Жара иссушает, обесточивает, отупляет. Июльское азиатское солнце ультрафиолетом проникает в самую душу. Желтая звезда горячо признается в своей смертоносной любви, извергая из себя миллионы тонн энергии, и требует любить, любить, любить. Но от хрупких стенок черепной коробки эхом отражается лишь: пить, пить, пить...
...Долговязая девочка-подросток с отцом возвращаются домой после рыбалки. Идут молча, хотя в душе девочки ликование - она сама впервые поймала сазана. Небольшого, в две ладони, но сама. Как он бился, норовил сорваться, но подсечка оказалась удачной... У отца этих рыбин штук восемь.
Первобытной радости от добычи мешают только острая жажда и жуткая боль во всем теле: белые с утра колени и плечи девочки стали пунцовыми от летних лучей. На следующий день кожа в этих местах покроется страшными грязно-желтыми волдырями, конечности вообще будет не разогнуть, поднимется температура, а сейчас она медленно, но твердо идет рядом с отцом, боясь показаться слабой.
Впереди замаячил кран, из которого весело вырывается на свободу вода. Девочка, сняв кепку с вспотевшей головы, припадает губами к прохладному металлу и долго пьет. Отец пытается ее остановить, но потом с жалостью и чувством вины смотрит на дочь. Через минуту ее стошнит этой водой, но так даже лучше - из тела уйдет лишнее, слишком лишнее тепло, полученное за день сидения с удочками на реке...
Зной плавит волю, которая пытается спрятаться в тени деревьев, зданий, фонарных столбов, под душным зонтом. Каждая сотня летних метров в Каршинской степи превращается в километры. Серо-голубой горизонт дрожит в мареве. Горячий ветер, проникая под мокрую от пота одежду, на мгновение приносит слабенькое облегчение, но тут же, алчно схватив в охапку драгоценную влагу, кидает в тебя горсть жгучего песка.
...Молодая женщина после обеда в самое пекло идет пешком в библиотеку колледжа. Не за любимыми книгами, которые давно сдали на макулатуру, предав анафеме за нецензурные слова "советский", "коммунистический", "ленинский" в названиях издательств и упоминаемое проклятое время "до 1991 года". Она там работает. Вынужденно. Пока больше негде.
На центральной улице провинциального городка ни души, изредка лениво проезжают легковушки с торчащими из открытых окон медно-коричневыми руками водителей. Молодые топольки неуверенно шелестят листьями. В сухих арыках желтеет трава.
Солнце в сумасшедшей горячке целует неприкрытую кожу лица, шеи, рук, ног и сквозь подошву легких босоножек норовит обласкать ступни. Женщина терпеливо сносит эти проявления необузданных чувств светила, скоро она спрячется от него в прохладном читальном зале, пахнущем краской и новыми учебниками.
Неожиданно в хлипкой тени камыша что-то зашевелилось. Ёж. Степной. Обычный. Нет, не совсем обычный. Все его лапки и брюшко были покрыты черной смолой. Укладывая асфальт, рабочие разлили расплавленный битум у обочины, который долго не застывает в зной. В эту коварную ловушку и угодил ушастый зверек. Он был обречен. То было его последнее движение. Под солнцем слабые и беззащитные умирают быстро...