых орудия и станковые пулеметы установили против главной улицы, которая хорошо просматривалась сверху до моста через реку. Бойцы прошли по огородам и скрылись за хозяйственными постройками, в готовности к ведению огня по выскакивающим из домов немцам. Внешне все были весьма спокойны. Свои переживания каждый старался держать в себе.
Время. Все готово! В небо взвилась ракета. Со всех сторон раздался шквальный огонь по домам. Немцы полураздетые, а некоторые вообще в нательном белье, выскакивали из домов и кидались бежать, но не знали куда?… Одни пытались бежать в огород за хозяйственные постройки, а там их поджидали наши бойцы. Другие выскакивая на улицы попадали под шквальный огонь пулеметов и разрывы осколочных снарядов. Крик, шум, стрельба длились менее получаса. Все затихло. Далее, по приказу, подразделения с востока и запада цепью сошлись к центру, уже без выстрелов, добивая выживших штыками.
Я вышел на центральную улицу. Трупами немецких солдат и офицеров в нательном белье были завалены вся улица и все дворы. Они хорошо отсвечивали при лунном свете. Их было настолько много, что невозможно было сосчитать.
Такое побоище пришлось мне увидеть в начале войны. Позже, я видел много трупов под Сталинградом, когда под огонь нескольких батарей "Катюш", попала наступающая толпа румын, но столько убитых из стрелкового оружия, за всю войну я больше не видел. Наш рейд на Радомышль закончился большим успехом. Оказывается – немцы не боги; их тоже можно уничтожать. Этот урок беспечности стал наукой не только для немцев, но и для нас. Мы поняли, что внезапность и стремительность – залог победы.
В оперативной сводке за 3 августа по ЮЗФ, скупой строкой, по 27 ск проходит информация о пятистах убитых солдатах и офицерах противника 1.08.41 г.
После ранения, я постоянно ощущал острую боль на спине. В области левой лопатки, продолжал сидеть осколок, который полковые медики вырезать не решились. Это заставило меня обратиться к ним повторно. Мне сказали:
– Пока на нашем участке затишье, мы можем направить вас в медсанбат подошедшей артиллерийской дивизии РГК. Она отсюда находится в восьми-десяти километрах, но вам придется идти пешком. Возможно, там вам и сделают операцию.
– Хорошо! Согласен. Давайте мне направление, я пойду.
Приняли меня там великодушно. Поступлений раненых не было, и врачи сразу занялись мной. Главный хирург спросил:
– Терпеть будете? Буду резать по живому.
– Буду! Режьте.… Не такое терпел…, – ответил я, имея в виду свои фурункулы.
Резали. Терпел. Обработали и мои фурункулы. Стало намного легче, и я отправился в обратный путь. Теперь у меня добавилась еще одна рана.
Прошло несколько дней, но раны и фурункулы никак не заживали. Фурункулы прилипали к нательному белью, обрываясь причиняли мне страшную боль. Командир полка знал, что я терпелив, но решил сделать мне послабление. После моего очередного возвращения из батальона в штаб, он сказал:
– Товарищ лейтенант, вот что… У нас нет инженерной службы. С этого момента я назначаю вас на эту должность. Ваша задача, в тылу полка, в районе села Марьяновка построить запасной оборонительный рубеж. На рубеже необходимо отрыть окопы для пулеметных огневых точек, построить блиндажи для полкового и батальонных командных пунктов. Перед передним краем в лесу устроить завалы, на дорогах – надолбы. Карту с указанием рубежа получите у начальника штаба. Рабочая сила – население села. Вам в помощь выделяю старшего сержанта – "саперных дел мастера".
– Да, товарищ лейтенант, – продолжил командир полка, – машина уже стоит, она подбросит вас до стыка дорог, а там до Марьяновки дойдете пешком. Ну! С богом! Вам на все срок – десять суток.
Действительно, машина уже стояла, а в кузове сидел старший сержант. Я вскочил в кузов, присел рядом. Машина тронулась и поехала через дремучий сосновый лес по извилистой песчаной дороге. Ехали полчаса. Мои мысли шли в разброс – предстояло новое, незнакомое дело. Только остановка машины вывела меня из раздумий. Спешившись, мы пошли до Марьяновки по шаткой песчаной дороге. В момент, когда мы прибыли, селяне провожали своих мужчин в армию.
Село оказалось небольшим, дворов двадцать пять – тридцать. Знаменитым оно было тем, что из этого села вышла в цирковые артисты девушка, выступавшая под фамилией Жемчужина. Да! Обучаясь в Житомирском военном училище, я часто встречал на афишах эту фамилию. Муж этой Жемчужиной сначала тоже находился в селе, но на другой день он куда-то испарился. После ухода мужчин с сумками за плечами, в селе остались одни бабы, малыши да старики. Рабочих рук осталось мало. Мы нашли старосту села. Это была немолодая, лет сорока пяти, солидная женщина. Она нас внимательно выслушала. Мы с ней договорились, что она выставит на работу десять пил, двадцать топоров, а остальное бабы – с лопатами.
Утро. Солнце только оторвалось от кромки леса, а народ уже собрался у дома старосты. Поднялся настоящий бабий бунт.
– Не пойдем на работу! – кричали все и что характерно - одновременно. Я не мог разобрать из гомона, чем они были так взволнованы. Спросил у старосты:
– Что за шум? Чего они хотят? – а сам подумал – «Эх! Их бы энергию, да в нужное русло!»
– Что? Они говорят, что на работу не пойдут!…
– Дорогие граждане! – обратился я к ним. Все несколько притихли, и разинув рты, смотрели на меня, ожидая, что я им скажу. – Сейчас время военное. Вы слышите? Вокруг идут бои. Родина в опасности. Вся страна поднялась на защиту. Отказываться дело подсудное.
– Не пойдем!… Не пойдем – вторили бабы, – вы такие молодые, вам только воевать. Наших-то мужиков забрали? А вы здесь с бабами…. Нет бы, к нам прислали какого-нибудь старика или раненого.
Услышав это, недолго думая, я снял снаряжение, положив его на землю, затем, расстегнул гимнастерку, снял ее вместе с нательной рубашкой. Развернулся вокруг и показал им свою спину с бинтами, пропитанными кровью. Наступила гробовая тишина, видимо многим стало стыдно. Я, молча надел гимнастерку, застегнулся, надел снаряжение, затянулся, заправился и направился к месту работы. Оглянулся – на месте никого не осталось, все потянулись за мной гуськом. На месте строительства все работали споро, и дело пошло.
Через несколько дней к нам пожаловал командир полка. Он обошел весь участок, указал некоторые тактические погрешности, но в целом проделанной работой остался доволен. Собрав всех работавших, поблагодарил за труд. Все обрадовались, что большой военно начальник дал высокую оценку их работе. Еще с большим энтузиазмом завизжали пилы, застучали топоры. Женщины стали активнее копать окопы. Когда работы подошли к завершению, к нам заскочил связной и сообщил, чтобы мы срочно покинули Марьяновку, вышли на стык дорог, а там будет проезжать машина, которая нас заберет. Мы вышли к перекрестку. Машины еще не было и не было слышно, чтобы она ехала. Тут старший сержант стал спешно шарить по своим карманам и охать. Я его спросил:
– В чем дело?
– Товарищ лейтенант, я свою красноармейскую книжку на хате забыл. Я мигом…, – и не дожидаясь моего разрешения, скрылся за поворотом.
Через некоторое время подошла машина. Я попросил старшего машины подождать "саперных дел мастера". Прошел час, два, а его все не было.
– Товарищ лейтенант, время не ждет, – обратился ко мне старший машины:
– Нам надо нагонять тылы нашего полка, и необходимо успеть до темноты.
– Что делать? Видимо он уже не придет! Поехали…
Путь пролегал по песчаной дороге. Местами машина буксовала, и нам приходилось сходить и выталкивать ее. Так что к вечеру мы свой полк не догнали. Благо, машина была загружена продовольствием, и старшой подкармливал нас "по норме". Всю дорогу меня тревожила мысль: "Неужели "саперных дел мастер" дезертировал? Неужели, та молодуха с годовалым ребенком, сразу же после призыва мужа, приголубила его до такой степени, что он забыл о своем долге перед Родиной? Похоже на то! Обидно, что ушел у меня из-под носа», – это до глубины души тревожило меня.
На следующий день мы догнали пешую колонну, остановившуюся на привал.
– Ой, Николай! Живой? – обрадовано вскрикнул наш комбат, капитан Мороз, – а у меня нет одного ротного, именно на твоей роте – принимай свою, шестую!
Так я снова оказался командиром стрелковой роты, притом той же, с которой начал воевать. Это случилось 24 августа 1941 г. Утром 25 августа мы преодолели Днепр, а 26-го уже вступили в бой на Днепре.
XXV
После утомительного суточного перехода, подразделения полка несколькими дорогами спускались с крутых склонов западного берега Днепра. Еще не доходя Днепра, бойцы почувствовали прохладу реки. Это несколько сняло усталость, клонившую нас ко сну. Мы шли и, где-то в глубине души, несли затаенную надежду, что там, за широкой водной преградой мы увидим надежный укрепрайон. Верили, что мы станем на позиции, уже занятые войсками и будем способны противостоять победоносному шествию германского Вермахта. Не дадим немецким сапогам топтать нашу родную землю, сжигать наши села, разорять города, убивать стариков, женщин, детей. А там ... Накопив силы, повернем их вспять – это были всего лишь наши надежды…
На берегу стояло несколько рыбацких баркасов. В каждом из них сидели по два – три человека, среди них были и гражданские, видимо рыбаки. Где-то с берега я услышал голос комбата:
– Какая рота?
– Шестая, – ответил я, увидев чуть заметный силуэт сквозь клубы густого тумана.
– Три баркаса вашей роте, – мимоходом сказал комбат, указав пальцем на рыбацкие лодки: – И вперед... – Командир снова скрылся в тумане, доносился только его голос.
"Какой там черт "Вперед"? Когда назад..." – подумал я, и тут же отдал необходимые распоряжения на переправу. На реке было тихо. Туман все так же медленно проплывал по глади реки и еле заметно поднимался вверх по косогору. Утренняя заря занималась багрянцем. Небо было чистым, и только на западном небосклоне сгущалась черная грозовая туча, временами озарявшаяся, то ли блеском молнии и грозовыми раскатами, то ли вспышками орудийных залпов тяжелой артиллерии. Посадка личного состава роты в баркасы, прошла быстро и организовано. Все лодки отчалили от берега почти одновременно. Шли быстро, стараясь сохранить тишину. Все же, иногда, слышны были удары весел о борта баркасов, которые эхом разносились по глади реки. Едва лодки достигли середины Днепра, как стая разноцветных трассирующих пуль пронеслась над головами, за ней – вторая, третья. Затем в небо взметнулись сигнальные ракеты – описав дугу они рассыпались на множество мелких звездочек, потонувших в тумане. Послышался лай минометов. Эти звуки мне были до боли знакомы.
– Ребята, жди гостей! Ну-ка, налегли на весла! – скомандовал я, и стал подгонять: – И-и-и – Раз! И-и-и – Два!
Вода забурлила. Тут же раздались всплески от упавших мин. Кругом взметались фонтаны от взрывов. Один взвился совсем рядом, и своей шапкой накрыл нашу лодку, обдав всех нас душем холодной воды. Лодка осела в воду. Гребцы сбились с ритма. Ход замедлился.
– Касками! Вычерпывайте касками... Налегли..! И-и-и – Раз! И-и-и – Два! – продолжал я давать счет.
Бойцы гребли из всех сил. Баркас, вместе с набегающей волной, сходу врезался в берег. Мигом все оказались на берегу, и не ожидая команды, ринулись бежать к ближайшему кустарнику.
– Стойте! Стоять! Ко мне! Строится! – скомандовал я.
Бойцы остановились, и нехотя потянулись строиться. Сам же, я тем временем, старался войти в обстановку: на противоположном берегу раздались одиночные винтовочные выстрелы, смешавшиеся с пулеметно-автоматными очередями и разрывами ручных гранат. "Наши!" – подумал я. Бой был коротким. Выстрелы стали затихать. Я осмотрел все вокруг, в голове сразу возникли вопросы: "Где же укрепления? Где же наши войска? Почему такая широкая водная преграда не используется для обороны? Ничего не понимаю!" – Я и все отступавшие воины думали, что Днепр, именно Днепр, станет последним рубежом отхода наших войск. Что на этом рубеже нам удастся перемолоть фашистские полчища… Увы! Ни я, ни другие, ничего подобного не увидели… Пусто.
XXVI
Где-то на северо-востоке и на юго-западе разгорались жаркие бои. Земля то и дело содрогалась от тяжелых взрывов. С самого раннего утра в небе сновали немецкие самолеты. Ввысь поднимались длинные шлейфы густого черного дыма от несметного количества пожаров – это горело наше народное добро. Обстановка была неясной. Я прошелся по берегу, выбирая место для обороны, но увидев, что остальные переправившиеся подразделения спешно удаляются от реки в сторону леса, понял: занимать оборону одной ротой бессмысленно. Построив роту, принял доклады командиров взводов о наличии личного состава, вооружения и боеприпасов. И тоже повел роту в восточном направлении.
Уйдя на безопасное расстояние от берега, решил дать команду на отдых, как где-то в стороне послышался крик:
– Стойте! Стойте! Какая рота? – все посмотрели в сторону крика и увидели бегущего красноармейца с поднятой над головой винтовкой.
– Чего кричишь? – нехотя спросил отставший от строя воин.
– Да я же посыльный от комбата.
– А коль посыльный, так костыляй к командиру – он впереди, он тебе и скажет. – посыльный, действительно прихрамывая, побежал в голову колоны.
– Товарищ лейтенант, да я вас давно ищу! – запыхавшись, еле выговорил боец.
– А мы и не прятались.
– Так ведь, туман же.
– Тумана давно нет, – внимательно присмотревшись к воину, я спросил: – Товарищ боец – Саша Авдеев? Вы!
– Авдеев! Вы узнали меня, товарищ лейтенант? – обрадовался Саша, и от радости у него завертелись слезинки на глазах.
– Не только узнал, а как друга – никогда не забуду! Ты с чем, Саша?
– Комбат срочно вызывает вас.
– А где он?
– Там. – показал на дальний угол рощи. – Разрешите идти?
– Нет! Пойдем вместе. Писарь, срочно готовь строевую записку!
По дороге к комбату я напомнил Саше:
– А здорово ты этого "полковника генштаба" угостил!?
– Так он же первый, а мне что оставалось делать?… – так просто говорил боец, как будто ничего особенного и не произошло.
"Да, не скажи?" – подумал я. – "Необстрелянный боец, дезориентированный "полковничьей" формой, вышел победителем против хорошо обученного обер-лейтенанта из "Бранденбурга". Да еще с "мосинкой" против пистолета. Это дорогого стоит!"…
Мы шли вместе и были рады нашей встрече. В голове промелькнула мысль: "Человек, как же мало надо тебе для радости?"
На месте сбора батальона уже располагалось человек сто. Бойцы лежали, некоторые из них тихо разговаривали, делясь своими думами; другие, покуривая, протирали оружие от дорожной пыли, а большинство просто дремали. Санитарные инструкторы оказывали посильную помощь больным и легкораненым. Старшины раздавали боеприпасы. Комбат в полном одиночестве, покуривая, прохаживался по дорожке вдоль небольшой сосновой рощи. Он погрузился в раздумье – его волновали кухни: "Куда же они могли деться?" После моего доклада он указал место роте и дал время на отдых. Бойцы такому распоряжению обрадовались. Выставив наблюдателя и назначив дежурные огневые средства, я прилег и мгновенно уснул. Тихим голосом, почти шепотом, меня разбудил наблюдатель:
– Товарищ лейтенант... А, товарищ лейтенант, вас вызывает комбат.
Раскрыв глаза, я удивился: "Как будто только закрыл глаза, а солнце уже катилось к закату".
Командир батальона находился на том же месте, как будто никуда и не уходил. Собрав командиров рот, многих я видел впервые, комбат закурил, немного помолчал, посмотрел вокруг, словно кого-то ожидая и сказал:
– Товарищи, ждать нам больше некого, слушайте приказ…
Я слушал его внимательно, вникая в каждое слово. Комбат рассказал, что прошло уже двое суток, как немцы захватили Печкенский мост и теперь развивают наступление на Чернигов. Задача батальона: совместно с другими подразделениями и частями дивизии перерезать шоссейную дорогу у села Окуниново, захватить мост и не допустить подхода резервов к наступающим немецким войскам с правого берега. Боевой порядок – в линию рот. Направляющая рота – шестая, справа – пятая, слева – четвертая. Азимут направления наступления – восемь градусов. Начало наступления – двадцать часов. Комбат закончил приказ словами:
– Я с управлением батальона следую за шестой ротой.
Мы посмотрели на часы. Времени на вопросы не осталось, хотя их было много. Где противник, сколько его, где соседи, есть ли приданные и поддерживающие средства? Да и питание не лишнее – уже вторые сутки личный состав без еды. Я еще раз взглянул на часы и определил, что в моем распоряжении осталось пятнадцать минут. Метнулся к роте и скомандовал: "Рота, встать! Взять все! В колонну по два, за мной, бегом – МАРШ!" Рота своевременно вышла на указанное направление и развернулась в цепь. Другие роты на ходу примкнули к нашим флангам. Комбат с ячейкой управления следовал за нами.
Солнце нижним краем диска коснулось горизонта. Еще немного времени и оно скроется. Я оглянулся на комбата, его кто-то остановил. Тем временем, цепь скрылась в чаще густого леса. Стало темно. Только треск сучьев и сухих веток извещал о движении цепи батальона. Я нагнал роту, и дальше, не отставая, вплотную следовал за ней. Прошел час, а может быть и больше. Я понял, что фланги стали отставать, дал по цепи команду: "Стой!" Цепь залегла – стало тихо. Прислушался – ни звука. И шагов комбата тоже неслышно. Мне стало не по себе, прямо таки – жутковато. Решил созвать "совет" командиров рот. Командир четвертой роты старший среди нас по воинскому званию – ему и "карты в руки", пусть принимает командование батальоном. Через несколько минут командиры рот были в сборе. Я обратился к ним:
– Вот, что товарищи ротные, командир батальона очевидно отстал. Последний раз видел его перед опушкой леса. Видимо, задержал посыльный из полка. Ответственность за выполнение задачи с нас не снимается – ее необходимо выполнять. Командование батальоном, по уставу, должен выполнять старший по воинскому званию.
– Товарищ лейтенант, я же из запаса ... Учился давно. Все забыто! – стал возражать старший лейтенант Ахмедов. – Бери командование на себя, я буду подчиняться.
– Да-да, берите... – подтвердил младший лейтенант, командир пятой роты. – Вы заканчивали военное училище - мы институтские.
"Время не терпит, надо руководить батальоном... – подумал я, и сказал:
– Тогда слушайте: нам надо сохранить батальон, не растерять людей по лесу. Для этого необходимо сократить интервалы между бойцами до видимости. Вам следовать в цепи рот. Команды я буду подавать по цепи в полголоса. Двигаться будем до тех пор, пока не выйдем на резко выраженный ориентир – просеку, поляну или опушку леса. Там следует закрепиться и выяснить обстановку. Вопросы есть? Нет! По местам! О готовности – доложить.
Как долго двигался батальон в непроглядной темноте и сколько он прошел – мне трудно было определить. Но то, что заданное направление было выдержано – я был уверен, так как сам постоянно следил за стрелкой компаса. В лесу стало светлеть.
– Опушка. Опушка! – Раздались голоса с правого фланга. Убедившись, что перед нами находится большая квадратная поляна, я дал команду:
– Стой! Все залегли. "Опушка – ориентир надежный" – подумал я: Теперь можно остановиться для выяснения обстановки.
Мне казалось, что батальон находится в полном одиночестве. Так ли это? Где противник? Где соседи? Где комбат? Как скоро придется вступить в бой? Тем временем, на востоке стала загораться утренняя заря. Небо было чистым. Вокруг стояла гробовая тишина. Это было не привычно для слуха, что меня очень настораживало. Я вызвал к себе командиров рот. Хотя на душе у меня было тревожно, но я старался не выдавать своего волнения. Командиры рот прибыли. Спокойно выслушав доклады о положении дел в ротах, я спросил: встречали ли они что-либо в лесу? Слышали, какие ни будь звуки на флангах? Доклады были короткие. В ротах находилось около сорока – сорока пяти человек. Я не мог знать, насколько мы задержимся на этом рубеже, и решил отнести позиции на 150-200 метров в глубину от опушки леса на линию водосточной канавы, окопаться для стрельбы лежа, расположив воинов на уставные интервалы. На флагах установить усиленное наблюдение и прикрыть их огнем пулеметов. Затем приказал организовать поиск комбата, разведку противника и выяснить местоположение соседей. Найти, где находится указанная шоссейная дорога. Все эти задачи, я распределил между ротами. Разведанные сведения доложить до 6 часов утра. После этого я организовал оборудование своего командно-наблюдательного пункта. Кухни и продукты меня интересовали больше чем противник. Уже двое суток бойцы ничего не ели. Запасов у нас никаких не было, но напряжение было настолько велико, что о еде никто и не спрашивал.
Выставив наблюдение за противником и начальством, строго предупредил о немедленном докладе в случае приближения и тех и других. Усталость сломила меня. Я сел, прислонившись спиной к сосне, и уснул. Казалось, только сомкнул глаза, как услышал голос наблюдателя:
– Комбат! Комбат идет! Раскрыв глаза, я увидел, что комбат с группой управления был уже совсем рядом, в метрах тридцати. Я только успел вскочить и расправить гимнастерку, начал докладывать, как услышал встречный вопрос:
– Кто взял на себя руководство батальоном?
– Я!
– Так почему же не организовали поиск командного пункта батальона?! – почти криком выпалил капитан.
– Организовал, товарищ комбат.
– Где же ваш поиск?
В это время ко мне подошел старший сержант, и не замечая капитана принялся докладывать:
– Товарищ лейтенант...
– Здесь же капитан! – прервал я его.
– Ничего докладывайте лейтенанту, он же вас послал.
– Товарищ лейтенант ваше приказание выполнил – комбата не нашел. – смущенно опустил руку.
– Плохо, вы искали! – резко выразил свое возмущение комбат, – Видите! Я здесь! Ладно, идите. – и тут же спросил: – А где противник?
Я взглянул на часы, и спокойно ответил:
– Минут через десять разведка должна доложить о противнике.
Тем временем за лесом послышалась стрельба из танков. Солнце поднялось над лесом. Туман, отрываясь от земли, медленно поднимался вверх. В нем появились силуэты людей.
– Стой! Кто идет?
– Свои!
Это возвращалась разведгруппа. Они шли с полными вещевыми мешками и несли в руках по две булки хлеба. Сержант на ходу все бросил воинам в окоп, а сам направился ко мне. Но, увидев капитана, остановился и запнулся. Заметив его растерянность, комбат сказал:
– Докладывайте лейтенанту.
Сержант, переводя дух, повернулся в сторону противника лицом, и стал докладывать, указывая пальцем:
– Шоссейная дорога находится в двух километрах от нас. Отдельные машины противника, снуют в обе стороны. За дорогой слышен гул танков, а на опушке, слева, слышны крики немцев. Справа за поляной стоит редкий лес, в нем брошенный нашими войсками продовольственный пункт. Немцы о нем, очевидно не знают. На пункте около двух машин печеного хлеба, несколько бочек с сельдью и каким-то жиром, много мешков с крупой и мукой. Мы принесли несколько булок хлеба и вещевой мешок с сельдью.
– Смотрите, продукты могут быть отравлены. – предупредил его капитан.
– Нет, мы уже опробовали. – возразил сержант, – их можно употреблять. Сержант не успел доложить, как прибыли разведгруппы с докладом об обстановке на флангах:
– Справа соседей нет, слева в трех километрах, какая-то часть ведет бой…
Услышав доклады и оценив все проделанное мною, капитан с чувством полного удовлетворения, как-то неожиданно для себя произнес:
– Разве ж нас так учили? – взял мою руку, потряс и продолжил: – Ну, лейтенант, молодец. Спасибо!
XXVII
В это время, слева за лесом раздались залпы артиллерийских батарей. Комбат, соображая, что делать, собрал командиров рот, не успел дать необходимые распоряжения, как на просеке послышался храп лошадей, цоканье копыт и скрип повозок. На передней ехал командир полка, полковник Порошенко. Увидев комбата, на ходу соскочил и направился к шоссейной дороге, минуя нас. Спросил:
– Вы что здесь делаете?
– Ставлю задачу товарищ полковник.
– А я то думал, что ты уже дорогу перерезал! Где она тут? – все так же торопливо, преодолевая отдышку, с чисто украинским акцентом спросил полковник.
– Километрах – в двух...
– Да нет! Ближе, ближе она. А, ну давайте – вперед! Вот тут забери свою пулеметную роту, да взвод "сорокапяток" прихвати. А то слышишь? Сосед слева уже наступает – ведет бой за переправу.
Действительно, слева разыгрался сильный бой. Слышны были не только артиллерийская, но и оружейно-пулеметная стрельба. Комбат подал сигнал, цепь батальона поднялась, и ускоренными шагами направились к шоссе. Бойцы на ходу жевали хлеб с сельдью, "закладывая" за обе щеки.
– Ах, как вкусно! – произнес боец, идущий рядом с сержантом. – Спасибо вам, товарищ сержант, а то совсем "под ложечкой сосало". Это были последние слова, которые я смог услышать в цепи. Шли быстро, уверенно, но все же, их как магнитом тянуло в сторону брошенного склада с хлебом. Мне то и дело приходилось направлять цепь к цели.
Показалось шоссе. Видно было проскакивающие одиночные машины. Теперь, был хорошо слышен и гул немецких танков, и бой за лесом. Автоматно-пулеметная стрельба сильно отличалась на фоне редких винтовочных выстрелов. Немцы больше рассчитывали на психологическое воздействие. Их беспорядочная стрельба шла по деревьям, и нас обсыпало листвой. Воины, воевавшие с первых дней, привыкли к этому и не обращали особого внимания. На шоссе опять появилась одиночная машина. Цепь невольно залегла, раздались несколько беспорядочных выстрелов, машина проскочила и скрылась за поворотом. Откуда-то доносилась немецкая речь.
Вскоре за дорогой появилась цепь немецких автоматчиков, но она, почему-то, наступала вдоль дороги, подставив нам свой правый фланг. Самый правофланговый немец выскочил на гребень выемки, остановился, развернулся к нам спиной. Его серо-мышиный контур четко вырисовывался на фоне неба. С нашей стороны грянули выстрелы, но немец продолжал стоять. Я не выдержал, схватил у рядом лежащего воина карабин, выстрелил, и заметил всплеск песка под ногами. Взглянул на прицел – "0" Второпях двинул хомутик на -"6", поправлять времени не было: "Ого! Значит надо в ноги". Выстрел! Немец взмахнул вверх руками, перевернулся через голову и покатился по склону выемки в кювет. Потом, через несколько десятков лет, мне повезло встретиться с участниками этого боя. Я узнал, что многие из нас стреляли по этому немцу, и каждый «записал» его на свой счет. Не столь важно, кто из нас его убил, важнее, что его все же убили.
Роты продолжали наступать, и вышли к небольшому ручью, поросшему ольшаником и редкими деревьями. Преодолели его, и начали подготовку к атаке. Но из-за дороги нас встретили сильным огнем. Атаки не получилось, завязалась перестрелка. На стыках рот, для огневой поддержки выдвинулась рота станковых пулеметов "Максим". В боевой порядок на руках выкатили две "сорокапятки". Это было все, что могло поддержать наступление наших рот. На большее мы рассчитывать не могли. Ни танков, ни артиллерии более крупных калибров в полку не было. В ответ на наши попытки возобновить атаку, немцы открывали ожесточенный огонь и прижали нас к земле. Командир полка появлялся то в одном, то в другом месте, стараясь своим присутствием повлиять на ход боя. Огневой бой – то утихал, то с немыслимой силой возобновлялся. Боевые порядки редели, раненные потянулись в тыл, убитые оставались лежать под огнем противника.
– Товарищ лейтенант! – обратился ко мне, запыхавшийся боец, – вас срочно вызывает командир полка.
– Где он?
– Стоит там, у роты пулеметчиков.
Перебежками я метнулся к нему. Полковник Порошенко, шел вдоль ручья под кустами ольховника мне навстречу, давая какие-то указания воинам, лежавшим в наскоро отрытых ячейках, и не слушая моего доклада, сказал:
– Пулеметную роту переподчиняю вам! Помнится, вы пулеметчик!
– Есть! – ответил я, и направился к ближайшему пулеметному расчету.
Опять, на большой скорости, по дороге проскочил немецкий автомобиль.
– Почему не стреляете? – возмутился я.
– Воды в пулемете нет.
– Так с ручья налейте!
– Вода не держится – сальников нет!
– Асбест, масло ружейное есть?
На все вопросы я получил отрицательные ответы. Открыл крышку правой рукоятки, убедился – масла нет. Сухо. Сердце больно забилось. Я сам – пулеметчик. Мне стало стыдно и обидно за этих горе-пулеметчиков. Тут же подумал: – У какой-то там, Анки, пулемет стрелял, да еще как?! А у нас пулеметы есть, а стрелять не можем. Боже мой! Да, как же так?
– Почему не доложили об этом командиру полка?
– А кто посмеет доложить? – ответил командир расчета.
"Времени на исправление нет, да и нечем" – промелькнуло в голове. "Такая огневая сила, и бездействует!
Я немедленно разыскал командира полка и доложил ему о случившемся:
– Товарищ полковник, станковые пулеметы стрелять не способны!
– Почему?
– У них нет ни сальников, ни асбеста, ни ружейного масла!
– А что вы, сделать ничего не можете?
– Могу, отлично могу. Но для этого необходимы материалы и время.
– Какую задачу получила ваша рота?
– Перерезать шоссе у выемки.
– Выполняйте!
Я ушел от командира полка с тяжелой раной на сердце:
- "Как же это случилось? Где боевая готовность? Кто в этом виноват?" Сам для себя отметил: "Николай, делай выводы!"
Это была моя последняя встреча с полковником Порошенко. Через несколько минут по цепи пронеслась весть:
– Командир полка тяжело ранен! Я посмотрел в ту сторону, где он находился – группа воинов подхватила его на руки и понесла в сторону густого кустарника. Там, была чуть видна черная крыша "ЭМКИ". Машина сразу же скрылась в просеке.
Как потом, стало мне известно: машина отправилась в Киев в сопровождении адъютанта комполка лейтенанта Грина и младшего сержанта Левина.
В ходе наступления, выйдя на рубеж шоссейной дороги, рота задачу выполнила. Завязался огневой бой. Теперь нас от немцев отделяла только глубокая выемка. Противоположная ее сторона была поросшей молодым сосняком, в котором скрывались немецкие автоматчики. Наш боевой порядок они просматривали "как на ладони", так как мы в ходе наступления выскочили на голый песчаный бугор. Немцы прижали нас огнем к земле, а потом из рогаток забросали гранатами. Гранаты прыгали по песку как черные лягушки, взрывались и поражали воинов осколками. Один из осколков черной мухой пролетел мимо моих глаз и ужалил в ухо. Хлынула кровь. Я попробовал рукой – нижняя часть уха отвисла. "Рана пустяковая, а крови много" – подумал я. Наши ряды заметно поредели. Поступил приказ комбата: отвести роту на исходное положение. Наше исходное положение было уже занято подразделениями третьего батальона. Роту встретил комбат и поинтересовался: – Как дела?
– Плохо! Товарищ капитан.
– Что плохо? Ранило? – увидев мою, залитую кровью, гимнастерку.
– Ранение – пустяк! Людей жалко! Раненых много!
– Сколько осталось в строю?
– Девять, убитых два, раненых – девятнадцать.
– Оставшихся в строю – передайте в 9 роту, а сами оставайтесь в моем резерве на КП. – он указал рукой на небольшую березовую рощу.
XXVIII
Гул танков усилился. Из леса появился сначала – один, а чуть поодаль выехал второй танк. Первый с лязгом, всей своей серой массой вывалился на шоссе. Он остановился и начал безнаказанно поливать огнем наши боевые порядки. Рядом с КП из "сорокапятки" раздался выстрел – танк стоял как вкопанный, видимо промахнулись. Танк развернулся и сделал несколько выстрелов из орудия в нашу сторону. Взрыв раздался над головами – снаряд задел макушку дерева, под которой лежал резерв комбата. Многие застонали. Почувствовал удар и я – в правую руку. Кровь теплой струйкой потекла по руке. Вокруг началась страшная беспорядочная стрельба. Я подбежал к противотанковому орудию, и что было силы, закричал:
– Почему не стреляете?
– Видите, замок заклинило! – расчет ударом лома пытался закрыть замок.
Второй танк продвинулся, немного дальше вправо. Не выходя на шоссе, стал из пулемета поливать цепь пятой роты. Видя наше замешательство, немцы осмелели и перешли в атаку на правый фланг нашего батальона. Выйдя на шоссе, они открыли огонь по нашим позициям из автоматов. Внезапно, из расположения пятой роты раздалась пулеметная очередь. Несколько автоматчиков, взмахнув руками, повалились на шоссе. Прозвучали частые винтовочные выстрелы. Немцы, оставив убитых, отошли.
– Ура! Молодцы пятая... Вот здорово! – наблюдая в бинокль, радостно вскрикнул комбат.
Усилиями пятой роты и подразделений третьего стрелкового батальона наступление немцев было отбито. Это было последнее хорошее, порадовавшее нас известие.
XXIX
В тылу, в непосредственной близости, раздались взрывы снарядов. Немцы почувствовали опасность потерять "артерию" снабжения войск, наступавших на восточном берегу Днепра, подтянули на этот участок артиллерию и поставили мощный заградительный огонь. Командир батальона принял решение отвести оставшиеся подразделения вглубь леса, и тут же скомандовал:
– Управление – за мной! – он вышел на просеку, и все гуськом потянулись за ним.
"Боже! Что это?" – промелькнуло у меня в голове. Комбат ведет нас всех под немецкий заградогонь. Шли туда, где у всех на виду творилось что-то невообразимое: деревья и земля разлетались в клочья, в разные стороны. От разрывов люди хватались за уши, голова раскалывалась на части. От скопления газа люди задыхались. А комбат упорно продолжал идти, как говорят, прямо "к черту в пекло". Я подбежал к нему, и резко дернул за плечо:
– Не пущу!
– Ты что?.. – он повернулся ко мне, пытаясь вырваться.
– Не пущу! Я отвечаю за вашу жизнь. Надо обойти справа.
Комбат отрешенно посмотрел вокруг и равнодушно согласился:
– Ладно! Веди ты!
Обойдя заградительный огонь, мы вышли на поляну с редким лесом – остановились. Сюда начали стекаться подразделения и просто отдельные группы воинов нашего полка. С собой вели и несли раненых. А немцы продолжали гвоздить по пустому месту.
Солнце катилось к закату. Комбат вышел на середину поляны, снял пилотку и стал вытирать голову платком не первой свежести. К нему подошли комиссар полка младший политрук Сабко и начальник штаба полка лейтенант Иванов. Они сообщили, что вернулась командирская "Эмка", шофер доложил:
– Наш командир полка по дороге в Киев умер. Грин и Левин похоронили его. Однако с машиной они не вернулись.
Все сняли головные уборы и минутным молчанием почтили его память.
– Иван Семенович, вы остались самым старшим в полку, – сказал комиссар, – мы просим вас принять командование полком на себя. – в голосе комиссара звучала какая-то тревога, хотя внешне он старался выглядеть спокойным.
Потом они долго еще о чем-то разговаривали. Иван Семенович отошел в сторону, подозвал меня:
– Я принимаю полк. Вам, товарищ лейтенант, приказываю принять второй стрелковый батальон. Проведите формирование.
Батальон был построен. Капитан Мороз долгое время командовал этим батальоном. Теперь представил меня, как нового комбата:
– Вот вам новый командир, прошу его любить и жаловать! – хотя в строю стояло человек сто пятьдесят, но все же это был батальон.
Я очень переживал, и успокаивал себя тем, что Аркадий Гайдар в свои шестнадцать лет командовал полком, а мне уже полных девятнадцать – неужели не справлюсь?
Формирование дело мне знакомое. Провел я его четко и быстро. О чем сразу же доложил командиру полка. Тут же попросил у него разрешение сходить сделать себе перевязку.
– Вы, что, лейтенант ранены?
– Да! Осколком из танка в правую руку.
– Это кажется, у вас уже второе за день? Ну, лейтенант, ты родился в рубашке! Война только началась, и нам такие командиры будут нужны.
Видимо, Иван Семенович* предполагал, что война будет долгой и затяжной.
– А сейчас, я вам приказываю немедленно отправиться в госпиталь. У вас есть на это причина, а что с нами будет, одному Богу известно?.. Не знаю, там увидите! – он указал на дорогу рукой: – Последняя машина уходит – нагнать!
Иван Семенович взял меня своими могучими руками за плечи, посмотрел мне в глаза. Прощаясь, крепко обнял и поцеловал в лоб своими опаленными губами:
– Спасибо тебе лейтенант, а теперь бегом нагоняй.
– Спасибо и вам товарищ капитан. До свиданья. – я почувствовал, как на глаза накатились слезы.
XXX
С легко раненым замполитом девятой роты младшим политруком Ткаченко мы нагнали застрявшую в песке полуторку. Помогли ей вырваться из песчаного плена на твердый грунт, и еле втиснувшись в кузов, сели на солому у заднего борта. Повернувшись назад, мы увидели, как наши боевые товарищи, помахивая руками, с грустью провожали нас. О чем грустили воины? О крепкой дружбе, которая сроднила нас в тяжелых походах и жарких боях? О бескорыстной выручке в трудную минуту, когда друг ценой своей жизни, спасал твою жизнь. Или когда делились друг с другом последней коркой хлеба и недопитым глотком воды. Теперь, в силу сложившихся обстоятельств, наша дружба разорвалась. Они прощались с нами со слезами на глазах и тоской в душе. Так и мне – не хотелось покидать свой полк, своего любимого комбата. Вскоре они растворись в пелене слез, заполнивших мои глаза.
Солнце склонилось к закату. Оно коснулось огромной черной тучи, надвигавшейся с запада. Жара несколько спала. Дышать стало легче, хотя во рту было сухо, а в горле палило огнем. О еде мы уже и забыли. Машина подкатила к какому-то заброшенному полевому стану, где стояло несколько низких навесов с дырявыми крышами, обнесенных оградой в три-четыре жерди. Внутренняя площадь загона поросла высокой травой, на которой лежало большое количество раненых. У ограды стояло несколько походных кухонь, из которых валил пар с запахом борща и подливы к гречневой каше. Тут же стоял котел с чаем. Вокруг них скопились легкораненые. Тяжелораненые лежали поодаль. Возле них хлопотали санитары и боевые друзья из раненых, способных самостоятельно передвигаться. В стороне от кухонь, у каких-то ящиков расположился приемный пункт.
На приемном пункте медперсонал работал с полным напряжением, а раненые все прибывали и прибывали. Так как автобус с ранеными из комсостава был готов к отправке, нам с Ткаченко оказали первую помощь вне очереди. Нас попросили быстрее поесть и следовать в автобус. Пока мы принимали пищу, нам были выписаны направления и продовольственные аттестаты – это было для нас новинкой. Туча накатывалась довольно быстро – это ускорило заполнение автобуса. Подул сильный прохладный ветер, напористо гулявший между деревьями, ломая сучья и сухие ветки, нагибая до самой земли молодые березки. Метались стрелы молний с грозовыми раскатами. Хлынул ливень. Мы вскочили в автобус. Мотор зафыркал. Вмиг все выбоины были залиты дождевой водой. Машина захлюпала по лужам колесами. Выглядывая через стекло во время молнии заметил, что-то невообразимое творилось на приемном пункте: оставшиеся раненые расползались во все стороны под навесы. Тяжелораненых санитары тащили по земле – все кишело как в разоренном муравейнике. Эта купель случилась 26-го августа. Еще стояли жаркие дни, и вдруг такая холодина.
Автобус удалялся от полевого стана. Буря пролетела, и где-то на западе, сквозь тучи, узкой полоской показалась вечерняя заря. Многих в автобусе, несмотря на тряскую дорогу, уморил сон. Меня же томили мысли о тяжелой и непредсказуемой обстановке, о судьбе боевых друзей, которые остались на той поляне, и почему комбат приказал мне: "Уезжай! У тебя есть причина. А что с нами будет – только бог знает".
"Боже мой, если ты есть, то почему ты такой безжалостный?" – думал я.
Так я простился со своим полком и своей дивизией, которая, еще дважды переформировываясь, прошла всю войну. Остатки же нашей дивизии легли в основу 13-й Гвардейской стрелковой, которой в Сталинграде командовал славный генерал Родимцев.
* В воспоминаниях других ветеранов этого полка, в качестве комбата упоминается капитан Морозов. С большой долей вероятности, речь идет о капитане Морозове Николае Павловиче. Вероятно, он и принял второй батальон в 283 полку, понесшем наибольшие потери в боях в приграничной полосе. В списках пропавших без вести в сентябре 1941 года, он так остался начальником полковой школы соседнего 16 стрелкового полка этой же дивизии.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/08/17/686