Это — небольшой закуток, образованный двумя скалами, отвесно падающими вверх куда-то в безжиненно-бездонную бездну чёрного неба. Ни одной звезды. Какая-то непроглядная темень.
— Ноэль, — бормочет он, не отрывая взгляда от того, что должно быть небом. — Прибежище не до конца умерших. Не нашедших своего пути. Вообще-то, «ноэль» — обычная Рождественская Песня, славящая рождество Христа, Богородицу… но в его сознании слово «Ноэль» напрочь спаялось с путём Воздушных Мытарств души, не ушедшей от Земной жизни. Скажем, фильм «Город потерянных детей», смотрели? Или, «Хранитель времени»? Злая сказка с добрым финалом. Вот этого для него и есть самый, что ни на есть, «Ноэль». Тёмное, непроглядное небо, мрачная, безысходная обстановка и тончайший лучик надежды, среди непроглядья.
Под ногами хрустит крупный щебень и серый грязный песок, какой обычно, бывает на диких приморских пляжах. Ещё какой-то кичливый, неуместный в это обстановке, городской мусор. Пластиковые бутылки с некрасивыми, взахлёб пьющими из горла девушками. Мелкие пакетики с кусающими что-то печенеобразное, толстщёкими, подозрительно счастливыми карапузами. Сигаретные серые пачки европейского пошиба.
Пляж или пустыня? Он оборачивается. Моря за спиной нет, понятно. Ибо, Ноэль! Щебёнка и песок простираются до самого горизонта, залитого отрешённым неопрятным белёсым, как слизь, лунным светом.
На пустыню смотреть не хочется. Слишком уж эта пустыня... пустая, что ли? Он оборачивается0 к мерцающему свету, плещущему от скал. Прямо в подножии видимо, выдолблены какие-то помещения. Над кривыми входами и окнами, в которые неряшливо вправлены вполне современные пластиковые окна, висят сдуревшие от непрестанного мигания, неоновые вывески.
«Ар^Б». Причём, буква «Б», была, как степень «Ар». «Team». Что за Тим такой? Тайлер? Проданный смех?
Лишь приглядевшись, он увидел нижним индексом, перед «Тeam» две маленькие буквы «in».
Затейники, блин... командый, понимаешь «Интим».
Посередине, между «АрБ» и «inTeam» примащивается и вовсе несуразная надпись: «СчИстливая жЫзнь». Причём, слово «ЖЫзнь» было таки написано именно, через «Ы». «Счи» и «Ж» — отчанно моргают в шизофреническом темпе. Тошнит от этого неразмеренного моргания. Почему, через «и»? Не понятно.
Из-за этой двери доносятся мужские крики, женские взвизги звон чего-то бьющегося, катящегося. Кажется, «жЫзнь» там и впрямь, самая, что ни на есть, «счастливая».
Откуда-то, он точно знает, что она — там. В этой самой «Счастливой жЫзни»
— Хорошо ей там или плохо? — спрашивает он себя зачем-то. Ответа, понятно, не получает. Не даёт мироздание ответов на риторические вопросы.
Достаёт из кармана какие-то измятые мелкие купюры. Мало их. Очень мало. Фатально мало... за вход в такие заведения, обычно надо платить. Здесь за все надо платить, хотя, именно здесь, в Ноэли, это лишено всякого смысла. Ладно. Немного, но по его бюджету, скорее всего, в самый, что ни на есть, притык. Со вздохом пересчитывает жалкие достатки.
Надо идти... костыли шуршат среди мусора, бегающего за ветром по песку и гравию. Пустые пластиковые бутылки, какие-то кичливые надписями пакетики. Бросается в глаза надпись: «Нежное женское». Почему-то эта надпись смешит. Ведь, не нежное ж, ни разу. Грубое, самое, что ни на есть.
Он вздыхает и толкает рукой неподатливую ржавую дверь, косо врезанную в кривой скальный проём. Крики и шум разбиваемого плещут в лицо перегаром человеческого безудержного веселья.
— Надо, — вздыхает он. — Хотя, это ей не понравится...
Вселенная, снова молчит в ответ. На такие сетования Вселенная ответов не даёт. И подбадриваний не произносит.