Я-3 - переложения

Рок-Живописец
***

Давно не писал, привык не писать и потому ощущения странные. Жду тупиков и каверз. 
Буду морщиться.
Опасаюсь и тревожусь.
Надрываюсь!
Успокоюсь!
На кухне оставил газа синий огонек,
но то, что ящик письменного стола
перекосился, когда закрывал его одной рукой неловко, нехорошая примета – опасаюсь и тревожусь…

__

Привык не писать в тупике каверзы. Будет странно и буду морщиться…

Опасаюсь, что надорвусь от тревог и потому заранее побольше успокоюсь!

На кухне оставил газа синий огонек, но до ящика письменного стола ему не дотянуться, хотя тот и деревянный, а кроме того так перекосился, что не смог бы убежать…

Что ящик письменного стола перекосился, когда закрывал его одной рукой неловко, и для газа нехорошая примета, но вентиль вроде перекосить нельзя…


Давно в ящик не писал, привык не писать и потому ощущения странные, тем более, что и паутина в ящике…

Перекосился ящик… Когда включал газ, все еще морщился и ждал все новых и новых тупиков и каверз…

Ящик письменного стола перекосился… Опасаюсь и тревожусь. Надрываюсь! Успокоюсь! И уже как-то не до писаний…

Привык не писать и потому, пописав, заработал себе весьма странные ощущения – после чего и ящик письменного стола перекосил, когда закрывал его одной рукой неловко…

Ящик письменного стола перекосился,  закрывал его одной рукой неловко, потому что в ящике заметил газа синий огонек… Закрою ящик и он там задохнется – как и сам я задохнулся до того, что даже не пишу, хотя странных ощущений накопилось много и их бы надо на бумаге прояснить…

Ящик письменного стола перекосился, но это не тупик, а каверза. На кухне оставил газа синий огонек, и в душе горит такой же…

Обладатель первой газовой плиты: ящик стола перекосился, когда писал, ощущения были странные – это все мелкие тупички и каверзы, главное, чтобы на кухне газа синий огонек не разгорался…

Синий огонек газа находится в железной, чугунной тюрьме на пожизненном (при том, что у него очень длинная жизнь)… - и куда девать свой огонек, на что его  расходовать в тюрьме?  Можно только воду чужих душ подогревать, надеясь на то, что с тобой сваренным супом поделятся…

Давно не писал, ящик письменного стола перекосился, а на кухне горстка пепла от сгоревшей бумаги возле синего огонька, так что ощущения странные…

Ящик письменного стола перекосился, а  на кухне никак не разгорится синий огонек – описать бы все эти странные ощущения, но я давно не писал, жду и тут тупиков и каверз…

Ящик письменного стола перекосился – опасаюсь и тревожусь! Надрываюсь!
На кухне оставил газа синий огонек - успокоюсь… Хотя от нехорошей приметы все же буду морщиться…

Может ли что-то хорошее написать та же рука, что так неловко обошлась со стола деревянным ящиком? Опасаюсь и тревожусь…

Тревожусь даже за газа синий огонек… «Ощущения странные», «нехорошая примета» - писатели всегда полны тревог и опасений… Находясь в общем оцепенении, у них только частным порядком шевелятся пальцы…

Только потому, что ящик письменного стола перекосился, когда закрывал его одной рукой неловко, я заметил, что в нем горит газа странных ощущений синий огонек…

Иду на кухню, как там газ, опасаюсь и тревожусь… Надрываюсь! Успокоюсь! – и вновь на кухне горит газа малый огонек…

Привык не писать, да и ладно – зачем мифических читателей своими странными ощущениями пугать, зачем  заранее заставлять их опасаться тупиков и каверз…

Написать текст за столом и тут же отнести его на кухню, где горит газа синий огонек… Не открывать же ящик у стола без крайней нужды – от него жду только тупиков и каверз…

На кухне горит синий огонек тупиков и каверз… - но  в комнате на меня набросился перекошенный ящик и вовсе странных и опасных ощущений! (Стать бы чьим-то любимым домашним животным!  вот бы сбросился груз с плеч! Со временем я бы даже настолько успокоился, что попробовал писать…)

Привык не писать… - но с таким некачественным столом это немудреное дело… (9 ящиков из 10 в моей жизни перекашивались… Но кстати и газ  раз из десяти хотя бы немного, хотя бы как-то подводил…)

Ящик письменного стола перекосился, вдарил по нему с ноги – ну что после такого можно написать? Хотя сами знаете, у меня даже газа синий  огонек способен вызвать массу странных и любопытных ощущений…

***

Приступы гнева и приступы похоти. Иногда могу и солгать, и украсть. И любовь приступами, и смелость. Несешься, как все любители быстрой езды, яростно выключая разум. Мозгляк раздутый, кровью и спермой налитый…

Каким надо быть богом, чтобы не осатанеть на холодном ветру, не превратиться  в кусок мерзлого, вздрагивающего мяса…

«Я оптимист, но  все же хочу сообщить вам про слабость человеческую и  холодный ветер».

Холодный ветер опустошил и заморозил, ослепил и обозлил – как выбрать любовь и смелость, а не похоть и гнев для полноты и теплоты жизни?

Взрослый человек должен быть волевым – но не убей жизнь души, что изначально безвольна… Всё равно расти нужно не за железобетонной стеной, где так легко воображать себя рыцарем с забралом при настрое романтическом или Дон-Кихотом при настрое ироническом…

__

Приступы гнева и приступы похоти – и каким надо быть богом, чтобы не осатанеть на холодном ветру…

Осатанел на холодном ветру – виноваты ли в том мои приступы похоти?

И любовь приступами, но сейчас я так  осатанел на холодном ветру, что когда оттаю, наверное, будут только приступы похоти…

Взрослый человек должен быть волевым на холодном ветру и при приступах похоти – или хотя бы воображать себя рыцарем с забралом при настрое романтическом или Дон-Кихотом при настрое ироническом…

Сначала на машине несешься, как все любители быстрой езды, яростно выключая разум, потом сатанеешь на холодном ветру – и железобетонная стена, что рядом, как надгробный памятник мне…

Сначала я осмелел, но холодный ветер сделал свое дело и я осатанел. Сначала я полюбил, но железобетонные стены сделали свое дело и у меня уже только приступы  похоти…

Сначала мой приступ гнева на чужой приступ похоти, потом уже вдруг наоборот. Жизнь – это великая путаница на холодном ветру, где каждый желал бы согреться любовью, но за неимением оной соглашается и на приступы похоти…

Про Дон Кихота, кстати, никогда не мог дочесть до конца и потому так и не понял, это был мирно или буйно помешанный?

Взрослый человек должен быть волевым, но  все же хочу сообщить вам про слабость человеческую и  холодный ветер… (Про мозгляка раздутого, кровью и спермой налитого будет отдельная проповедь…)

За забралом рыцаря - мозгляк раздутый, кровью и спермой налитый, за романтикой Дон Кихота – приступы не только гнева, но даже и похоти…

Несешься, как все любители быстрой езды, яростно выключая разум и сшибаешь какого-нибудь Дон Кихота – чувствуя себя преступником – или же сталкиваешься с каким-нибудь рыцарем с забралом, после чего сатанеешь на холодном ветру, чтобы окончательно не превратиться  в кусок мерзлого мяса…

Холодный ветер опустошил и заморозил, ослепил и обозлил – как стать Дон Кихотом из далекой Испании (у нас даже рыцарем с забралом не стать, потому как железо жутко холодит)

«Я оптимист и хочу сообщить вам, что  слабость человеческую хорошо вразумит  холодный ветер».

Приступы любви и приступы смелости заменяются приступами гнева и похоти при помощи вездесущего холодного ветра, а приступы гнева и приступы похоти заменяются приступами любви и смелости при помощи одного Дон Кихота…

«Мозгляк раздутый, кровью и спермой налитый, ты взрослый человек и должен быть волевым»

Можешь и солгать, и украсть, но не убей жизнь души, не теряй своей способности читать Дон Кихота…

Осатанев на холодном ветру, наконец, быстро несешься на машине, яростно выключая разум – это приступ гнева… Мозгляк же раздутый, кровью и спермой налитый, быстро несется на той же машине за железобетонную стену, где даже при приступах похоти так легко воображать себя рыцарем с забралом при настрое романтическом или Дон-Кихотом при настрое ироническом…

Приступы гнева у рыцаря и приступы похоти у Дон Кихота. Иногда могут и солгать, и украсть. И любовь приступами, и смелость. Несутся, как все любители быстрой езды, яростно выключая разум. Мозгляки раздутые, кровью и спермой налитые…

Каким надо быть Дон Кихотом, чтобы не осатанеть на холодном ветру, не превратиться  в кусок мерзлого, вздрагивающего мяса…
«Я рыцарь, но  все же хочу сообщить вам про слабость человеческую и  холодный ветер».

Иногда могу и солгать, и украсть. Всё равно расти нужно не за железобетонной стеной, где так легко воображать себя рыцарем с забралом при настрое романтическом или Дон-Кихотом при настрое ироническом…

Холодный ветер опустошил и заморозил, ослепил и обозлил и я бы спрятался за железобетонной стеной, но там меня ждут приступы похоти… - не только книжки про рыцарей и донкихотов…

Кажется, сам холодный ветер воздвиг эти железобетонные стены, а людишки тут не при чем, они только мыкаются со своими приступами гнева снаружи этих стен и приступами похоти внутри (и донкихоты мыкаются, и рыцари…)

***

Новый тип писания: смесь поэзии и прозы, поэзии и рассуждения. «Настолько вдохновился, что и формально слова вдруг стали друг с другом совпадать – ложиться в рифму». Совпадать разово, мгновенно, по счастливой случайности,  а не от и до и от «а» до «я»…

Я -  горемычный Кафка. Здоровья мало, близких мало и денег мало – как тут пробраться по жизни далеко…

«Он силен, но он спит в берлоге, как медведь и идет туда, куда поведут, как лошадь – хотя иногда и свирепствует, как лев – а я от своей слабости постоянно сильно обливаюсь кровавым потом и иду на разрыв, на переворот, на смерть и воскресение». 

…Но летом слишком тепло, чтобы не разнежиться, а зима слишком сурова, чтобы не испугаться. Особенно нежно теплое утро, особенно суров холодный вечер… Нежность делает тонким, но и расслабленным, а суровость грубит, но и бодрит. «Тонко бодрый». «Расслабленно грубый». «Тонко грубил». «Шел расслабленно и бодро»…

__


Новый тип писания, все дела, неформально слова танцуют, перемещаясь и перепрыгивая от поэзии к прозе, от прозы к рассуждениям – и даже формально пару раз совпали – но здоровья мало, близких мало и денег мало – как тут пробраться по жизни далеко? Я хоть и горемычный, но даже не Кафка… (Горемычный танцор, который на танцы тратит  все свое время, никак остановиться не может… Кажется, я встречал таких – потрепанных и бедных, но лихорадочно возбужденных, явно творческих, явно необычных – однако, не помню, чтобы хоть кто-то из них занимался не хренью… Правда, и мало знал их, обычно первый контакт оказывался и последним – тем более, что они-то меня не замечали… Может, они, как и я, на самом деле натворили массу великолепных вещей, но когда умерли, вся эта масса, все эти мешки, все эти мозги канули в лету… Или они еще не умерли, но забвение уже все равно очень плотно их окружает…)

Здоровья мало, близких мало и денег мало – как тут пробраться по жизни далеко? Все же шел расслабленно и бодро – и даже тонко грубил иногда прославленным, богатым и власть предержащим (впрочем, нынче уже частенько обхожусь и без тонкостей. Вот, к примеру, один из моих последних коментов: «Зюганов – сука тупая!» Или: «Шевченко, слабо повеситься, если Павел Николаевич окажется Борисом Николаевичем?» Или, в концовке отповеди одному доморощенному социалисту: «покайтесь, Фефелов и остальные дураки!» А что я писал про усатого махинатора  Грудинкина часто и  вовсе не подлежит цензурной печати…)

Я -  горемычный Кафка, но летом слишком тепло, чтобы не разнежиться… Я – смелый Толстой, но зима слишком сурова, чтобы не испугаться…(наверное, все же бывали моменты, когда и Толстой зимы пугался… - помню, писал про замерзших в метель…)

Он силен, но он спит в берлоге прозы, как медведь и в религии с политикой идет туда, куда поведут, как лошадь – хотя, как ни странно, иногда в поэзии и  свирепствует, как лев – поэтому я от своей слабости сильно обливаю его своим кровавым потом,  пытаясь если не поднять, то хотя бы на другой бок перевернуть, вместо того, чтобы по-прежнему двигаться расслабленно и бодро…

Я -  горемычный Кафка. Здоровья мало, близких мало и денег мало – как тут пробраться по жизни далеко… - но слишком нежно это теплое утро…

Летом слишком тепло, чтобы не разнежиться, буду только текстики пописывать - новый тип писания, смесь поэзии и прозы, поэзии и рассуждения… Зима слишком сурова, я просто испугался рисовать… – опять пошли текстики; про медведя, про лошадь…
 
Я втройне  горемычный Кафка, потому как у нас зимы очень суровы. Даже при великом вдохновении рифмы очень редко удаются – много чаще зуб на зуб не попадает… Хочется бросить все и спать в берлоге, как медведь, а проснувшись идти, куда поведут, словно лошадь… Разве что, если  я рассвирепею как лев, то опишу вам это новым типом; там будет смесь…

Я – горемычный медведь и унылая лошадь, но нежным летним утром  вдруг писателем заделаться решил. Писал расслабленно и бодро, тонко грубил… - местами походил на Кафку…

«Я от своей слабости  сильно обливаюсь кровавым потом и иду на разрыв, на переворот, на смерть и воскресение» - но надеюсь, что новый тип писаний выручит меня. Да и летом слишком тепло, чтобы не разнежиться… - в общем, пока я шел расслабленно и бодро… (Что будет зимой, холодными вечерами? Кровавый пот превратится в красные сосульки? Изображу медведя, лошадь, даже льва – но медведь и лев будут жить только в клетке… - расслабленно грубыми…)

***

…Нет, он добр и бодр. Идеален, как огурчик – но в рассоле, в 3-хлитровой банке…

Закончив отповедь, приутих, призадумался без мыслей… Такие мысли тоже суета, тоже дело, а не думанье…

Позвонила торговка: «вопрос с продажей – картин – решился отрицательно». Она мне, конечно, никогда не внушала доверия…

Затаенно надеяться воскресить всех этих полуживых… - и не бояться убить их своей откровенностью…

 Сытые голодного не разумеют – и поэтому приходится сеять смерть и, может быть, уже только потом предлагать воскресение…

__

Позвонила торговка: «вопрос с продажей – картин – решился отрицательно». Сытые голодного не разумеют – и поэтому приходится сеять смерть и, может быть, уже только потом предлагать воскресение…

«Сытые голодного не разумеют – и поэтому приходится сеять смерть и, может быть, уже только потом предлагать воскресение…» - закончив отповедь, приутих, призадумался без мыслей… Такие мысли тоже суета, тоже дело, а не думанье…

…Нет, он добр и бодр. Идеален, как огурчик – но в рассоле, в 3-хлитровой банке… Затаенно надеюсь воскресить всех этих полуживых… - и не боюсь и убить их своей откровенностью…

Позвонила торговка: «вопрос с продажей – картин – решился отрицательно». Она мне, конечно, никогда не внушала доверия… …Нет, она добра и бодра. Идеальна, как огурчик – но в рассоле, в 3-хлитровой банке…

Позвонила торговка: «вопрос с продажей – картин – решился отрицательно». Она мне, конечно, никогда не внушала доверия… Пойду, огорошу кого-нибудь своей откровенностью; пусть, суки, подавятся…

…Нет, Я добр и бодр. Идеален, как огурчик – но в рассоле, в 3-хлитровой банке… Оттуда затаенно надеюсь воскресить всех этих обедающих полуживых… - и не боюсь испортить им аппетит своей откровенностью…

Позвонила торговка: «вопрос с продажей – картин – решился резко отрицательно». Придется сеять смерть,  хоронить ее в рассоле, в 30-литровой банке и уже только потом предлагать воскресение…

Позвонила торговка: «вопрос с продажей – картин – решился резко отрицательно» - не боится убить меня своей откровенностью…

Не боятся убить меня своей откровенностью, но я в рассоле, в 3-хлитровой банке…

Затаенно надеялся продать картины, но позвонила торговка… Ну уж теперь нечего бояться убить их своей откровенностью… Хотя он-то добр и бодр. Даже идеален, как огурчик – но ведь в рассоле, в 3-хлитровой банке… Закончив отповедь, приутих, призадумался без мыслей - такие мысли тоже суета, а не  дело; и даже  не думанье…