Первый закон Академии Детства гласит:
1. Травма должна быть необратимой.
Их было шестеро в то дождливое серое утро. Осень за окном поднимала в воздух жмени желто-красных пятен. Бледно-розовое солнце разбивалось о пришкольные фонарные столбы, орошая калейдоскопом стену маленькой классной комнаты. Нежно-молочный свет медленно скользил по детским лицам, из приоткрытого окна лупил по стенгазете влажноватый ветер удивительно промозглого сентября. Стоя у стены среди незнакомцев, вдали от дома, хотелось забиться в самый темный угол подобно насекомому и никогда не вылезать оттуда.
- Здравствуйте, дети, я ваша учительница Наталья Николаевна, - донеслось из женского рта напротив нашей группы. Женский рот принадлежал худенькому и привлекательному телу двадцати-пятилетней самочки. На ней было строгое черное платьице, темно-синие туфельки. Лак на ногтях пальцев рук – красный. Глаза – зеленые. И еще была странная прическа, похожая на аккуратно уложенное на голове осиное гнездо.
- Сегодня ваш первый день в школе…, - доносилось из ярко напомаженных губ. Черты лица у нее были правильные, притягивающие взгляд. Нарисованные тонкие брови придавали ей облик хищной птицы. Конечно, он не мог тогда этого облечь слова, но он явно чувствовал вибрации опасности и влечения, исходящих от женского тела. Волны секса. Пряталось в ней что-то, это он сразу почувствовал.
Было нечто возбуждающе-стыдливое в том, чтобы стоять ей по пояс, потупив взгляд в ее блестящие новенькие туфли. Меня тянуло к чему-то, чего я не мог объяснить.
Что-то бухнуло со стороны окна (как будто кто-то с ноги ударил по жестяной бочке). Все шестеро повернулись, как по команде, в сторону звука. На карнизе с внешней стороны стекольной рамы лежал на боку голубь, спиной к смотрящим. Медленно на глазах опускались капли крови, образуя странное подобие китайского иероглифа.
Она быстро вывела их через входную дверь на утреннюю зарядку, «пока не приберут в классе», и быстрым перебором пальцев набрала номер на мобильном телефоне.
В коридоре было прохладно и пахло краской. Спустя десятки лет все еще пахнет этим истоптанным детскими кроссовками коридором. Сейчас нет ничего приятнее запаха той вонючей краски. И даже запах резины новеньких кроссовок, в которых его тыкали носом два класса спустя, пронизан сладостью.
Те дни достаются из черепушки, как патроны из барабана старого револьвера – один за другим. Ему становится понятно, что детская память, как граната, чека от которой отрывается ближе к сорока. Все, что после, просто осколки. Ближе к семидесяти ты истекаешь кровью воспоминаний.
Наталья быстрыми шагами семенит ко мне по коридору. «Кенеси, сделал контракт с немцами?» - и машет рукой в сторону заваленного бумагами стола. Я вижу, как парень в офисной белой рубашке суетливо ищет что-то в кипе счетов и заграничных заказов. «Сдать нужно уже через час директору на стол» - со странным задором говорит Наталья и заливается смехом.
Офисные будни – они однообразные сотни глаз-фосеток, уставившиеся прямо в мой насекомый мозг. Лишь слега дни заострены по краям – со стороны восьми утра и пяти вечера. Эти углы – стыки, где один однообразный пустырь времени перетекает в другой, столь же безнадежный.
Спустя час насекомого перебирания лапками в кипе бумаг офисный паучок ползет по паутинке заводского коридора в кабинет директора. Перед входом стоит большой жирный тарантул с пятью глазами на маленькой черной хитиновой выпуклости. Наверное, она служит ему неким подобием заводской головы, накручивающейся на тело еще на приеме в отделе кадров. Потому что так положено по контракту. Два из пяти глаз в очках, а оставшиеся три слепые – должно быть, именно эти слепые глаза и позволяют данному организму, не замечая абсурдности происходящего, влачить свое бледное существование в паутине коридоров и бестолковых перетаптываний у кабинетов. «Вечно тут столпотворение!» - гаркнул небольшого росточка богомол напротив – Евгений Петрович, завотдела по сбыту. «Что, еще не женат?» - пошутил тарантул. «А что ты своими зенками все по моим пальцам шныряешь?» - обиженно переспросил богомол. «Да на кой мне твои пальцы? Голова-то у тебя еще на плечах! Га-га-га!» - залился басистым смехом тарантул, опрокинувшись на спину и потрясая всем телом, его членистоногие лапки ходили ходуном, перебирая клавиши невидимого аккордеона. Выглядело противно, и это убивало всякие сомнения в реальности происходящего.
Кенеси неведимкой брезгливо протиснулся между этой странной парочкой, повернул по коридору налево – дверь к директору была приоткрыта. Видимо, офисный антропоморф топал к двери слишком громко, потому что «Заходите» тут же донеслось изнутри. Отчего-то Кенеси постучал и спросил «К Вам можно?». «Да говорю, заходите уже. Открыто ведь» - добродушно бросил голос из кабинета.
«Вот Вам, Николай Федорович, привела ученичка нашего снова. Вы только посмотрите на него» - с этими словами Наталья Николаевна толкнула меня внутрь, отчего я слегка споткнулся и едва не налетел на директора. В моих руках трясся лист контракта, очки на глазах съехали набок. Я знал все, что последует, это уже было все много-много раз. Я знал трюк – нужно отстраниться, представить, что это не с тобой происходит, а с кем-то другим, а ты как бы наблюдатель, абсолютно посторонний человек в кутерьме происходящего безумия.
«Почему же безумия?» - шокирующе переспросил Николай Федорович, - «Наша школа образцовая, истинный пример победившего либерализма» «Но Николай Федо..» - перебил я. «Нет, нет! Сколько раз я говорила. Какой Николай Федорович? Я уже два года как Елизавета Петровна. Так ко мне и обращайтесь. Присаживайтесь, прошу» - с этими словами Николай-Елизавета Федорович-Петровна указала рукой в перстнях на кресло перед большим столом из красного дерева. «Что же вы, Кенеси, снова за свое? Сколько раз мы уже с Вами проходили этот вопрос? Дайте сюда бумаги… Да, вот так. Да что Вы трясетесь-то весь, чего боитесь? Давайте-ка их сюда!» - нетерпеливо протараторила Елизавета. «Да-да, Елизавета Петровна, гляньте» - поддакивала Наталья, осторожно подступив к столу, - «Вот же. Он снова забыл печать здесь. И не заверил у юриста».
Елизавета внимательно осмотрела страницу договора, держа ее почти у самых глаз, потом слегка опустила верхний край листа, странно преобразилась в лице – под глазом выступил фингал, а во рту дымился сигаретный бычок – и резко бросила в сторону Кенеси «Колян, хватит придуриваться. Мы с пацанами знаем, что никакой ты не Кенеси. Это тебя папаша так назвал, черт знает, зачем. Но батяня твой давно в психушке, мы это знаем. Ты Колян, понял» - сказал Витек. Вернее, только что это была Елизавета, а теперь самый натуральный Витек, мой дружбан из пятого «Б» класса. Вокруг меня было какое-то строение из веток, между которых пробивался красноватый свет заходящего солнца. «Я только что был у директора» - ошалело бормотал я на автоматизме, - Где Елизавета? Мне нужно заверить контракт у юриста, а где он?» «Кто где?» - с выпученными глазами переспросил Витек. «Юрист» - все также, ничего не понимая, на автоматизме ответил я.
«Колян, говорил же тебе не спать на жаре. Какие юристы в нашей деревне?» - с удивленным видом ответил Витек, - «Вон как раз дядь Палыч опять в одних портниках идет, он что ли юрист?» «Но я точно видел, Витек» - настаивал Кенеси. «Ага. Это как тетка Маруська, которая точно своего покойного муженька видала ночью в прихожей. Будешь много видеть, закончишь как батя твой. Так что завязывай с этим, Колян. Спи меньше, да вдыхай глубже, тебе воздуха, небось, не хватает, от того и видишь что ни попадя» - и, помолчав, добавил, - «Бывай пока. Увидимся». Протараторив свою отповедь, Витек, быстро перебирая лапками, прополз жучком в узкую щель между ветками и скрылся из виду в ярком луче.
«Ну все, заходите, ребятишки», - улыбаясь, позвала Наталья Николаевна, стоя у классной двери. Один за одним все шестеро вернулись в класс. Окно, еще пять минут назад бывшее в красных брызгах, теперь блестело, как новенькое. Нас снова построили у доски, после чего Наталья, поправив пальчиками соблазнительно свисающий локон, обратилась ко мне. «Как тебя зовут, мальчик?» Я стеснительно молчал. «Ну давай же, чего боишься?» - крикнул мне Кенеси откуда-то со стороны. «У меня очень странное имя, я знаю это» - тихо произнес я в ответ. «Ничего. Не странное, а особое, наверное. Ну... Не бойся, как тебя зовут? Здесь все твои друзья», - сладкоголосо сказала учительница. «Кенеси» - наконец решился я. «Какие пенисы?» - донеслось справа от меня. Крепыш рядом еле сдерживал смех. «Как?» - переспросила Наталья. «Кенеси» - пробормотал я еле слышно, молясь, чтобы крепыш справа молчал. «Хенеси» - хихикал крепыш. «Тише, у нас тут нужно вести себя хорошо! Это школа, ребята. Будьте взрослыми,» - потрясая в воздухе лакированным указательным ногтем, назидательно сказала Наталья Николаевна. Потом она по одному расспросила оставшихся пятерых. Я настолько глубоко увяз в своих страхах, что не запомнил ни одного имени. Все вокруг расплывалось и казалось слишком далеким, чтобы коснуться меня.
Первый день в школе прошел, как в тумане. Помимо маленькой линейки у доски помню только, как стоял на школьной лестнице перед главным входом в здание. Стоял поодаль от всех остальных, из-за стеснения, наверное. Наталья Николаевна обращалась к еще двум пацанам из моего класса «Что же вы? Пообщайтесь с Кенеси. Вон он, стесняется стоит», - учтиво говорила она. Слышалось хихиканье. А потом равнодушие. Я так и стоял там на перемене – отстраненно, сам по себе. Не помню, чтобы я общался с кем-то в тот день. Вернувшись в свой деревянный деревенский домик, я, обернувшись в постели на ночь носом к стене, все никак не мог забыть о той птице за окном. В глазах стояли брызги. А, может, это были просто слезы. И еще накрапывал дождь. А, может, это было тиканье часов. Сон стирает все границы, заполняя пустоту ожившими суевериями, неопределенными образами и исчезновением себя самого в странном нигдешнем мире.
«Эй» - донеслось откуда-то по ту сторону сна, отчего сон как бы всколыхнулся, и по его внутреннему пространству прокатилась рябь. Волна ряби разорвала оболочку, из которой состоял сон, и Кенеси через образовавшуюся щель выбросило наружу. Глаза его инстинктивно открылись. «Пора» - снова послышалось неподалеку. «Что? Кто?» - всматриваясь в кромешную темноту, только и выговорил Кенеси, еще не до конца придя в себя. Слишком резкие пробуждения всегда немного шокировали, повергая в странную дезориентацию в пространстве. «Ты контракт директору отнес?» - настойчиво спросил голос. «Контракт! Ну конечно же, - подумал я, схватив первую разумную мысль за хвост, но она сразу уж ускользнула в бессознательное, и я бессильно провалился на свою старую пружинистую кровать. «Кенеси, директор сказал, что если мы не закупим эти болты, то тебя отчислят с выговором и позором в аттестате…» - тараторила Наталья. «Аттестат? Что-то знакомое, но при чем тут аттестат?» - голова у меня раскалывалась. «А где Витек из пятого «Б»? - спросил я, повернувшись в сторону едва различимого в темноте силуэта Натальи. «Да что ты такое толдычешь там? Ты вообще слушаешь меня? Вышел на пять минут, а теперь вот завалился. Спускайся на первый этаж, там Евгений Петрович тебя спрашивает, говорит, дело срочное» - сказал Наталья. «Да, да, конечно. Сейчас только оденусь и сразу. А там свет есть?» - спросил я, но Натальи уже как ни бывало. Некоторое время я сидел в полной растерянности, а потом стены вокруг меня покрылись ярко-красными полосами или щелями, через которые пробивались солнечные лучи, в одном из которых я заметил маленького жука. Жук тоже смотрел на меня с какой-то странной ухмылкой, и как будто звал лапкой, медленно покачивая ей в ту сторону, откуда падал луч. «Колян» - сказал жук, - «Я отошел на пару минут отлить, а ты уже слился куда-то. Погнали. Заводи мотык.» Кенеси несколько раз ударил стопой по ножке газа, и мотоцикл, который еще недавно был кроватью, понес его навстречу стене. Витек сел сзади на одну из спиц, и мы погнали. Луч был ухабистый, мотык подскакивал на каждом фотоне, но меня это только веселило. «Витек, ты там как? Голова не кружится?» - спросил я. Но мне никто не ответил. «Уснул, наверное» - подумал я. И тут я на полном ходу врезался в стену непонимания. «Такой контракт не пойдет, Кенеси», «Да вы гляньте, по нему жук ползает» «И как только таких берут? Куда глядит отдел кадров?» - слышалось отовсюду. В глаза мне светил мощный луч прожектора, на пути которого стояла гнусная рожа директора, из щек которого торчали когти, а глаза его были сплошь залеплены комарами, которые, похоже, вонзились хоботками в его глазные яблоки, потому что по щекам хлыстали потоки багровой крови. «Мы не потерпим такого разгильдяйства! Соберите линейку сотрудников! Я хочу, чтобы этого подонка распяли!» - завыл директор, указывая пальцем в сторону выросшей прямо на глазах из пространства черной дыры, над которой сияла неоновая вывеска «NO EXIT FOR MOTHERFUCKERS». «Витек, ты здесь?» - вопрошал я, пока мне заламывали руки за спиной. «Уснул, наверное», - подумал я. Спустя секунду что-то неприятно хрустнуло на полу. Убрав острый каблук, Наталья обнажила на паркете размятое месиво жука, который чуть подергивал лапкой. «Витька больше нет, подонок!» - сказала Наталья басом и толкнула меня в черную дыру.
Происходившее забавляло меня. Вокруг была безграничная синева. Это совсем не было похоже на черную дыру, скорее, на бездну света. Мир вокруг меня вертелся, переливаясь, как в сказочном калейдоскопе. «Курлык! Курлык!» - кричал я миру. Мои руки едва подчинялись мне, и выглядели очень странно. Но меня уже мало что удивляло. Мир странен настолько, что отныне полностью считается мною нормальным. Я просто наслаждался быть частью этой судорожной и спазматической канители понедельников и пятниц. «Курлык! Курлык!» - ворковал я нависшим надо мной облакам. Мне казалось, я падаю, но я не был готов пошевелить ни одним крылом, настолько меня заворожило мое падение. Прямо подо мной была квадратная белая гора с прозрачными пещерками. В одной из таких пещерок я разглядел шестеро странных существ, которые, не шевелясь, стояли у стены, как загипнотизированные. Как возможно такое в столь чудесном мире? Как можно прятаться в темных пещерах в этом солнечном мире? Всеми силами я устремился навстречу, чтобы стать провозвестником чуда, разбудить, взбудоражить, вызволить всех этих насекомых учеников, сотрудников, коллег, менеджеров и директоров. Спасти их, пока не поздно, из залитой светом черной дыры. Последним, что видел Кенеси, было лицо уборщика, схватившего его за тонкую шею и бросившего в мешок. А затем мир погас.