Ноша избранности глава 32 Город Питер. Анна

Тамара Мизина
Глава 32 Город Питер. Анна.

Одновременные вспышки трёх камешков в амулете так слабы, что посторонний глаз даже не заметил бы их, но для троих – словно беспросветная мгла вдруг задёрнулась перед глазами.

Мгновенная темнота, такая, что хоть глаз коли. Лишь свист ветра в ушах. Только руки в руках напоминают каждому о присутствии двух, других. Вихрь кружит и швыряет свою добычу так, что сознание мутится, а к горлу подкатывает едкая тошнота.

«Надо … как-то … вперёд? – мелькают в Аниной голове клочки бессвязных мыслей, – Вперёд лети!»  – догоняет мысли строчка из песни. Подчиняясь последнему посылу, девушка делает шаг и… ощущение руки в руке тает, как это бывает при пробуждении. Были и нет. Она – одна в тёмной круговерти взбесившейся вселенной. Преодолевая сопротивление окружающего хаоса, Аня делает ещё шаг и ещё …

Неожиданно нога находит опору. Прогибающуюся под её весом, холодную, скользкую. Ещё шаг. Кажется, теперь у неё под ногами что-то вроде скользкого стекла или тонкого, прозрачного льда, вдруг сковавшего поверхность «нижнего хаоса бездны».
У самых ног, подо льдом – бушует чёрно-багровая тьма. Надо льдом – чёрная с серебром и жгуче-холодная круговерть ночной метели.
 
Теперь при каждом шаге лёд под ногами темнеет, теряет прозрачность и похрустывает, крошащимися под подошвами комочками и кристаллами снега, а на фоне беззвёздного, ночного неба начинают прорисовываться узнаваемые силуэты: по левую руку – дома набережной, по правую – ростральные колонны Василеостровской стрелки и шпиль Адмиралтейства тонким клинком прорезает тьму над ними. Прямо перед ней вдруг, ниоткуда вырастает громада Петропавловской крепости, хрустит смешанный со снегом песок городского пляжа на Заячьем острове.

Именно здесь первому императору России и шкиперу российского Флота приснился небывалый, для тогдашней Руси, город: набережные, дворцы, каналы, арки мостов, как в зеркале, отражённые в тёмной, невской воде.

Шаг. Тело проходит сквозь стены и здания, как сквозь сгусток тьмы. Только ноги ощущают брусчатку древней мостовой. В этой крепости, в тёмных и обширных камерах-одиночках сходили с ума люди – преступные мечтатели, осмелившиеся всей душой возжелать невозможного: справедливости.

Шаг. Под ногами опять хрустит песок пляжа. Именно отсюда стартовали первые, космические … нет, ещё даже не корабли, а Идеи. Идеи двигателей, способный преодолеть земное тяготение и вырваться в открытый космос.

Шаг: по правую руку – Дворцовая набережная и Зимний, ещё шаг: по левую руку вырастает – тяжелый силуэт-утюг Авроры-Зари. Девушка перед высокой аркой Литейного моста. Теперь – налево, на берег и между Пироговской и Арсенальной набережными по улице академика Лебедева, мимо Госпиталя. Шаг – квартал, ещё шаг – улица. С невозможной скоростью Аня движется по ночному городу: призрачному и знакомому.

«Нельзя так быстро! – мелькает мысль, – Как бы мимо дома не проскочить.» Вовремя подумала. Перед Аней – арка проходного двора. Она ныряет в неё и торопливо бежит, подгоняемая леденящими порывами ветра, через знакомый лабиринт зимнего города к жёлтому «кирпичу» родного дома.
Вот её подъезд. Пальцы сами набирают знакомый код, грохот железной двери за спиной. В подъезде тепло. По сравнению с продуваемой невскими ветрами улицей. Аня бегом взлетает по лестнице на пятый этаж, колотит в запертую дверь квартиры, прислушивается. За дверью – тишина. Дома никого нет. Может, мама на работе? Мысль неожиданная, но вполне здравая. Но что же делать?

Несколько раз вздохнув, для успокоения чувств, Аня поворачивается к соседней квартире. С минуту стоит под дверью, колеблется: может не надо? Может не стоит? Нет, надо и стоит. Десять полотнищь наилучшего шёлка, обмотанные вокруг тела – не подходящая одежда для зимы. И обута она не по сезону: в босоножки. Даже в отапливаемом подъезде, в таком наряде запросто можно до утра не дожить. Так что издержки социалистического воспитания – побоку. Аня решительно нажимает кнопку звонка: раз, другой, третий, чутко вслушиваясь в перерывах в звуки за дверью.
Наконец-то! Свершилось! Шлёпающие шаги босых ног, звук пододвигаемой табуретки, лучик света, на мгновение прорвавшийся сквозь приоткрывшийся глазок, сонный, детский голос:
– Никого нет дома.
– Натали, солнышко наше, – в словах Ани искренняя радость и ни на йоту иронии. – Это же я! Ваша соседка. Мне бы ключик …
– Ага …

Опять мгновенный лучик в линзе «глазка», стук отодвигаемого табурета, ещё какое-то невнятное шебуршание и …О чудо! Ты свершилось! Скрежет ключа в замке.

Свет прорывается в щель приоткрывшейся двери и заспанная девочка-соседка, шести лет отроду, протягивает Ане ключ.
– Привет, а родители где? – на всякий случай интересуется Аня.
– Папа на дежурстве, а мама – в ночной, – звучит сонный голос девочки. Дверь захлопывается со стуком и Аня едва успевает выкрикнуть:
– Спасибо, Натали, я люблю тебя!
Теперь скорее домой.

В квартире всё привычно и знакомо. Кажется, за время её отсутствия, ни одна вещь с места не сдвинулась. Интересно, какое сегодня число? Впрочем, это можно узнать и потом. А сейчас: ванна. Горячая прегорячая. И спать!

Редкое в зимнем Питере солнце заливает светом комнату, через окно не закрытое ночной шторой. Значит, время сейчас хорошо за полдень и скоро начнёт темнеть. Окна в квартире выходят на запад.

Аня выдирается из объятий сна, мутным взглядом окидывает окружающее. Сознание немногим яснее взгляда, потому даже главное до девушки доходит не сразу: она дома, она – одна. И … а какое сегодня число?

Добраться до пульта и включить телевизор – почти подвиг. На мониторе высвечиваются дата и время: восьмое марта, и половина четвёртого дня. Больше телевизор не нужен. С временем она не ошиблась, а вот с датой … кстати, какой там был год? Не разглядела. Год, впрочем, указан на настенном календаре. Теперь понятно, почему квартира пуста. В масштабе реального, Питерского времени Аня отсутствовала в своём мире чуть больше недели. Мама с учёбы ещё просто не успела вернуться.

Так, поднимаемся, идём (или ползём?) в ванную. Может вода вернёт ясность мыслям? В ванной на полу и на вешалках священные одежды: восемь шёлковых покрывал для тела, одно – для волос и одно – большое, верхнее. Тут же в беспорядке валяются широкие ленты поясов и шёлковые шнурки. Рука на автомате ощупывает ожерелья на шее. Одно – простое: три камешка на двухцветном шнурке и ещё одно: перламутровые пластинки, соединённые серебряными колечками. Подарок Гастаса – безродного наёмника из неведомых Костричей. Значит, всё правда, значит – всё было. Только вот другим знать об этом ни к чему.

Покрывала в стиральную машинку. Потом она их высушит, выгладит и уберёт с глаз долой, от греха подальше. А вот амулет и ожерелье – пусть будут с ней всегда. Под одеждой. Хотя … этно-стиль сейчас в моде. Так что вопросов они не вызовут. По крайней мере у мамы.

А ванна – это здорово. Даже в глазах посветлело. Поесть бы, да не хочется. Голова как чугунная и кости начинает крутить. Заболела? Возможно. Кстати, где градусник?

Градусник лежит на своём месте и после пяти минут под мышкой честно показал тридцать девять и два. И это похоже только начало.

Выходной, вечер … Значит без «скорой» не обойтись. Кстати и справка для техникума будет. И не только для техникума.

Аня заматывается поплотней в махровый халат, выходит на лестничную площадку, стучит в соседнюю дверь. Совесть её теперь не мучает: все дома, все с ночной, и к вечеру все выспались. Как всегда, первой к двери подбегает Натали, без опаски, распахивает дверь.
– Привет, Наташа, радость наша, – Аня старается не дышать на девочку, – маму позови пожалуйста.
– Ага, заходите, – малявка убегает. Две минуты ожидания в прихожей и сонная соседка стоит перед Аней:
– С праздником, Надежда Сергеевна, вы уж извините…
– С праздником, Аня. Что с тобой?
Окружающее как в тумане.

– Температура, Надежда Сергеевна, – признаётся Аня. – Вызовите «скорую», пожалуйста. Её ведь внизу встретить надо, а я на ногах едва держусь.
В глазах соседки – сострадание:
– Конечно, девочка, ты ложись, иди, а я…
– Мама на учёбе, – винится Аня.
– Ложись, ложись, не беспокойся ни о чём.
– Спасибо, я дверь запирать не буду …

Вернуться, лечь. Кровать раскрыта. Точнее диван. Сквозь туман проступает лицо Фельдшерицы. Невнятный разговор, укол …
Всё это пустяки. Обычное ОРВИ. К утру – полегчает.

Утром заглянула соседка: открыла дверь ключом, провела ревизию холодильника и аптечки, сварила свежий супчик «из того, что было». Необходимые лекарства тоже нашлись. В аптеку пока можно не идти. Вот что значит: настоящие друзья. Теперь всё будет в порядке. Можно спокойно болеть.

Где-то на донышке души свербит мысль: «Что с Тиной? Камень разбит, колдовство закончилось и подруга вроде бы тоже должна вернуться» – но звонить и интересоваться у девушки нет ни сил, ни желания. Или всё-таки позвонить? Колеблясь, Аня отыскивает телефон. Разряжен естественно и выключился. Ладно, поставим на зарядку, включим и … спокойной ночи. Или дня.

Телефонный звонок разбудил её вечером. Около восьми часов. Аня кое-как продрала глаза, дотянулась до трубки:
– Алло?
В трубке мамин голос и очень раздражённый:
– Аня, ты почему телефон не берёшь?
– Я болею …
– Трудно трубку поднять? Я тебе пятый день дозвониться не могу!
– У меня температура была под сорок …
– Так к врачу надо …
– Соседка скорую вызывала. Мне плохо, мам.
– Очень плохо?
– Очень, мам. Я сплю.
– А лекарства у тебя есть?
– Да. Всё в аптечке нашлось.
– Но телефон …
– Он разрядился, мам. Недосмотрела.
– Да ладно, бог с ним, раз с тобой всё в порядке. Ты слышала, что Михаил и Алевтина пропали?
– Нет.
– Ты точно дома?
– Да, мам. Я дома, я болею и Надежда Генадьевна вызывала мне «скорую».
………………..

Утром звонок повторился.
– Да, мам…
– Доброе утро, Ань, ты дома?
– Пока дома.
– Почему «пока»? Ты же болеешь?
– Я в поликлинику собираюсь.
– В поликлинику? А как же температура?
– С утра – получше. Попробую дойти.
– Мне Алла Эдуардовна звонила. Алевтина нашлась.
– Хорошо.
– Что: «хорошо»?
– Хорошо, что нашлась.
– А Михаила так и нет.
– Плохо.
– Что: «плохо»?
– Плохо, что нет.
– Аня, я тебя не понимаю. Тина говорит, что ты была с ними, что ты тоже пропала…
– Я дома, мама и сейчас иду в больницу. Пока температура не подскочила.
……………………

Нелепейшая ситуация. Не знаешь: радоваться спасению «подруги» или горевать? Колдунья сказала правду: если разбить камень – всё вернётся на круги своя. Вот Алевтина и вернулась. Пожалуй, пока голова ясная, стоит обдумать: как вести себя дальше, что говорить. По пути в поликлинику, конечно. Лестница, подъезд, знакомые улицы … Всё как во сне. Мысли заняты новостью: Тина нашлась, Мишаня – не найдётся. Значит, будет расследование. Тина, по словам мамы, уже начала повествовать о своих приключениях и не остановится. Что делать? «Не был, не состоял, не участвовал?» – самый простой вариант. Главное: никто обратного не докажет. И … справку надо обязательно взять. Больничный учащейся не полагается, зато справку доктор выпишет без слов. Кстати, на обратном пути надо молока купить и хлеба свежего.

К её возвращению домой телефон оказался набит не отвеченными вызовами: шесть штук и все от Аллы Эдуардовны. Аня переоделась, выпила очередную таблетку. Голова опять раскалывается. Надо ложиться. Звонок.
– Алло?
– Нюра, ты?
Аня морщится: ни «здравствуйте», ни «добрый день». В диком мире она от такого обращения как-то отвыкла. Здесь опять придётся привыкать. Или не придётся?
– Нет, Алла Эдуардовна, вы номером ошиблись, – и нажала на «красную». Отбой.
Телефон зазвонил через две минуты:
– Алло! Здравствуйте…
– Как ты себя ведёшь? Твоя мама …
– Я – болею. – И опять «отбой»

Звонок.
– Алло?
– Прекрати хамить! Я старше тебя! Уже на этом основании я требую уважительного отношения к себе! И вообще, ты ведёшь себя, как пьяное быдло!
– Во-первых, здравствуйте.
– Что?
– Тот, кто звонит – говорит: «Здравствуйте». Если он не пьяное быдло.
– Девочка, – в голосе собеседницы истерические нотки сменяются змеиным шипением. – Ты здорова?
– Нет. Я больна. У меня жар и бред.
Теперь трубку бросили на другом конце связи. Превосходно. Можно спокойно лечь в кровать. Тина – жива и дома, а подробности … так ли они нужны ей?
………………………….

Звонок в дверь застал Аню на кухне. На настенных часах – девять утра. Девушка готовила завтрак, свой любимый: чай и гренки.
Как была, в халате, она поспешила к дверям:
– Кто там?
– Откройте, полиция.

Ошибка Ани заключалась в том, что она не накинула цепочку, прежде чем открыть дверь. Алла Эдуардовна вихрем ворвалась в прихожую, по ходу бесцеремонно оттолкнув в сторону представителя закона: мужчину лет сорока, среднего роста и отнюдь не спортивного телосложения:
– Ты мне за всё ответишь, дрянь!

На чистом рефлексе, Аня перехватила атаковавшую её даму за руки и, удерживая, обратилась к растерянному мужчине:
– Извините пожалуйста, но эта гражданка плевать хотела на окружающих. Да и на законы тоже. Если они её не устраивают.
– Да как ты …
– Гражданка, гражданка, – ожил полицейский, – немедленно покиньте помещение!

Результата уговоров Аня дожидаться не стала. Сильным толчком она отправила старую знакомую за дверь. Вот она, польза ежедневной, двенадцатичасовой езды верхом в диком мире. Защёлкнув замок, девушка несколько раз глубоко вздохнула, приводя мысли и чувства в порядок и стараясь не обращать внимания на монотонный стук в дверь. Выставленная дама не желала признавать своего поражения.

– Извините. Проходите пожалуйста на кухню. В комнате не прибрано. Не надо разуваться.
– Анна Владимировна Фомичёва? – попробовал перехватить инициативу полицейский. – я Леонид Семёнович Кравчий, следователь районного отделений РОВД и должен допросить вас, как свидетеля…
– Конечно, конечно, – перебивает его Аня. – Паспорт нужен?
– Обязательно.
– Тогда проходите. На кухне – стол, а я – сейчас.

Профессиональный взгляд обшаривает хозяйку квартиры: девица только-только из постели и завёрнута лишь в халат, кстати порядком заношенный и не иначе как из секонд-хенда. В распахнутую дверь виден неприбранный, раскрытый диван-книжка, газетный столик. Комната не то, чтобы замусорена, а … слишком обжита. Хозяйка роется в секретере древней, совдеповской ещё стенки. Вся обстановка в квартире далеко не новая, можно сказать: под стать халату. Тут всё без обмана: честная бедность. Только вот фигурка у девицы, судя по тому, как завязан пояс, просто потрясающая. А если вспомнить, как быстро вылетела из квартиры мадам, до сих пор упорно ломящаяся в дверь, – под стареньким халатом скрыты не только кожа и кости, но и приличные мышцы. Да и выражение лица у девушки…

– Проходите же, прошу, – хозяйка в коридоре, в голосе её – доброжелательность, на лице – открытая улыбка, не удержав которую она чуть морщится: дробный стук в дверь сменяется ритмичными ударами.

На кухне действительно порядок. Стол покрыт чистой клеёнкой: хоть бумаги раскладывай. Хозяйка тянется к чайнику:
– Извините, не успела позавтракать. Может быть вы …
Завтрак, надо заметить, скромный: белые гренки с сахаром.
– Разве что чаю.
– Конечно. Вы извините, что в комнате не прибрано. Болею.

Болеет. Вместе с паспортом положила на стол справку со «скорой». Словно готовилась. Кстати, паспорт… фотография …

– Не похожа? – девушка печально улыбается, разливая чай по кружкам, выкладывает на тарелку кусочки зажаренного в яйце хлеба, достаёт из шкафчика вазочку с дешёвым печеньем. – Сахар на столе.

На фотографии конечно она, четырнадцатилетняя. Сходство очевидно, но и различия – тоже. Если человек, хотя бы полгода вынужден постоянно преодолевать трудности, это не может не сказаться на его мимике. Именно такое, волевое выражение, вопреки всей доброжелательности, отпечаталось на лице девятнадцатилетней девушки.
– Анна Владимировна?
– Да, – она садится напротив, руки – на коленях: вся во внимании.
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – она опять улыбается. – По утрам я чувствую себя нормально. Не беспокойтесь. Я вполне дееспособна.
– Что вы делали двадцать восьмого февраля?
– Двадцать восьмого февраля? – На пару секунд девушка задумалась. Видно, как затуманился от воспоминаний её взгляд. – С утра была на занятиях в техникуме, потом вернулась домой. Понимаете, мы собирались за город. Мишаня пригласил меня и Алевтину на дачу, под Стрельней. Сперва я согласилась, а потом – не поехала.
– Почему?
Аня опять морщится, уточняет:
– Мы ведь взрослые люди, правда?
– Конечно, – подбодрил её мужчина.
– Алле Эдуардовне, – кивок в строну прихожей. Упомянутая дама похоже отбила о дерево руки и теперь монотонно лупит в дверь ногой. – Это не понравится. – Девушка мнётся, подбирая слова, резко вскидывает голову, говорит, подводя под колебаниями черту. – А что, собственно говоря, случилось? Ничего. Банальный треугольник: две девицы и парень. Лишней оказалась я. Это было на Рождество, у Мишаниных сокурсников. И я это видела. Их роман развивался… – она привычно улыбнулась, замолчала.
– И всё-таки Михаил пригласил вас тоже, – подтолкнул рассказ дознаватель.
– Да. Пригласил. Кто-то же должен был топить печку, готовить завтрак, мыть посуду. Иначе «рая в шалаше» не получается. Тем более, что к комфорту оба они относятся трепетно.
– Вы отказались?
– Просто не пришла. И телефон отключила. Хорошо хоть на это у меня решимости хватило.
– И?
– Они – уехали, а я – осталась.
– Вы их провожали?
– Да нет же! Я же говорю: я не пришла.
– То есть, как уезжали ваши друзья – вы не видели?

На лице девушки растерянность. Такая мысль нова для неё. Она мнётся некоторое время, прежде чем признаться:
– Нет.
– Тем не менее вы утверждали, что они всё-таки уехали. Откуда такая уверенность?
– Они собирались… А вы думаете, что они никуда не уезжали?

Стук в дверь прекращается. Блаженная минута тишины. Но и только.
– Хорошо. Что делали вы?
– Я? Пришла домой, выключила телефон и заперлась в квартире.
– Кто может это подтвердить?
– Наверно … никто. Мамы нет, в квартире я одна. И не выходила никуда до вчерашнего дня. Даже свет по вечерам не зажигала.
– Вы учитесь?
– Занятия в техникуме я не посещала.
– Напрасно.
– Теперь знаю.
– А тогда?
– Тогда мне было всё равно.
– А потом?
– Потом я заболела. Восьмого марта, к вечеру, у меня подскочила температура. Я хотела вызвать «скорую», включила телефон, но поняла, что спуститься с пятого этажа, чтобы открыть входную дверь – не смогу. Поэтому я попросила позвонить соседку.
Девятого мне было всё ещё плохо. Соседка сварила мне суп.
Десятого, с утра, когда температура пониже, я всё-таки добралась до поликлиники. Кстати, перед этим, вечером мне позвонила мама и сообщила, что Тина нашлась…
– Какие-нибудь подробности она вам сообщила?
– Кажется никаких. Понимаете, у меня был жар и я толком ничего не помню или… Нет, мама звонила с утра, когда я в поликлинику собиралась. Никаких подробностей она мне не сообщила, а сегодня пришли вы.
– Кто-нибудь может подтвердить, что вы провели эти дни в квартире?
– Одна? Никто. Я из квартиры не выходила.

Мама потерпевшей на лестничной площадке похоже отбила себе и вторую пятку, но не сдаётся. Удары кулаком в дверь возобновились.
– А вот ваша подруга … – с намёком начинает дознаватель. Неудачно. У его собеседницы на лице – внимание, руки – на коленях. Готова слушать. – …  По её словам вы тоже были там.
– Там это где?

Действительно: где? В другом мире? В другом времени? Они смотрят друг на друга держа паузу. И мент понимает, что с наскока собеседницу ему не пробить. А для серьёзной атаки позиция его – не очень. Он ведь не в первый раз приходит сюда. Тогда дверь ему никто не открыл. Что делать? Побеседовать с соседями? Самое простое и самое эффективное средство. Но что дальше? Предположим, он докажет, что девица из квартиры всё-таки выходила. Сто процентов докажет и что? Скорее всего выяснится, что она тайком бегала в ларёк за бутылкой водки, выхлебала её с горя в одну харю, отрубилась и теперь до обморока боится, что об этом её грехе узнает мама.
– Вам чаю подлить? – интересуется хозяйка.
– Нет, спасибо. А мать вашей подруги …
Девушка прислушивается к настойчивому и ритмичному стуку в дверь, кивает:
– Она всегда себя так ведёт. «Сильная личность», блин. Все прочие для них… – она вскидывает глаза на следователя. – Скажите, Леонид Семёнович, я могу написать на неё заявление? Вы же сами всё видите: чистое хулиганство.
– Можно, – следователь пытливо вглядывается в лицо собеседницы. – Если вы действительно хотите дать делу ход.
Чёрт возьми! Он ведь тоже человек, а не кегля! Эта баба отпихнула его в сторону и теперь колотится в дверь в полной уверенности что ей за это ничего не будет. Девица глаз тоже не отводит. Похоже, что семейка истцов достала её до самых печёнок. Бывает. Иногда и мышь бросается.
– Я хочу дать ему ход.
– Будете настаивать на сроке?
– Нет, – Аня невозмутима. – Срока ей всё равно не дадут, но чтобы замять дело, ей придётся потратиться? Так?
– Возможно, – с удовлетворением соглашается собеседник.
– Получится что-то вроде штрафа за хулиганство. Это ведь адекватная мера?
Взгляд следователя – взгляд соучастника:
– Вполне адекватная, Анна Владимировна. И реальная. Пишите. Я помогу. Вон как она в дверь ломится. Не иначе всех соседей расшевелила. Так что в свидетелях недостатка не будет.