Памяти страстотерпцев и мучеников Российского императорского дома Романовых.
Пасхальное утро в этом году выдалось пасмурным, тучи цеплялись за шпиль крепости, осторожно касались крестов над куполами и казалось, сама весна пряталась в склянках городских фонарей, капризничая и не желая показывать своё личико ранним прохожим. В доходных домах началось движение, прислуга в особняках растворяла окна людских, дабы выпустить кухонный дух наружу. Куличи притаились, покрытые чистыми суконцами да скатерками, яйца в горке ждали своего часа по прошествии всенощной и откуда только взялся – нежный запах вербы витал над улицами, заглядывая в окна и щели. В Зимнем пахло весною. Талою оледью тянуло с Невы, заворачивало на Дворцовую площадь, Александрийский столп мокро и матово высился, овеянный речной моросью, а фигуры на фронтонах дворца сияли, словно и не было туч над ними. В семье началось утро, особое, его ждали всем домом , уповая на благое. В этот год, на трёхсотлетие династии всё должно было быть необычным, так чувствовали дети этот день. В отце завелось неладное. Оно ворочалось и мучало, отвлекая от торжества, под усами завелась колотьба и Николай не мог отделаться от ощущения, что что-то должно случиться. Молитва не принесла явного облегчения, но в сознании императора оставалась надежда на пасхальную службу.
Дети испили чаю без сладкого, семья отправилась приготавливаться к поездке в храм.
- Отец, мы на корабли поедем вначале? – Алексей вошёл в приоткрытую дверь спальни.
Николай, стоявший пред образом Фёдоровской Божьей матери обернулся к сыну. Личник Алексей, не решаясь войти вслед за цесаревичем в покои от входа махал рукой, шепча – Не велено же, батюшка!
- Вначале Богу поклониться положено, Алёша, а там и с делами управимся, - Николай улыбнулся, в усах пахнуло миндалём, сын разочарованно пожал плечами.
– Тогда я пойду, Ольга начертала вирши новые, матушке понравилось, - Алексей оглянулся на Пилипенко, рослый казак, огорчённо присевший у входа в опочивальню всё манил его наружу. Цесаревич вышел, Николай перекрестился и поклонившись лику покинул покои.
Тучи над дворцом начали расползаться, то ли ветер переменился, то ли шпиль проколол серое брюхо ненастья, но над Невой посветлело, разбегаясь ярким по улицам и площадям, отзвуки молитв читались на номерах домов и табличках названий улиц, на куполах появились первые блики солнца. Исаакий словно нарядился в свет и высится своим величием над крышами домов, подобно патриарху пред прихожанами. Тяжёлые языки колоколов в узде ждали своего часа.
У храмов началось движение, послушники с оглашенными выносят столы из подклетья, расставляют невдалеке от ступеней с чистыми полотнами на душах. Собравшиеся прихожане терпеливо придерживают на ветру корзинки, мнут в руках свечи. Хлебы из корзинок доверчиво смотрят в небо, помаргивают глазурной сыпанкой, в яичках ещё не ушедшая теплота под раскраской, кресты маковые и серафимы в сахарной пудре скромно по бокам.
Царский кортеж подъехал к Петропавловскому собору. Личники спешились, встали у портика храма, государь с семьёй вошёл под своды. Присутствующие расступились, у государева места стоит несколько ваз с живыми цветами, семья императора скромно расположилась позади, аромат ладана и горячего воска укутывает лики над алтарными вратами, распев молитвы не тревожит огней лампад, кажется, что вязь слова Божьего незримо обнимая прихожан нескончаемым ручьём вьётся под самый купол собора, исчезая в светлой вышине с тем, чтобы вернуться вновь благом земным и прощением истинным.
Царь крестится вместе с прочими, обшлагом задевает орден Святой Анны на мундире, тот краем упирается уголком в ткань, повисает криво, Николай конечно же этого не замечает, святая на эмали тихо клонится с небес во взгляде на суету земную и в сознании самодержца вдруг вопрошается ровно, спокойно, доброжелательно: - Постился?
И в мысли не дерзает верующий ответить пред Матерью Божьей, разум человечий взмывает мигом вверх, под своды и темь тревог, волнений, неуверенности тотчас же падает ниц, словно с бёдер царя разбившись, слетает тугая дубовая бочка, проваливается в бездну дурное очувствие, молитва вьётся, словно и не случилось чуда, Николай вновь крестится, орден соскальзывает углом по мундиру, повисает ровно, как означено быть ему на груди.
Выходит иерей порою из храма, делится щедро благодатью с паствою своей, брызги летят на столы крест-накрест, тушат свечи, оседают на счастливых лицах, дети морщатся, размазывают ладошками святое по щёкам, тянутся к куличам, дух медовый от послушника веется к ним и под каждым женским платком сейчас – как под сводами храма, надежда и причастие.
По началу апостольских чтений семья выходит из храма, трижды поцеловавшись сходит со ступеней царь, раздаёт яички фарфоровые на память.
- «Христос воскресе!» - негромко возглашает, но слышат его все.
- «Воистину воскресе!!!» - ответствует нестройный хор.
А на душе покойно.