(#волшебныевещивека)
Это был ужас моего детства. Я заходилась в реве от одного только взгляда на его фигуру. Безобразно толстый, с маленькими, неподвижными глазами, всегда смотревшими куда-то мимо, от чего делалось совсем уж жутко. Правая косолапая нога была решительно двинута вперед. Он шел ко мне!
- Ааааааааа!
Бабушка не понимала моего причудливого детского страха и смеялась:
- А ну!? Ты чего?! Это же Собакевич.
Вот именно - СО-БА-КЕ-ВИЧ!
Собакевич был статуэткой и жил в старинной резной горке.
Это сейчас я знаю, что в 1945-1953 годах на Ленинградском фарфоровом заводе выпустили целую серию фигурок, изображавших гоголевских героев.
Девять великолепных образов из «Мертвых душ» и «Ревизора» были созданы скульптором Б.Я. Воробьевым и художником И.И. Ризничем.
Эх, была у меня шальная мысль собрать всю коллекцию, но желание быстро пропало, когда я увидела цены: каждая фигурка стоит в районе 20 000 рублей.
Это сейчас, а тогда толстый дядька с закинутыми за спину руками ужасно пугал меня. Мама старательно задвинула Собакевича подальше на полку за фаянсовую супницу. Но каждый раз, когда меня проносили на руках мимо, я все-таки видела эти жуткие глазки-гвоздики.
Вы можете подумать, что я просто боялась мужчин. Ха, ничего подобного! На самом деле я очень рано поняла, что мужчины мне ужасно нравятся. Все без исключения.
Когда к папе на улице подходил какой-нибудь знакомый, я немедленно разворачивалась к нему попой и прятала голову между папиных ног. Со стороны казалось, что мне страшно, но на самом деле я была смущена! Я боялась, что прекрасный незнакомец поймет как я влюбилась в него с первого взгляда.
А еще я была без ума от Вертинского: он пел про меня. Ну, как же? А «Доченьки»? Ведь папа меня называл «Доченька моя», значит, и Вертинский пел про меня!
О, я была еще тот фрукт! Уложить меня спать днем не было никакой возможности. Я капризничала, бабушка трясла коляску, мурлыкала какую-то странную песню про ямщика, стыдила, уговаривала, но сон не шел в детскую кучерявую головку. Было жарко, на оконном стекле в тон мне нудела муха.
Мама заглянула в дверь и с надеждой спросила: «Ну, что?»
«Ну, что, что? Не видишь что ли что? Гнездится все, скётся, выпрягается, - громко шептала бабушка, - Давай, ставь «Доченек».
Мама доставала из бумажного конверта большую пластинку. Протирала по кругу вдоль бороздок специальной ворсистой, похожей на лодочку щеточкой и, зажимая ребро диска между ладонями, пристраивала в проигрыватель.
Раздавалось шипение, потом звучало несколько разнузданных фортепьянных аккордов и, наконец, долгожданное: «У меня завелись ангелята, завелись среди белого дня! Все, над чем я смеялся когда-то, все теперь восхищает меня!»
Я цепенела, прислушивалась и уже к началу припева «доченьки, доченьки, доченьки мои» была готова.
Через какое-то время, когда я поняла разницу между множественным и единственным числом, я смекнула, что песня вовсе не про меня, а про каких-то других, неизвестных мне доченек. Я разлюбила вероломного Вертинского и объявила, что выйду замуж только за папу или за двоюродного брата Олежика.
В это же время я сделала невероятную глупость, о которой буду жалеть до последнего вздоха.
Бабушка все еще пыталась укладывать меня своими песнями. Пела она то, что знала с детства, что разучила в эвакуации в теплой компании под незатейливую закуску и холодную водку.
-На муромский дорожке, стоооояли три сосны..…
-Степь да степь, кругооом...
-По Дону гуляаааает…..
Пела тихонько, но всегда каким-то неестественно тоненьким голосом и не про меня. И вот однажды вечером, когда проезжающие под окном машины отбрасывали на потолок длинные тени, я повернулась к ней на скрипучей тахте и сказала : «Не пой больше. У тебя чет все песни на один мотив»
- Ах ты засранка, - парировала бабушка. - Больше я тебе петь не буду.
И не пела. Курить вместе со мной курила, водку пила, а вот чтобы петь - нет.
И нет уже на свете ни бабули, ни папы, ни мамы. Мужчины теперь сами меня побаиваются, а засыпаю я под валокордин или радио «Джаз».
И только старина Собакевич все так же решительно выставляет вперед свою косолапую ногу.
Иди уже сюда, дружище, обнимемся.
«Вырастут доченьки, доченьки мои...
Будут у них ноченьки, будут соловьи!»