Утро выдалось ясным и холодным. Ветер гулял по верхушкам обмётанных первым золотом деревьев, гнал по небу редкие облака, то и дело поигрывал пылью над мостовой. Осень неумолимо надвигалась на город и Пустошь. Катуан зябко ёжился, кляня лошадь под собой, Микля впереди и скотину между ними. А в первую голову - собственное безумие, вынуждавшее его, словно школьника, подниматься в несусветную рань только за тем, чтобы на несколько часов приблизить все причитающиеся неприятности. Обычное утреннее отвращение к бытию усугублял бодрый вид спутника. Накануне Микль успел не только собрать всё необходимое для путешествия, но и обзавестись в счёт своей доли вознаграждения парой породистых телушек, которых гнал теперь матери на хутор. Катуан подозревал, что животные были приторгованы не вчера. С другой стороны, лучшего случая отправиться в Пустошь, не вызывая излишнего любопытства, трудно было и желать. Верный крестьянской привычке вставать до рассвета, Микль что-то бодро насвистывал, гордо восседая на облучке повозки и глазея по сторонам с видом заправского скотовладельца, хотя в такую рань это могло произвести впечатление разве что на ранних птиц да припозднившихся крыс. Впрочем, у Роковых ворот к ним добавился неодобрительный взгляд сонного стражника.
- Здорово, Микль. Куда это ты в такую рань?
- Да вот скотинку прикупил. Веду на хутор.
- Добрые тёлочки, – со знанием дела изрёк стражник, видно, крестьянский сын.- Вегенские?
- Чистокровки!
- Не худоваты ли? Вбухал, небось, всё, что у Бриуна скопил… И мерин твой?
- Мерин мой, - вмешался Катуан. От наёмника и чужака ожидали чего угодно, а вот слух о нежданном богатстве Микля мог вызвать в городе нездоровый интерес.
- А ты с ним? – стражник наверняка знал Катуана в лицо, но видно, с утра хотелось поболтать.
- Берегини побойся! – искренне возмутился Микль. - Кто ж такую ценную скотину будет гнать через Пустошь в одиночку?! У меня вон ещё скарб: и семена, и металл на хозяйство. А путь неблизкий.
- Ну да, ну да, - закивал стражник, с интересом присматриваясь к рогожке, скрывавшей содержимое повозки.
- Открывать-то собираешься, или до вечера будем лясы точить?
- Так команды ж не было…
Парень вдруг напрягся и остекленел взглядом. Из привратной башни показался начальник караула, признанный хозяин Роковых ворот в чине сержанта городской стражи.
- Привет, бродяга!
- Здорово, таможня. – Катуан спешился, чтобы пожать сержанту руку. Следом и Микль нехотя спустился на грешную землю.
С Вельмаром они познакомились всё у того же Бриуна. Военных сблизили воспоминания о кампаниях, в которых оба принимали участие. Аристократу удалось сохранить инкогнито благодаря значительной разнице в возрасте, известной манере наёмников держаться особняком и общеизвестной неприязни, которую они повсеместно вызывали. С другой стороны, риск, что старый служака как следует переберёт в памяти лица участвовавших в боях аристократов, оставался всегда.
Почувствовав с годами, что тяготы походной жизни больше ему не по силам, Вельмар попросил у начальства перевода на оседлую должность. Самая мысль о тихой патриархальной жизни приводила его в громкую ярость и, уважив закоренелого служаку, капитан ходатайствовал о назначении его на цивильную службу. Вооружившись рекомендательными письмами, неугомонный дед обошёл чёртову прорву чиновников и нескольких вельмож, пока не выхлопотал себе место сержанта городской стражи. Хотя в столице о здешних местах предпочитали не распространяться, слухи до Вельмара дошли и так возбудили воображение неуёмного вояки, что он просился именно в эти места. Здесь, у границ Пустоши, его дотошность, решительность и непоколебимая дисциплина, быстро выдвинули его в местную служивую элиту.
- Куда собрался? – Вельмар обращался к Катуану, подав Миклю знак приготовиться к досмотру. Тот уже развязывал хляби, удерживающие рогожу.
- Да вот, подрядился к приятелю сопроводить его скотинку ко двору в целости и сохранности.
- Не мелковато для тебя?
- На бесптичьи и жопа - соловей. Да и застоялся в городе. Хочется волей подышать.
- Ну да? Смотри, до смерти не надышись.
Вельмар цепким взглядом окинул содержимое повозки, проверил клейма на металлическом инвентаре, пересчитал мешки с зерном на посев и снова обернулся к Катуану.
- Что ж не подашься в столицу? Ждёшь, пока Магит передумает? Женился бы уже. Я вот женился и жив, как видишь.
- Тебе, батя, сколько годков? И свет повидал, и себя показал. А я молод ещё голову в петлю совать. Лучше уж с Миклем в Пустошь. Открывать-то будете?
- Да пора уж.
Вельмар снова пожал Катуану руку, кивнул Миклю и вернулся к башне выводить своих орлов.
Путешественники бестрепетно вынесли утреннее построение, рапорт и смену караула. После этих процедур во двор был вынесен видавший виды деревянный стол и в пару к нему табурет. За ними на свет Божий явился письменный прибор и здоровенный том в деревянном окладе. Чистенький мальчик лет десяти уселся на табурет, перед ним раскрыли тяжёлый фолиант на заложенной странице. Вельмар дал знак начинать. Микль свернул дерюгу, а один из стражников начал громко и раздельно перечислять вывозимый скарб, время от времени знаками показывая хозяину, что и как хочет рассмотреть получше. Мальчик шустро водил пером по пергаменту. Вельмар снова подошёл к Катуану.
- Серьёзно у тебя здесь дело поставлено, командир. А мальчонка-то чей?
- Племянник мой, Вата. Сирота. Сестра ещё родами померла, а муж ейный спился да от горячки и помер, аккурат когда мне отставка вышла. Я как сюда назначение получил, хотел сначала родных навестить. А тут мне через военное ведомство сообщают, что от них один сирота и остался. Я ведь из-за него женился… Дитю семья нужна, вот что. На первые поры я его в один из столичных монастырей определил. Пришлось, конечно, побегать. Ну да мне не впервой. А уж когда здесь обжился маленько, стал ему приёмную мать присматривать. Мальчонка у монахов чуть отъелся, отоспался, тут и заметили его склонность к наукам. Святые отцы нарадоваться не могли. Предлагали пустить его по духовной части. Я, конечно, поблагодарил. Да только, говорю, малец кроме как от вас нигде добра не видел. А у меня перед ним свой долг не оплачен. Пусть поживёт в семье, посмотрит, что и за монастырскими стенами свет не без добрых людей. А когда время придёт самому жить, пусть тогда и решает. А за науки, святые отцы, не беспокойтесь. Я за этим сам прослежу, только присоветуйте, к кому мне обратиться. Настоятель дал мне рекомендательное письмо к Владыке Лакиану, а тот уж здесь нашёл мальчишке учителя у здешних монахов. А иной раз и сам по доброте душевной занимается. Я вот таможенному делу учу, чтобы свой кусок хлеба с маслом всегда был.
- Бойко пишет, - похвалил Катуан. – Ты что, всему учёт ведёшь? Жалование-то небось небольшое. Да и команда, верно, в обиде…
- За меня не беспокойся, - улыбнулся Вельмар. - Мне и на себя, и на ребят хватает. Все довольны. А тем, кто по чину брать не умеет, мы быстро рога обламываем. О себе заботиться – святое дело, но и Владыка, и Магистрат, и подорожные – те в первую голову должны быть довольны.
Тем временем процедура закончилась, и начальник стражи отошёл, чтобы ещё раз хозяйским глазом осмотреть повозку, обменяться парой слов с подчинённым и заглянуть через плечо племяннику. Он что-то сказал мальчику вполголоса, тот кивнул и послушно застрочил.
- Ну что, подбросите старика до Привратного павильона? – обратился Вельмар к Миклю.
- С нашим удовольствием, - степенно ответствовал тот.
Ворота открылись, мост опустился, путешественники продолжили путь. Впереди рядом с возницей на облучке сидел Вельмар, а следом за конём Катуана бодро вышагивали два стражника. Под мостом темнела подёрнутая ряской мелкая вода на дне рва, над которой клочками плыл предрассветный туман. Среди его клубов важно вышагивала промышляющая лягушками и мелкой рыбёшкой выпь. За мостом дорога поначалу шла ровно, следуя древней улицей, окружённая покрытыми дёрном и сорной травой остатками старых стен; затем ныряла в чахлую рощицу, за которой прятался тот самый Привратный павильон. Когда-то на этом месте рос пышный парк, разбитый вокруг нарядной усадьбы – кукольного королевства любимой наложницы одного из череды хозяев Волчьего. Со временем от богато декорированных покоев остались лишь голые, а местами и обвалившиеся стены. Вельмар подарил усадьбе новую жизнь. Из денег, проходивших через его руки, и при участии Владыки Таатара он организовал ремонт заброшенного здания. Павильону подновили и укрепили стены, перекрыли крышу, навесили двери и настелили полы. Помещения обставили простой мебелью: лавки вдоль стен, столы, какая-никакая кухонная утварь. Привели в порядок конюшню и складские помещения. В получившийся постоялый дворик регулярно наведывался святой отец, обновляя обереги и очищая от скверны из Пустоши. Теперь всякий, оставшийся после заката за городскими стенами, мог заночевать в тепле и относительной безопасности. Для поддержания порядка и взимания мзды за ночлег там постоянно дежурили два стражника. Каждое утро с первой повозкой старый вояка сам наведывался сменить караул и проверить положение вещей. Ходили слухи, что благотворительность хозяина Роковых ворот скрывала под собой немалые барыши от дел с контрабандой и бродячими племенами арвов, которые испокон этой самой контрабандой и промышляли. Но доподлинно никто ничего не знал, а если кто знал, так помалкивал. Участие в деле Владыки Лакиана служило надёжным средством обуздания слишком любопытных обывателей или слишком жадных чиновников.
У Павильона путники попрощались со служивыми людьми и двинулись вниз с холма. Парковая роща снова уступила место поросшим чертополохом и тысячелистником городским руинам. Большую часть зданий растащили по камешкам для насущных нужд хуторяне и городские жители. То, что осталось, покрылось сорными травами и давало приют крысам, ласкам, змеям и мелкой безобидной нечисти. Редкие деревья, гнездившиеся на остатках фундаментов, облюбовали птицы. Люди здесь появлялись редко. Скотину на развалинах пасти опасно: сторожат старые, покрытые тонким слоем веток и дёрна колодцы, прячутся под прогнившими досками полов подвалы или весенние промоины медленно но верно подрывают с виду надёжные каменные плиты. Запросто можно сломать ногу, свернуть шею или того хлеще, угодить в логово какой-нибудь твари, которая, может, при солнце и безобидная, а уж под землёй-то в своём праве и силе. Так что городские со своими козами не ходили дальше Привратного парка, а жители окрестных деревень не поднимались выше Старого рва и развалин Внешней стены, заложенных ещё первым Владыкой Волчьего. Дорога змеилась вереницей мёртвых улиц, закладывала широкие петли среди руин. Опасаясь за скотину, двигались медленно. Солнце успело подняться высоко, когда добрались, наконец, до останков привратных башен Старой стены, где стреножили и запустили пастись животных и сами заморили червячка.
Катуану есть не хотелось, а вот жажда допекала изрядно. Студёное утро сменилось жарким полднем, ветер стих, и он сильно упарился. Сжевав за компанию ломоть хлеба с сыром, Катуан оросил съеденное сухим кислым вином пополам с водой. Ездить верхом он не любил, так что после долгого перерыва немилосердно ныла поясница. Отыскав местечко попрохладнее, он с наслаждением вытянулся в тени замшелых каменных глыб. Едва прикрыв глаза, рыцарь услышал над собой не то чириканье, не то сдавленный смешок. А затем тихое: «Касси… Касси…» Так называли Катуана в детстве, и уж это-то прозвище никто здесь знать не мог. Он хотел было вскочить, но всё, что ему удалось – это с неимоверным трудом поднять веки. На руинах сидела и скалила зубы девчонка-подросток. Простоволосая, голоногая, в длинной домотканой рубахе, вышитой по рукавам и подолу красной ниткой.
- Ты кто? – В отличие от остального, язык у рыцаря двигался вполне свободно.
- Важно не кто я, а кто ты, - нахально ответила собеседница и снова захихикала.
- А где Микль?
- Здесь.
Катуану удалось повернуть голову и поводить глазами. Из своего положения он видел часть стены, насыпь через Старый ров и часть дороги, уходящей в редколесье. Но ни человека, ни животных.
- Я не понимаю…
Она соскочила с камня и опустилась рядом с ним на колени. Наклонилась к нему, взяла его лицо в ладони. Её глаза притягивали. В них отражалась дорога, которая вдруг зазмеилась, заскользила между деревьями, запетлилась вокруг оврагов, забралась на холм… В зрачке маячили силуэты усадеб, чьи-то тени и вроде бы даже крылья. А потом губы его ожёг поцелуй, от которого полыхнуло в солнечном сплетении, рассыпалось искрами золотого пламени до самых кончиков пальцев и корней волос, зашлось сердце, перехватило дыхание, затеплилось в паху. Катуан зажмурился, а когда открыл глаза, увидел стоящего над ним Микля.
- Здоров ты, сударь, храпеть. Вставай уже. Пора.
Катуан нахмурился: привидится же такая хренотень. Но томная слабость во всём теле свидетельствовала, что видение имело под собой некую реальную основу. «Вернусь – срочно помирюсь с Магит, а то как бы до конфуза не дошло», - решил он про себя, затягивая подпругу под злосчастной животиной. Как и следовало ожидать, перспектива прервать трапезу и тащиться неведомо куда со здоровым мужиком на спине не вызвала у могучего жеребца прилива восторга. Человеку пришлось настоять на своём с помощью нескольких чувствительных тычков. Субординация была восстановлена, и кавалькада снова двинулась в путь среди рощ и перелесков на границе Ничейной Пустоши. Без приключений ехали до ранних сумерек, когда Микль свернул с основной дороги на боковую колею.
- Там, за перелеском, хутор дворов на восемь. Родня моя по отцу. Там и заночуем. А завтра к вечеру будем на месте…- начал было он, глядя в небо, как вдруг стеганул лошадь и завопил, - Под деревья! Ходу!!!
Животное обижено заржало и рвануло повозку, тёлки замычали, Катуан дал импульс жеребцу, наседая на скотину сзади. Подняв глаза, он увидел в темнеющем небе силуэт то ли огромной птицы, то ли крылатого зверя с гибкой шеей и длинным подвижным хвостом. Разглядывать подробности казалось неразумным, куда как практичнее представлялось приготовить к бою арбалет. Едва только они влетели под прикрытие деревьев, Катуан придержал лошадь, натянул тетиву и вложил болт. Позади и сверху захлопали огромные крылья, жеребец под рыцарем захрапел и затанцевал на месте. Тяжело увернувшись от острых сучьев, преследователь приземлился у опушки. На холме за рощей залаяли собаки, закричали люди, замелькали огни. Микль со скотиной был уже на полпути к укреплённой ограде хутора, а Катуан, скрываясь за молодой порослью с арбалетом на взводе, прикрывал отход и с интересом рассматривал порождение Пустоши.
Тварь, размером с лошадь под ним, обнюхивала кусты. Она стояла на двух крепких ногах, сродни птичьим. Кожистые крылья аккуратно улеглись по бокам туловища. На длинной, гибкой шее сидела маленькая голова с большим, загнутым книзу клювом, увенчанная двумя туго скрученными рогами. Длинный хвост с костяным шипом на конце свивался и развивался, выдавая голод и сомнения. Голод всё-таки взял верх, так как существо подняло голову, заревело и двинулось по тропе вслед укатившей повозке. Катуан решил, что достаточно насмотрелся на причуду природы и выстрелил. Болт, легко прошивающий корову насквозь, сбил чудовище с ног и отбросил назад. Тварь обиженно заверещала, захлопала крыльями и попыталась встать на ноги. Бронированная шкура сослужила ей добрую службу, но, как ни крути, пара костей под ней должна была быть сломана. Шипя и каркая, существо с трудом поднялось и попятилось назад.
- То-то, - хмыкнул Катуан и развернул лошадь к хутору.
Жеребец проявил недюжинное воодушевление, и в ворота хутора они въехали сразу за повозкой.
На ночь их определили в «Гостевом доме». Такое сооружение, как пояснил Микль, имелось в любом поселении в Пустоши. Многие путешественники, двигаясь по Тракту, ведут с собой скотину или везут товары. Поэтому Гостевой дом включал обширные пристройки со стойлами и складами, которые община использовала в своих нуждах или сдавала внаём. Оно служило приютом для путешественников и служилых людей, а заодно и местом собраний общины. Раз в полгода его всем миром ремонтировали и подновляли. Поскольку любой новый человек приносил новые слухи, каждое заселение Гостевого дома сопровождалось более или менее торжественным ужином. Прибытие Микля со спутником не стало исключением. Ужин был сытный, компания степенная. Если Катуан кого особо и интересовал, то виду не подавали. Здраво рассудив, что пока скотина благополучно не доберётся до места своего назначения, ему от местных жителей ничего не грозит, рыцарь не стал засиживаться. Набив желудок и провозгласив пышную здравицу в честь хозяев, он отправился на боковую.
Что его разбудило, он так и не понял. В узкое окошко-бойницу лился голубоватый, мертвенный свет. В тёмном углу сопели и бормотали во сне – видимо, Микль хватил-таки лишку. Ощутив недвусмысленный позыв, Катуан вышел во двор. Луны не было, звёзды горели ярко. Уладив насущное, он вдруг сообразил, что не наблюдает источника бледного свечения, виденного им в окно. Катуан обошёл вокруг дома. Ничего похожего не обнаружил, лишь вызвал любопытство крупного сторожевого пса. Окна были тёмными, на сторожевой вышке маячил силуэт дозорного. Огня не зажигали: здешние жители больше полагались на острый слух, хорошее сумеречное зрение и чуткость дворовых собак. Да и подавать сигнал было некому: каждый хутор, каждая деревня здесь сами за себя. Впрочем, у стен аккуратными горками были сложены готовые факелы: иные твари огня боялись. Но далеко не все. В сопровождении собаки Катуан вернулся в дом. Ни света, ни нахальных девчонок не наблюдалось. Можно было спать дальше.
Утром снова поднялись ни свет, ни заря. Провожал только дозорный, да молчаливые, бдительные псы. Дорога раскисла: под утро прошёл дождь, между деревьями клубился туман. Катуан уже опасался, что они заплутали, когда деревья отступили и просёлок ткнулся в дорогу.
- Крыланы не летают в туман, - заметил Микль.
- Неужели сырости боятся?
- Вроде того.
- А другие?
- По-разному. Так что по сторонам смотри. Тут ещё не Пустошь, но в такую погоду всякое далеко забредает.
То ли везло им, то ли сырость в самом деле всех распугала, а до рассвета на путников никто не позарился. С рассветом туман истаял, зато мелкой сыпью зарядил дождь. Натянули на головы кожаные капюшоны и решили не останавливаться на днёвку. Тракт был безопасен. Широкой лентой вился он среди высокой жухлой травы, пронзительно пахнущей в сыром воздухе, нырял в редкие рощицы, огибал неглубокие овраги. Около полудня ненадолго спрятались под плотным листвяным пологом очередного перелеска. Закусили, переждали пока поутихнет с неба… Когда солнце уже клонилось к горизонту, на них надвинулась стена леса, сквозь которую пробивалась широкая тропа, ухоженная, кое-где размеченная странными знаками. На деревьях то там, то тут Катуан видел следы промыслов: надрезы, воронки и ещё какие-то неясные приспособления. Местами попадались халабуды из тяжёлых брёвен, прикрытых ветками, обтянутые дерюгой и обвязанные вервием. Кое-где рыцарь увидел замаскированные ямы и силки, поставленные на что-то большое. Да и Микль предупредил: в случае нужды с тропы ни на шаг.
- Тут хоть и обжитое место, а разное шарится, что глазом-то не сразу увидишь. А работать надо. Вот и ставят ловушки. Иногда помогает.
Под пологом быстро темнело, но вот лес расступился и в серых сумерках под открытым небом путешественники увидели могучую ограду с заострёнными верхушками, услышали хриплый лай. Над городищем маячили силуэты трёх сторожевых вышек.
- Сурово тут у тебя.
- Иначе нельзя. Почитай, в самой Пустоши живём.
Микль засвистел долгим свистом. Навстречу заскрипели окованные металлическими полосами ворота. За воротами обнаружилась свора в десяток лохматых волкодавов, пяток крепких мужиков с дрекольем, две бабы с вилами и старуха.
- Здоровы ли, мама?
- Милостию Пустоши, заступничеством Берегини, - отвечала старуха, пристально разглядывая Катуана.
Вооружённые люди посторонились, следом отошли затихшие, но по-прежнему подозрительные псы. Повозка въехала на хутор, следом за ней ступал жеребец рыцаря. Тяжёлые створы ворот сошлись с глухим стуком. Ловушка, о которой Катуан догадывался ещё в городе, захлопнулась. Жизнь аристократа этой ночью зависела от того, правильно ли он оценил расстановку сил: перевесит ли романтическое честолюбие его спутника примитивную жадность его родни?