Август. Вечерело. Влажная прохлада постепенно насыщала воздух. Небо было безоблачное, безлунное, с застывшими звёздами.
Пустынная дачная улица. Редкие огни в окнах выдавали присутствие людей. По дороге маячила медленно удаляющаяся фигура. Подол платья из лёгкой индийской ткани колыхался в такт неспешной тяжёлой походке.
Дачные заботы и пенсионный возраст наложили свои отпечатки и на походку и на
спину. Это была Зина, в былые советские времена - младший научный сотрудник научно-исследовательского института по развитию народного хозяйства. Но поскольку
после криминальной "приватизации" в стране ничего народного не осталось, то и
институт прекратил своё существование за ненадобностью.
Она шла к подругам - пенсионеркам для игры в карты на деньги, то есть, как они
сами говорили, в "казино". Игра шла по-крупному: ну сами посудите, играя по гривеннику за очко, выигрыш у них доходил до нескольких десятков рублей за вечер, так что ставки делались "немалые" и азартные.
Зине в игре везло чаще остальных, но она, как человек, воспитанный на предрассудках советского строя, где учили, что человек человеку друг, покупала на
весь выигрыш за лето бутылку приятного вина и употребляла её вместе с соучастницами игры. Но это ещё только предстояло, а сейчас же она несла дефицитный, качественный песочный торт: при отжившем социализме по причине начавшейся нехватки продуктов, а сейчас, как говорил в далёком прошлом К. Маркс: при "бандитском капитализме", - по причине большого производства некачественных продуктов в целях наживы.
Поровнявшись с глухим металлическим забором, Зина смело шагнула в распахнувшуюся беззвучно калитку и, как бы растворилась в тишине.
Её ждали. Перед нею стоял другой персонаж нашего рассказа - Валентина. Мне не
известно её трудовое прошлое, да это и не обязательно было при виде её добрых
глаз. Доброта была везде: в глазах, на лице, на одежде, на траве, на тропинке,
ведущей к дому со светящимися манящими окнами.
Войдя в дом за женщиной с добрыми глазами, посетитель сразу попадал в домашний
уют с деревенским комфортом, то есть там было полное ощущение дома, а не дачи, и
это всё располагало к игре в карты на деньги.
А за круглым столом сидела хозяйка дома Ирина. В прошлом ответственный секретарь ответственного большого руководителя. Она обычно курила дорогую сигарету, прочно удерживаемую сочными губами, не смотря на солидный возраст. За
сигаретным дымом угадывался профессиональный взгляд, который как бы сканировал
посетителя, если тот даже старался быть непроницаемым. Что уж тут говорить: от
профессиональной секретарши утаиться - ничто не может. Но самыми привлекательными в этом доме были две маленькие декоративные собачки с красивыми бантами на головах: Лушка в возрасте и юное создание Лапочка, которая, можете мне поверить,
улыбалась, выставляя на показ верхний ряд белых зубов, ровных и красивых, что
любая МИСС красоты могла бы позавидовать.
Название игры никто не знал, но правила помнили хорошо. Карты периодически вбрасывались в игру, чай вовремя закипал и подавался на стол вместе со сладостями, а сигаретный ароматный дымок зависал над круглым столом по причине отсутствия сквозняка.
Я иногда ухитрялся попасть туда, не смотря ни на что, и мне было там хорошо -
как в родительском доме, в котором уже давно никто не живёт.
Они были, как феи: "старые, добрые, вечные", но, к сожалению, мы живём не в
сказочном мире, и вечной жизни, как известно, не бывает: Валентина ушла навсегда,
оставив любимую собачку, а Ирина взяла её к себе, тем более, что Лапочка и Лушка
не просто родственники, а ещё и родственные души. На дачу ездить перестала, потому что её душе в большом доме стало тесно.
К себе на дачу продолжает ездить только Зина, которая, нет-нет, да и зайдёт на знакомую улочку. Дойдёт до калитки, постоит немного, и пойдёт загрустившая обратно, сопровождаемая своей любимой кошкой Муськой, которая встречала её раньше
только после выхода из "казино", а теперь идёт с нею сразу, как будто точно знает, что в том доме никого уже нет.
Умные существа, поэтому и живут с нами в квартирах, как в своих. А как же может
быть иначе, мы же их любим, очень, мы же добрые, а добро - оно же вечное.