Ноктюрн

         
          Моему сыну....


          Троллейбус стоял, печально свесив длинные усы. Как большое железное насекомое. Казалось, он даже виновато моргал. Не довёз, не довёз, простите… Последний троллейбус, последняя надежда в ночном городе. Приспичило ему сломаться. Он сделал несколько попыток перед этим: сначала «отвязался», потом кончилось электричество, и он долго стоял, а вот теперь окончательно заглох и выпроводил людей из салона.
          Людей, правда, было всего двое. Саша и ещё один парень, ехавший сзади и почему-то стоявший, хотя мест было – выбирай любое.
          Давно перевалило за полночь. Прохожих не было – ни одного. Железная арка напротив не очень приветливо приглашала в тёмный парк. Аллея пересекала его по диагонали – от угла до угла. Там, на противоположном углу, был Сашин дом. С минуту она нерешительно топталась перед входом, ступить в темноту было всё равно, что ухнуть в чёрную воду. Но идти надо, огибать огромный парк было бы слишком долго. Девушка глубоко вздохнула и шагнула на скрипучую, посыпанную гранитной крошкой дорогу.
          Она с детства боялась темноты. Боялась тёмных углов, чёрных беззвёздных ночей, неосвещённых комнат у себя дома. Ложась спать, включала ночник на тумбочке возле кровати. Светящийся розовый бегемотик охранял её сон. А может, сам показывал Саше сны.  А ещё прогонял страхи, если они влетали в комнату без спроса. С  ним было спокойно и уютно. Он был очень живуч, этот бегемотик, он давно у неё жил, с детства. И был всё такой же нежно-розовый и нисколько не старел, не то, что она.
          Двадцать лет – это много или мало? Много для того, чтобы бояться тёмной комнаты. Мало для того, чтобы уже перестать опасаться ходить через ночной парк…
          Саша торопливо шагала, и крошка оглушительно хрустела под её ногами. Сердце эхом отзывалась на каждый шаг. Шаги, казалось, слышны были во всём парке, во всём городе. Саша пробовала идти осторожнее, медленнее, но ноги поневоле ускорялись сами. Ветра не было, липы с двух сторон мрачно и молча нависали над дорожкой. Далеко вдали, в центре парка, на пересечении двух диагональных аллей и одной поперечной, светил одинокий тусклый фонарь. Парк был старый, заросший, под деревьями тут и там торчали огромные чёрные лопухи.
          Если бы она знала, что троллейбус сломается, она бы не поехала. Осталась бы ночевать у Ленки. Ведь та её уговаривала!
          «Малышка, оставайся! Куда ты, на ночь глядя, поедешь? Такую даль. Я тебя не пущу, малыш».
          Ленке сегодня исполнилось двадцать пять. Саша на пять лет моложе, и Лена зовёт её малышкой. Они хорошо посидели сегодня, но ночевать в чужом доме Саша отказалась наотрез. У Лены Костя, у Тани Дима, а она зачем будет там мешаться? Правда, там был ещё Никита. Ленка, добрая душа, пригласила своего соседа, чтобы Саше не было скучно и было с кем потанцевать… Хороший парень, хороший. Он, похоже, не хотел, чтобы Саша уходила, но даже проводить себя она ему не позволила. Зачем, для чего?
          Саша ему понравилась, она это, конечно, заметила. Она многим нравится, и сама это знает. Ленка говорит, что такие ресницы вообще иметь нельзя, это уже слишком, а на Сашины волосы потрачена куча чужих волос, в том числе и Ленкиных. И что будь Лена мужчиной, каждую Сашкину симпатичную веснушку она целовала бы отдельно.
          Ну и что с того?
          Она даже не встречалась ещё ни с кем серьёзно. Это ненормально, наверно, но что делать, если ей никто не западает в душу?
          - Полешка ты моя, полешка, - вздыхает мама.
          И правда, она ни разу не испытала даже лёгкой влюблённости ни в школе, ни в институте. «Полено». Обидно немного, но, наверное, мама права. Мама выскочила замуж в семнадцать, а когда ей было двадцать, как сейчас Саше, она осталась одна. Овдовела…
          - Бревно ты неотёсанное, - говорила  Саша своему отражению в зеркале. Да, так и есть. – Идеалистка, розовый слон. Слониха. Придумала себе идеал, дурёшка.
          Её идеал должен был иметь волшебный  голос и коричневые глаза. Не карие, а именно коричневые.
          Чем коричневые глаза отличаются от карих, Саша не знала. Она это придумала. Ей встречались мужчины с тёмными глазами, но коричневых не было… Ни у кого.
          Глупости всё это. Не в глазах, конечно, дело. Во всяком случае, не в цвете.

          Сжав плечи и вцепившись в сумку деревянными пальцами, Саша шагала, не отрывая глаз от далёкого фонаря. Днём она любила этот парк и знала в нём все скамейки. Сейчас каждую скамью она встречала с внутренним трепетом и облегчённо переводила дух, если скамья оказывалась пустой. Саша старалась не смотреть по сторонам и ни о чём не думать. Чёрный мрак дышал ей в спину. Она ступала наугад, не чуя ног. Скорее, скорее бы дойти до освещённой улицы где-то на горизонте. Там дом, там мама, там розовый бегемот.
          Господи, как громко хрустит дорожка под её туфлями!

          И вдруг ей послышались шаги. Чьи-то уверенные скрипучие шаги догоняли её. У Саши сразу похолодела спина, похолодело сердце в груди, до боли поджался живот. Кто это может быть? Почему она не услышала его раньше? Или он только что вывернулся из-за чёрного дерева? А тот парень, что вышел вместе с ней из троллейбуса – куда он делся? Она вспомнила его бритую голову, здоровые плечищи. Он стоял в салоне, он почему-то не садился всю дорогу… Она отметила: парень посматривал на неё, а прежде чем соскочить с подножки, остановил на ней долгий внимательный взгляд. Куда он пропал?
          Саша уже не различала своих шагов, внимание лихорадочно переключилось на те, другие, громкие, зловещие. Но не бежать же, это было бы совсем дико.
          Человек догнал её, она слышала чужое прерывистое дыхание и до боли закусила губу. Руки дрожали.
          Сейчас он возьмёт её за плечо…
          В горле пересохло, Саша попыталась глотнуть, у неё не получилось.
          Вот они уже идут рядом.
          Саша замедлила шаг. Человек – это был высокий  мужчина – тоже пошёл тише. Так…
          Боже, как колотится сердце в этой кромешной тьме!

          ***

          - Ну, перестаньте, - голос был тёплый, чуть насмешливый. – Вы ведь уже не дышите. Так и задохнуться недолго.
          Саша молчала.
          - Хорошо пройтись по ночному парку, правда? Нет места лучше, чтобы побыть одному. Подумать. А может, как раз напротив – ни о чём не думать. Жаль, что сегодня нет звёзд…
          «Что ему нужно от меня?»
          - Как-то я сидел здесь на скамейке, вот таким же вечером, а небо надо мной было просто усыпано звёздами. Это была такая красота, я мурлыкал какой-то романс, увлёкся и не успел загадать желание. Звезда упала, представляете? Это редко бывает. Казалось бы, так повезло! … а желания наготове не было, я опоздал. Я досадовал, как мальчишка. Мне и сейчас очень жаль, серьёзно. С тех пор я ношу в себе это запасное желание на случай падающих звёзд, но они больше не падают почему-то…
          Мужчину почти не было видно во тьме, и Саше казалось, что рядом с ней плывёт только Голос. Приятный  молодой бархатный голос. С ней говорил человек-невидимка.
          И от того, что был только голос, Саша вдруг почувствовала, как её отпускает напряжение. Освободилось дыхание, на шее ощутимо запульсировала жилка. Она подняла глаза к небу. Правда, звёзд не было, а она и не заметила, ей было не до того.
          - А сейчас?  – спросила Саша.
          - Что сейчас?
          - Сейчас оно тоже при вас? Ваше желание?
          - Конечно.
          - А когда вы видели падающую звезду?
          - Года два назад.
          - И за всё это время вы не нашли другого способа исполнить ваше желание?
          - О-о…, - мечтательно отозвался голос. –  Земные возможности здесь ограничены. Это желание можно исполнить только небесным путём.
          «Стоит ли загадывать желание, которое никогда не исполнится?» – подумала Саша, но вслух ничего не сказала.
          Они шли и молчали. Под ногами мягко похрустывала дорожка. В тишине аллеи их неспешные шаги ступали вкрадчиво, в унисон. На лицо Саше упали две случайные капли.
          «Откуда он всё-таки взялся? - думала Саша. – Его же не было на улице…».
          - Я видел, как вы вошли в ту арку, - просто сказал голос. – И решил вас догнать.
          Саша не удивилась, что голос угадал её мысли. И тому, что не удивилась, она тоже не удивилась.
          - Вы видите вон ту высотку? – вдруг спросил голос. – Во-он там, в конце аллеи?
          Саша знала эту высотку, она стояла почти рядом с её домом.
           - Вижу. Когда она строилась, я часами наблюдала из окна, как работает кран. Я тогда училась в третьем классе. Или во втором.
          - В ней шестнадцать этажей. А над ними есть ещё один этаж, нежилой. Видите, там окно светится?
          Далеко в макушке высокого здания горел золотой квадратик.
          - Вижу.
          - Там живёт – и работает, конечно, - один замечательный художник. Мой давний друг. Это его мастерская. Он всё время рисует море. Волны, чайки, лодки. И везде маяки. Его дед и отец всю жизнь проработали смотрителями. И мой товарищ просто помешан на маяках. Вы знаете, что он придумал? – И голос тихо засмеялся. – Зная, что я часто гуляю здесь вечером, он мигает мне окном в одиннадцать часов. Каждый день. Вот сейчас времени час, а если бы было одиннадцать, вы бы убедились, что это правда, и я ничего не сочиняю. Друг говорит, что профессия смотрителя маяка передаётся по наследству и у него «маячество» в крови. Удивительно, да?
          - А давно он там работает?
          - Да лет пять уже.
          - И каждый вечер мигает?
          - Да.
          Саша задумчиво смотрела на жёлтое окно. Городской маяк. Рядом с ней, в соседнем доме. А она и не догадывалась…
          - «Каждый вечер в одиннадцать», - сказала она тихо.
          - Кажется, был такой фильм…
          - Был. Моя бабушка его очень любила.
          - Если я оказываюсь вечером в этом парке, то не могу уйти, не «поговорив» с моим художником. Может быть, это глупо, может, ребячество, но что-то в этом есть. Да и зря я говорю, что это глупо. На самом деле я так не думаю, потому что – что же здесь глупого? Это здорово, уверяю вас! Выбирают же люди одну звезду, чтобы смотреть на неё в дни разлук. В одно и то же время. И как же они, наверно, досадуют, когда небо бывает затянуто тучами!
          Саша не отвечала, слушала. Странное чувство наполняло её. Переход от недавнего страха к радостному удивлению был таким внезапным, что она не успела ещё полностью прийти в себя.
          - Я никому не рассказываю эту историю про маяк. А вам рассказал, потому что вы испугались меня, а это печально. Вы боитесь темноты? Ведь днём вы на меня не обратили бы внимания. А я ночь люблю. За красоту, за романтику. Это такое время, когда по-другому осознаёшь себя. Ночью даже дышится лучше. На месте Природы я бы вообще перевёл человека на ночной образ жизни.
          Саша засмеялась.
          - Ну вот, вы уже смеётесь. Теперь вы всё знаете, и когда в следующий раз вы сюда придёте, моему художнику, то есть, я хотел сказать - маяку, придётся подмигнуть и вам. В одиннадцать часов.
          «Только если с вами», - чуть не вырвалось у Саши.
          Она бы непременно пришла, обязательно, но одиннадцать – это много, это темно…

          Слабый луч фонаря добрался до них и разбавил желтоватым светом ночной мрак. Саша, глядя под ноги,  покосилась вправо: рядом из-под чёрных штанин мелькали поочерёдно острые блестящие носы. Голос был в лакированных туфлях. Саша почти пожалела о том, что сейчас он проявится перед ней в человеческом обличье. Хотя…  чего она ожидала? Что он бесплотный дух и у него чёрные крылья? Но крылья не могут ступать по гранитной крошке…
          Поднять глаза выше она почему-то не решилась.
          Они вышли к фонарю.
          Фонарь окружали шесть скамеек. На одной из них  сидел старик - маленький, сухонький, и чем-то до невозможности похожий на старуху Шапокляк. Саша чуть не ахнула от неожиданности. В шляпе, опираясь на палочку, он сидел неподвижно в призрачном свете фонаря и смотрел на них сквозь огромные очки. И лет ему было… лет девяносто, пожалуй.
          И до того удивительным выглядело это одинокое присутствие здесь, в огромном безлюдном парке, что не верилось, что старичок пришёл сюда сам. Казалось, его или принесли и выгрузили на скамейку, или днём он был статуей, а сейчас – ожившим человечком. Он посидит несколько часов до утра и снова замрёт, затвердеет, закаменеет – до следующей ночи.
          Саша мельком глянула на своего спутника и быстро отвернулась. За эту неловкую секунду она успела рассмотреть, что ему лет тридцать, одет во всё чёрное, что у него вьющиеся тёмные волосы и бледное лицо.
          В правой руке, головками вниз, незнакомец держал большой букет роз.
          Впрочем, незнакомец ли? Саша не знала его имени, но и совсем чужим он ей тоже уже не казался.
          Её вдруг охватило смятение – непонятное, странное, она почти бегом  пересекла освещённую площадку и как в чёрное море погрузилась во тьму. Спасительная темнота снова обняла их, и стало легче и проще дышать. Куда девались Сашины страхи? Куда исчезла ужасная мгла? Они одолевают только в одиночестве, а сейчас Саша уже забыла про них. Она ждала, когда же заговорит голос, когда он снова вернётся, тёплый и располагающий, словно бледнолицый молодой мужчина не имел к голосу никакого отношения. Вообще ничего общего. Она удивлялась самой себе.
          Голос молчал, скрипя подошвами туфель.
          Тогда Саша набрала в грудь побольше воздуха и осторожно, медленно выдохнула.
          - Неужели он не боится? – спросила она шёпотом.
          - Вы про деда? Разумеется, нет. Чего же ему бояться?
          - Но ведь уже так поздно. Никого. Он похож на сироту, которого все бросили.
          - А мне кажется, он специально пришёл сюда глубокой ночью. Захотелось побыть одному. Отрешиться от всего.  Мы, возможно, ему даже помешали. Старичок уже заодно с небом. Он уже немножко летает.
          Саше представилось, что там, за её спиной, старичок отделился от скамейки и тихо кружит вокруг фонаря…

          В гуще деревьев звонко запел дрозд. Причудливые отрывистые трели, разнообразные и неповторяющиеся, заполнили темноту. Совершенно нельзя было понять, откуда они раздаются, казалось – пели заросли, а может, сама ночь подала чарующий, сказочный голос. В воздухе пахло свежестью, скошенной травой. Видимо, днём косили лужайки. В ночи мягко шуршали шаги, и еле уловимо витал нежный аромат цветов.
          - Можно вас спросить?
          - Да?
          - Для кого эти розы? Простите меня, конечно.
          - Для мамы.

          Для мамы… Саша поймала глазами высокое горящее окно вдали. Не спит художник.  А может, спит за ширмой или за холстом, а свет не гасит, потому что маяк не должен гаснуть никогда. Что может быть печальнее мёртвого маяка? Только сгоревшая звезда. Или жизнь. Цветы для мамы… Саша была вынуждена признаться себе, что этот вариант не пришёл ей в голову. Любой, но не этот.
          - Мне сегодня надарили кучу цветов. Сплошные букеты. – Голос улыбнулся. – Вот, выбрал самый красивый. Несу маме.
          - А у вас что – юбилей?
          - У меня сегодня был концерт.
          Ужасаясь, Саша внезапно почувствовала сильное желание взять голос за руку.
          - А… что за концерт?
          - В филармонии.
          - Вы музыкант?
          - Пианист.
          Саша никогда не была в филармонии. Она ходила на балет, в театр. Но филармония… Нет, Саша не была там. Ну почему она не выбралась ни разу, боже мой?
          - У меня сегодня необыкновенный день, -  продолжал голос. - Я к нему полгода готовился. В филармонию приходят слушать, там почти не бывает случайных людей. Многие ходят годами, некоторых я знаю в лицо. Это такое райское чувство - испытывать полное единение с залом, мне кажется, прекраснее этого ничего нет. Люди подходят, благодарят, говорят хорошие слова… Столько эмоций! После концерта я долго сидел в артистической, чтобы  «выпустить пар». Я устал, конечно, всё-таки два отделения. А потом друзья отвезли меня до парка, дальше я сам не захотел. Решил пройтись. И увидел вас перед аркой. За полкилометра было ясно, что вам не хочется в неё входить. Ну, а дальше вы сами знаете.
          - А я вас не заметила почему-то. Улица была совершенно пустынна.
          - Это вы от страха, - усмехнулся голос.         
          Ах, ну почему не бывает чудес на свете! Почему Саша оказалась у Ленки, а не в зале!  Ей хотелось увидеть его на сцене. Она представила: вот он выходит, вот аплодисменты, вот он сидит над клавишами, настраивается. Потирает ладони, закрывает глаза. Весь в чёрном, от этого ещё бледней лицо, тёмные кудри на лбу… Зал смотрит и ждёт, и сопереживает, и готовится окунуться в волнующие звуки. И она вместе со всеми, перестав даже дышать, ждёт первого взмаха рук.
          Ну почему её не было сегодня в этой самой филармонии!
          - Скажите, вы очень волнуетесь перед выходом?
          Голос ответил не сразу. Зачем она спрашивает, ведь он же сказал, что хотел пройтись, отойти от пережитых впечатлений. Сейчас он пожалеет, что догнал её, что заговорил, что её занесло в этот длинный парк, что она вообще живёт с ним в одном городе!
          - Сегодня переволновался так, что руки дрожали, думал, играть не смогу. Я с каждым разом волнуюсь всё больше. Ведь, казалось бы, всё должно быть наоборот. Наверно, я просто боюсь обмануть ожидания. Хочется отдать всё, что имеешь. И какое это счастье, когда получается!
          - А что вы играли? – ругая себя, опять спросила Саша.
          - Сначала - Дебюсси. Прелюдии. Мои любимые.
          Саша слышала имя, но не была знакома с музыкой. Не пришлось. Она вся сжалась внутренне, ей стало не по себе, неудобно, неловко, что, вообще-то, было странно. Она понимала, что миллионы жителей планеты понятия не имеют о Дебюсси и ничуть не страдают от этого. Но она… Если бы она знала хоть одну вещь!

          Кто-то невидимый смочил в воде руку и брызнул им в лицо.

          - Ну, вот и дождь, - так, будто давно его ждал, сказал голос. – Есть такая старая легенда, французская. На берегу стоял древний город, самый красивый на свете. И вот однажды (считается, что виною тому был людской грех) он ушёл под воду, море затопило его. Но и по сей день, иногда, он поднимается со дна на рассвете, под звон колоколов. Дебюсси, под впечатлением от этой легенды, создал композиторский шедевр. Прелюдию «Затонувший собор». Мою любимую, я всегда исполняю её в конце. Она не годится ни для середины, ни, уж тем более, для начала. И вот что интересно: ведь в ней воспевается красота. Красота природы. Рассвет, туман, восходящее солнце и сверкающие в лучах маковки церквей… А я всегда воспринимал это совсем по-другому, наоборот. Понимаете, я, играя, не поднимаю город со дна, а топлю. Он у меня уходит под воду, и морская пучина поглощает его. И величественный собор тонет и взывает ко всем: прощайте! До последнего отголоска колоколов. Не взывает о помощи к несовершенному миру, а просто говорит: я ухожу. И последние волны, последняя рябь исчезает над ним. У меня у самого мурашки бегут по коже, я играю «собор» в финале, и мне необходим антракт, чтобы отдышаться.
          И голос неожиданно с облегчением вздохнул.
          - Вот. Ну, что ещё можно сказать? Дебюсси – гений.

          Саша завороженно слушала. Голос звучал удивительно:  очень проникновенно, очень музыкально. Ни у кого Саша не слышала такого голоса. Он не говорил – играл. Этот загадочный, невесть откуда взявшийся пианист умел извлекать мелодию не только из инструмента, он играл голосом, пел, как какая-нибудь большая сказочная птица сирин. «Говорит как Орфей», - подумала Саша.
          Конечно, она понимала, что думает чересчур красиво. Она просто фантазёрка. Дура законченная.
          - А после антракта? – торопливо задала она вопрос, чтобы в тишине не дотронуться до его рукава.
          - А после антракта – Шопен. Вы тоже любите классику? Я играл ноктюрны. И на бис – двадцатый. Самый глубокий, самый сердечный…
          - Я знаю его, - обрадовалась Саша. – Давно, ещё в школе, мне подарили диск с ноктюрнами и вальсами Шопена. И мне тоже очень нравится именно двадцатый, я часто его слушаю, под настроение.
          Она помолчала и добавила счастливо:
          - Вы правы – самый лучший…

          В черноте ночи заливался дрозд. Он высвистывал свой ноктюрн, и это у него получалось очень неплохо. А может, он был не один, может, дрозды устроили перекличку, ночной конкурс – кто кого перепоёт. А возможно, дрозд летел за ними следом и, почуяв родственную душу, вторил голосу пианиста.

          Впереди, в кусочке освещённой улицы, видной на выходе из аллеи, промелькнул автомобиль. С каждым их  шагом мрак рассеивался, и всё отчётливей виднелась узорчатая металлическая арка, увитая диким виноградом. Саша старалась идти тише, и пианист приноравливался к её неторопливым шагам. Догадывался ли он о том, что она специально тянет время? Саша сейчас согласилась бы пройти ещё одну аллею, в два, в три раза длиннее этой! Пианист послушно переступал остроносыми туфлями, не обращая внимания на дождь. Дождь, правда, был редкий, мелкий, как бисер, и мог закончиться в любую минуту. С улицы в недвижную, как тоннель, аллею потянуло  прохладным ветерком.
          Они подошли к выходу.
          - Вот мой дом, - показала рукой Саша. Перевела взгляд на высотку. – Не спит ваш друг.
          - Не спит, - легко согласился пианист.
          Саша боялась на него смотреть. Сердце билось часто, по-птичьи. Светофор на переходе непрестанно мигал жёлтым глазом. Если бы горел красный, всё время, во всяком случае, очень долго, и они стояли бы и ждали час, а, может, два…

          Они пересекли улицу в сопровождении белой кошки. Бледно-жёлтая в свете фонарей, она обогнала их и скрылась вместе с собственной тенью под чугунными воротами. В безмолвном пятиэтажном доме не горело ни одно окно. Сашу не ждали. Чтобы не волновать маму, она не позвонила ей и не предупредила, что выезжает, и теперь мама спокойно спит, думая, что дочь осталась ночевать в гостях.
          Саша взялась за ручку двери. Она всё хотела что-то сказать, она будто ждала чего-то, но это что-то не приходило, и в груди у неё росло смутное чувство немого отчаяния.
          Зашли в подъезд – старый, изношенный подъезд с исписанными стенами. Саша медленно поднялась на несколько ступенек и обернулась. Пианист остался внизу. Запрокинув голову, он смотрел на неё снизу тёплыми шоколадными глазами, и мелкие капли блестели на его тёмных волосах.
          - Ну вот. Вот вы и дома, - произнёс он своим чудодейственным голосом. -  Спасибо за незабываемый вечер. Вы мне сегодня как подарок, «девушка с волосами цвета льна».* Как ещё один букет. Пусть вам будет всегда светло, в любое время суток.
          Он вытянул из своего букета одну розу и протянул Саше.
          Замирая, она взяла цветок слабыми пальцами. Последнее, что она увидела, была его улыбка – мягкая, мимолётная, одними губами.
          Входная дверь открылась и захлопнулась. Саше показалось, что хлопок пришёлся по её сердцу. Она стояла, держа розу обеими руками, и затуманенными глазами смотрела на дверь.
          Уходящие шаги заглушили капли дождя, дробью застучавшие по козырьку.

          От розы исходил изысканный, изумительно-нежный аромат спелой малины.





          *  «Девушка с волосами цвета льна» - прелюдия К.Дебюсси

          ** Новелла "Ноктюрн" вошла в сборник рассказов "Видимый свет", изд. Перископ-Волга. 2019.