Нью-Йорк. Колыбель всех мечтателей. Разных идей и народов. Огромных, пестрящих жизнью улиц. Высоких и массивных небоскребов. Уличной еды. Таксофонов. Желтых такси. Полицейских на лошадях. Модников, сыновей банкиров с их пассиями, имеющими дикие начесы и не менее дикие телефоны в сумочках.
Как минимум семь лет Стефан не был в Нью-Йорке. И что он понял, когда прибыл сюда, так это то, что этот город неповторим и неотразим в своем роде, будучи таким узнаваемым и разным одновременно. Не меняющим своего бурного течения жизни, которое было способно вовлечь и затянуть в себя за пару секунд, отчасти, не будучи столь приветливым. Эксцентричным, бросающим вызов, выразительным с ноткой надменности казался сейчас Стефану Нью-Йорк. Однозначно, тихий провинциальный городишко был намного домашнее Нью-Йорка, как не крути, и сколько бы Стефан не провел здесь дней во время обучения в аспирантуре. Этот город открыл ему много возможностей в его жизни, и продолжает это делать в жизнях других людей. Но он не дает себя покорять. Он предоставляет возможность одним людям покорять других людей.
Зачастую Стефану было не просто находиться в Нью-Йорке, исходя из того, что здесь было слишком много транспорта. Особенно, сейчас. Шесть лет назад у него не было настолько видимой проблемы. Но успокаивая себя мыслью о том, что сейчас он не в самом транспорте, Стефан первым делом решил насытить мысли и заполнить нутро Центральным парком – его любимым местом в Нью-Йорке. Особенно в конце лета здесь было замечательно, как он признавал. Насытиться моментом старались в первую очередь и молодые люди – старшеклассники, студенты. Центральный парк и их любимое место тоже. Было достаточно компаний, собирающихся с магнитофонами, что не досаждало Стефану, даже напротив, нравилось. Ему это напоминало собственные годы в Нью-Йорке, отчасти беззаботные, отчасти – кусочки его билета в будущее, которое теперь было настоящим. Что вызывало досаду в Стефане, так это лишь мысли о том, что того времени больше не будет. Его уже нет, как он считал. Осталось лишь существование, в котором и можно лишь постараться скрасить подобной прогулкой, вызывающую ностальгию и кое-какое вдохновение, все же.
Время…
Самый мудрый тот, кого больше всего раздражает его потеря. И сейчас Стефан спешил. Спешил насытиться тем временем, что было у него в Нью-Йорке. Всего три дня. За эти три дня он хотел успеть не то, что бы многое. Скорее – важное. Побывать на литературном форуме, ради которого он, собственно, и здесь. Современные писатели с разных уголков планеты, и такие же как он – начинающие, не признанные, желающие уловить ту суть, которую уже с легкостью преподают уловившие.
Перед самим собой Стефану было немного стыдно за то, что он практически никого и не знал среди участников форума. Разве что Энн Райс. И то, он не был особым фанатом такого литературного жанра, как готический роман, или же сага о вампирах. Он любил классику, томическую, томную, нудную, которую способен прочитать только тот, у кого практически отсутствует нервный аппарат в том нужном смысле, и у кого присутствует не то, чтобы ангельское – «стефанское» терпение. Терпение Стефана Полански – читать эти нудные книжищи, как сказал бы Льюис, не прочитавший и букваря в утрированном смысле. Естественно, философов немецкой классики и европейского экзистенциализма Стефан вообще знал назубок, и был отчасти смятен той мыслью, что не сможет застать ни одного из них, чтобы задать им хотя бы пару-тройку интересующих его вопросов. Услышать ответ от Фридриха Ницше, или Альбера Камю – для него было бы высшей степенью внутреннего покоя и удовлетворения. Ему то, по сути, было не интересно задавать вопросы писателям, которых он почти не знал. Сам себя он считал не таким уж и писателем, и на самом деле, никакого признания ему не нужно было. Так он думал сейчас, по крайней мере, признавая себя лучшим философом, нежели писателем. Но все же, он был здесь сейчас…
Эта книга…
Она мучила его больше, чем зубная боль клиента стоматолога. Написав чуть более сорока страниц, он почувствовал эмоциональную истощенность. Почувствовал то, что он выдохся, и чуть ли не готов бросить. Но выдохся не в плане терпения, а в плане идеи. Тех эмоций, что поначалу захватили его целиком. Теперь же он чувствовал некую двойственность. И «да» и «нет» были его спором. Стоит ли писать этот роман, который исходит из него врожденным образом, естественным, но придающим дискомфорт его мыслям и внутреннему мироощущению. Мыслям ни о чем. О смысле, которого он никогда не видел. О действии, которое вроде и есть. У которого есть конечный пункт. Цель. Но есть и противодействие. И это все бурлило в нем, но тихо, и незаметно, как болотная топь, засасывающая в себя. Этому подвергалась и его идея.
Так ли у них? У этих писателей? Вот, наверное, единственное, что он спросил бы у них. Возможно, это и значит, это и есть – быть писателем. Хотя, опять же, у Стефана язык не поворачивался называть себя писателем. Почему-то, все, о чем он думал сейчас, возвращало его к исходным страданиям – ментальным и духовным, даже творческим. Он посмотрел на дерево, которое очень любил, с целью обрести покой хотя бы на пять минут, а дальше станет легче, от осознания того, что у дерева этого жизнь далеко не проще.
Так и случилось. Стефан стал отвлекаться на природу, наконец, поняв, для чего он сюда пришел. Желание. Вот, что руководит человеком. И литературный форум, по сути, было его единственным желанием в Нью-Йорке. Иногда и о родном городке стоит позабыть на время, вырваться из него, возродить к нему теплые чувства, желание жить и работать в нем. Желание вернуться. Немного подняв в себе дух, Стефан теперь думал лишь о форуме. О том времени, которое планирует провести с удовольствием.
Наконец-то оказавшись на нем, Стефан почувствовал себя уверенно, но одиноко. Зал был огромным, количество мест и людей – тоже. Возможно, именно поэтому. Но это было и приятное чувство для Стефана. Уже давно ничто, как пребывание в компании с самим собой (и не важно, сколько людей вокруг – два, или две тысячи, как сейчас) вызывало в Стефане лишь умиротворяющее чувство спокойствия.
Черный приталенный пиджак, чрезмерно подчеркивающий стройность телосложения Стефана; белая классическая рубашка с идеально выглаженным воротником без галстука; аккуратно и старательно зачесанные волосы немного назад и набок, словно в противодействие их непокорности; и никуда не пропадающая щетина на худом лице – в таком неисправимом образе молодого преподавателя, философа и ценителя литературы присел Стефан на один из последних рядов, скромно скрестив руки на ногах, и внимательно слушая все, что говорилось и показывалось на обозрении.
Иногда отвлекаясь на собственные мысли, но зачастую слушая (сейчас какого-то канадского автора нашумевшего в прошлом году бестселлера, о котором Стефан был ни сном ни духом), Стефан время от времени смотрел по сторонам. Сам не зная, отчего. Возможно, от скуки, которой он не ожидал. Такой внезапной и тотальной. Он редко такое испытывал. И тут он пригляделся к одной очень истонченной фигуристой даме, которая следовала к своему месту на первом ряду. Стройная блондинка, изящно шевелящая своими хрупкими оголенными плечами в красно-белом платье с широким вырезом до низа лопаток и широким поясом, затягивающим и без того впалый живот, приковала его взгляд. Уж больно знакомой показалась ему эта дама. Смотрел, и все больше пытался вспомнить, крутящийся в мыслях довольно знакомый образ. Стефан отлично узнавал людей со спины. Ведь только пока так он застал ее в линзах своих очков. И узнавал не хуже, чем по ногам, на которые он и смотрел в первую очередь всегда и везде. А если смотришь на ноги, а не на лицо, то и со спины узнать человека намного проще.
Сопоставляя, он уже был уверен в том, кто это. Плечи, бедра, опять же – ноги. Он узнавал их обладательницу. Стефану уже не был интересен этот канадский писатель, имя которого он даже толком не запомнил, а его крутую популярную книгу – тем более. Он знал, что через некоторое время будет перерыв. Наверняка, она захочет выйти в банкетный зал, выпить чего-нибудь. А он будет уже там. Он хотел встретиться с ней, но ненавязчиво. Поэтому, поняв, когда приблизительно ему нужно выйти, Стефан уже был наготове. Находился у длинного стола с несколько соскучившимся и в тоже время изнудившимся взглядом, в одной руке держа бутерброд с красной икрой, и с бокалом шампанского – в другой.
Посмотрел на пузырьки в бокале, и подумал, какой же ахинеей занимается. Не то, чтобы сейчас (а сейчас в особенности), но и по жизни. Он так хотел вырваться из Белвью и повидать Нью-Йорк. Пообщаться с кем-нибудь из писателей. Но сейчас чувствовал лишь скуку и желание поскорее удалиться от них всех. Этих людей невозможно вытерпеть. Они невыносимы – эти самовлюбленные лицемеры. Каждый настолько наряжен этими фразами и мыслями. Словно петухи в одном курятнике – писатели не должны находиться в одном и том же месте одновременно. Вот, что он точно осознал для себя сейчас. Хотя, опять же, какой из него писатель?.. Так себе… Любитель. По-иному Стефан и не думал о себе, с тоской и скукой прожевывая бутерброд, отмечая для себя, что тот довольно вкусный – икра не прилипала к зубам, ему это нравилось.
Стало немного шумно. Шум приближающихся голосов. Судя по звуку, пару десятков людей. Максимум - сорок. Сейчас они откроют дверь и подойдут к одному из банкетных столов с тем же желанием, видимо, как и у него. И правда, прошло несколько секунд, и не большая толпа людей наполнила зал, прежде составлявший одинокую компанию Стефану. Теперь в нем были люди. Все в модных фраках, нудных платьях, с занудными и надменными выражениями лиц, словно неплохо провели время, но и не сам Хемингуэй плясал пред ними пять минут назад, заколдовывая кобру.
«Неужели и у меня такое лицо?» - самовольно подумалось Стефану, после чего он решил сделать свой взгляд чуточку оживленнее. Тем более, было для чего. Высмотреть ее. Но и не выказать своего пылкого желания увидеть кого-то из знакомых.
Он повернулся к столу. Знал, что народ станет наплывать. Перерыв, все же. Большинство захочет провести немного времени, перекусив, и выпив шампанского. И она захочет. И почему он так сильно думал о ней? Он решил поскорее дожевать бутерброд. Может быть, ему все же сходить на Энн Райс? Она – единственная кого он знал. А затем и в Центральный парк можно. Почему бы и нет?
Он сделал глоток шампанского, доев бутерброд, и повернул свою голову в сторону двери. В этот момент он и увидел Анну. Она медленно, но уверенно вошла, высоко держа подбородок. Точно не видела его, с таким то положением лица. Не то, что бы надменным, хотя он с легкостью мог бы обвинить ее в надменности. Скорее, она умела держать голову и осанку, таким образом, имея целеустремленный взгляд, будто она всегда, каждую секунду знала, чего хочет.
Первых несколько вдохов ему дались довольно сложно, ибо стали невероятно горячими, когда он увидел ее во всей красе, теперь как на ладони. Ее ключицы заполнили все помещение своими изгибами перед тем, как отвернулись от него, а он от них, чтобы сосредоточить мысли. Он не знал, что делать. Может быть, не стоит к ней подходить? Ведь она вряд ли его признает. С другой стороны, трепеща перед манерностью и воспитанностью Анны, Стефан не мог себе позволить, увидев ее, не подойти и не поздороваться. Это было бы кощунственно и невежественно с его стороны. Что ему мешает? И что он теряет? Коль осмелится подойти к женщине, которая явно вызывала в нем жар. Давно такого не было в нем. По сути, всего лишь, однажды. Возможно, поэтому Стефан и признавал в себе сейчас эту фрустрацию, природу которой пока не понимал до конца, но которую все же захотел преодолеть.
Он – не слуга неба, но и не владыка ада. К чему эта гордость его и опасение гордости с ее стороны? Они всего лишь люди… Каждый велик и ничтожен по своему.
Стефан протер губы и вокруг рта, зная, что у него до-вольно часто на щетине остаются остатки еды, особенно крошки хлеба – так и липли к усам. Пролизал губы языком, и взял самый пузыристый бокал со стола. Чуть поправил пиджак, выпрямил спину, и медленно зашагал в сторону Анны. Она находилась к нему спиной. Видимо, как раз смотрела на стол перед собой, в поисках бокала, который ей понравится. Обаятельная, умная, броская, но тактичная, интеллигентная, вежливая – одарял ее комплиментами Стефан в своей голове, думая, что как раз вовремя сейчас вынырнет из-за ее спины с бокалом шампанского в руке.
Но не тут то было. Она словно почувствовала своей спиной чей-то устремленный взгляд, и чье-то сильное желание, и повернулась, когда Стефан только остановился от нее в шаге, прокручивая в голове свой подход к ней.
На секунду Стефан растерялся и застыл, когда увидел ее взгляд. Устремленный. В уголках ее глаз что-то проблеснуло, и он тут же понял, что она узнала его. В оживлении. Но не столь очевидном. Напротив, свойственном ей, сдержанном. Выжидающем. Но не таком, какое было у него. Он поспешил спросить:
- Шампанское? – сократив момент молчания между ними.
А она, вовсе не спеша и выдержанно, не опуская глаз, ответила ему, скорее вопросом:
- Стефан? Не верится, что мы увиделись… - плавно протянув свою руку, и приняв его предложение, взяв бокал шампанского из его руки.
Как же она была игрива в своей сдержанности. Стефана распирало от ее признания. От того, что она узнала его щетину и очки, возможно родимое пятно, на которое она даже не смотрела, что заметил Стефан. Ни разу не позволила себе излишне глянуть на пятно. Даже лишнего вопроса не задала. Немножко замявшись, Стефан старался выглядеть не менее сдержанным и тактичным, взвешивая каждый жест и каждое слово, заведомо зная, что у него так не получится, как у нее.
- Эмм… Здравствуйте, Анна! – сказал он, почувствовав себя немного напряженным.
Благо, Анна, видимо, заметила это, и тут же взяла инициативу в свои руки:
- Все же, вы решились приехать в Нью-Йорк, - поднеся бокал к лицу, тем самым обратив внимание Стефана на свои губы.
Он против собственной воли посмотрел на них и кивнул головой. После подумал, что надо бы что-то сказать, мысленно укорив себя в том, что так растерялся.
- Мне очень приятно вас здесь видеть, Анна!
- И мне вас, Стефан!
Наконец-то, она надпила шампанское, с которым так долго играла у своих губ.
- Кстати, увидел вас, и тут же подумал, что в первую очередь должен извиниться перед вами. Я еще долго думал об этом… Ну, о вокзале… Вы поехали без моего сопровождения на поезд…
- Вы и не должны были сопровождать меня обратно, Стефан, - мягко подметила Анна.
- Возможно, но я даже не предложил… Словно… словно… - «растерялся», мысленно продолжил Стефан.
- У вас какой-то страх? – заинтересованно смотря в глаза, спросила Анна.
- Что? – переспросил Стефан.
- Вы явно чувствовали какой-то дискомфорт. Но не от ситуации, а от пребывания в ней. Словно какой-то страх.
Стефан кивнул головой в ответ, признав внимательность Анны, чего не ожидал от нее.
- Вы чего-то боялись, или боитесь? – спросила она так, словно ждала ответа, но затем добавила. – Впрочем, если не хотите отвечать, это ваше право.
- Нет-нет! – поспешил ответить Стефан. – Вы правы. И я вовсе этого не стесняюсь. У меня есть фобия. И тогда мне было не по себе. У меня моторофобия. Это, когда люди боятся автомобилей.
- Я знаю, что такое моторофобия, Стефан. И теперь мне понятно, почему вы были так напряжены, находясь в такси. Особенно, сидя на переднем сидении. Я представляю, как вам было сложно, - с признанием сказала Анна.
Стефану стало очень приятно в этот момент. Он даже внутренне успокоился, почувствовав еще большее признание и прилив тепла в груди. Но еще больше его сразил следующий вопрос Анны, почти что личный:
- Как ваш роман?
Вся фрустрация его канула в лету. Он понял, что им есть о чем поговорить.
- Знаете, Анна. Как-то не очень…
- Да? А почему?
- Даже не знаю, в чем конкретно причина моего противоречивого отношения к этой идее. Возможно, поэтому я бы и хотел задать вопрос одному из тех писателей, о том возникает ли у них это чувство, и как они борются с ним. У меня это чувство уже не менее трех месяцев. Я заметил, когда доходишь до определенного объема, наверное, такого, какой у меня сейчас, начинаешь действительно сомневаться, надо ли это делать вообще. А еще чувствуешь бесплодность мыслей и интеллекта. Чувствуешь себя моральным слабаком, сталкиваясь с тяжелым моментом в книге, которую пишешь. Отчасти, начинаешь ее ненавидеть. И себя – немощного графомана, который пылко схватился за идею написания романа, когда сам вовсе не писатель. И думаешь, твое ли это, вообще…
Стефан вдруг заметил, как чересчур разговорился, вдруг. И заметил он это по оживленному взгляду Анны, который начал выражать неподдельный интерес. Он чуть приостановился в своей речи, но заметил, как Анна хотела дослушать его.
- В общем, с одной стороны, даже не знаю, стоит ли. Я так давно хотел попасть на этот форум. А в итоге… - сказал Стефан, и замолчал.
- В итоге, вы все равно здесь, - проронила Анна.
- Да, - чуть смутившись от ранее сказанного им, согласился Стефан.
Он посмотрел на Анну. Та молчала и непрерывно смотрела ему в глаза. Он решил спросить:
- А как ваши дела? Как ректорские будни?
- Скучно быть ректором. Поэтому, я уже не ректор, - с легкостью в голосе ответила Анна.
Стефан кивнул в ответ. Она продолжила:
- А знаете что, Стефан. Позволю себе сказать, что я знаю, что вам делать, если вы, конечно же, позволите.
- Да, конечно, Анна!
- Если вы расскажите мне подробнее о своем романе.
- Не думаю, что это хорошая идея.
- Почему?
- Я думаю, это лишнее, и не интересно.
- Вы не любите делиться своими мыслями и соображениями, или же не желаете рассказывать о книге?
- Скорее, не хочу занимать ваше время своей глупой болтовней.
- Глупой болтовней? Стефан, вы решили выразиться с помощью книги. Что здесь глупого? К тому же, мне интересно. Вы откажите мне?
Стефан опустил глаза, чуть засмущавшись. Анне было видно, как неудобно ему стало. То ли отказать, то ли от ее внезапного внимания к нему и к его творчеству. Еще более неловко ему стало, когда Анна решила продолжить демонстрацию своего интереса.
- Как вам такое? Вы и я – мы вместе пойдем куда-нибудь. Можно прямо сейчас. Мне так же, как и вам не больно интересно присутствовать на слете этих лицемеров. Я угощу вас настоящим красным вином. Немного разговоримся. Вы расслабитесь. Спокойно расскажете мне о своей идее. Я уверена, что у такого думающего человека, как вы, она довольно интересна. И вы зря стесняетесь ее. Если же вы боитесь сесть в автомобиль, я готова пройти пешком несколько кварталов. Неподалеку есть отличный французский ресторан, который стоит того, чтобы побывать в нем. Тихий, уютный, спокойный.
От такого предложения не отказываются. Кто он такой? А кто она! Смеет ли он? Стефан был удручен и растерян от сложившейся ситуации. В этике поведения он был не силен, пусть и считал себя довольно воспитанным. Но, как реагировать на такое предложение – он не знал.
Провинциальный философ идет во французский ресторан с итальянской красавицей с высоким социальным статусом и материальным положением. Только от самой мысли об этом, его бросило в пот. Пока что, не сильно. Но он понимал, что лишь обязан принять ситуацию, ибо не посмеет обидеть отказом женщину. В принципе, Стефан не умел отказывать вообще. Особенно, женщинам.
- А где Монсак? – вдруг спросил он, пытаясь успокоить себя хотя бы каким-нибудь излишним вопросом, чувствуя уже знакомый жар.
- Он помогает мне с вещами лишь на официальных встречах, бронирует номера и перелеты. В остальное время, которым распоряжаюсь я сама, я справляюсь без него. Ведь он не часть моей личной жизни, а лишь помощник. Вас так заботит его отсутствие?
- Вовсе нет. Я лишь поинтересовался, не приметив его здесь, - ответил Стефан, наблюдая за тем, как Анну немного повеселил этот его вопрос.
- Я утолила ваш интерес? – спросила она так, будто теперь желала утолить свой.
- Вполне, - кратко ответил Стефан, после чего наступила небольшая пауза, ознаменовавшая собой лишь плавный переход к предложению Анны, которое он все еще пытался чуть отсрочить и поправить, по возможности. – Но, только у меня денег не много…
- Поскольку я вас приглашаю, я и оплачиваю, - твердо сказала Анна, словно поставила точку в этом моменте, от которого плавно следовало перейти к следующему.
«И зачем ей это?» - лишь задался вопросом Стефан, следуя за Анной, понимая, что литературный форум для них двоих уже закончен. Умом женщин не понять – старая поговорка не теряет актуальности и прежде. Поэтому, стоит ли думать о ее мотивах? Стефану осталось лишь поддаться, приняв ее предложение.
И теперь они сидели за одним из столиков в ресторане, цвета и атмосфера которого действительно предрасполагали, хоть и первые несколько минут Стефан мялся от неудобства пребывания здесь с Анной, и от этих интеллигентных лиц, с псевдоумными лицами, изучающими свои меню, выпирая мизинчики. Наверное, он не привык к этому, но привыкнет чуть позже, так подумал он, попытавшись расслабиться. Хоть у него и не шли с головы эти циничные фразы Ремарка, что цитировал здесь один богатый сноб, сидящий за соседним столиком с молодой глупой красавицей, которая даже не понимала смысла этих слов. Ее зрачки сверкали значками долларов. Нужно поскорее взять свое меню. Пусть хотя бы оно отвлечет и вовлечет его. Посмотрел на него с минуту, и сказал:
- Не знаю, Анна. Я так не могу.
- Что не можете? – спросила она.
- Пользоваться вашей щедростью Я не альфонс, поймите.
- Разве на это был хоть какой-то намек? – спросила Анна. - Успокойтесь Стефан. В моих глазах вы не упадете от того, что позволите мне угостить вас. Или же какие-то из ваших моральных принципов пошатнутся при этом?
Стефан промолчал в ответ. Она была так напориста, что его отказ мог сойти за очевидную грубость. Он не смеет. Поэтому, Стефан чуть унял свои мысли, и сказал:
- Пожалуй, я не прав! Простите меня за этот тон, Анна! Такой несравненной женщине, как вы, грех отказать, и величайшее кощунство.
Анна чуть улыбнулась. Совсем чуть-чуть, краешком рта. Как раз таки стараясь скрыть искреннюю улыбку, в отличие от той широкой и фальшивой, которой улыбались остальные, присутствующие здесь.
Наконец-то, Стефан смог сосредоточиться на меню. Но он практически ничего не понимал в нем. Пусть и блюда были написаны на понятном для него языке, сами названия блюд ему ни о чем не говорили. По словам Анны, в этом ресторане подавали чуть ли не лучшее французское красное вино в Нью-Йорке. Таких сортов, что только они могли иметь такую долгую выдержу и неповторимый вкус. Он сразу понял, что Анна любит и разбирается в вине, еще до того, как она сделала свой заказ. Стефан совсем в них не разбирался. Он то и виски знал всего пару-тройку наименований в том баре, в котором выпивал с Льюисом. Больше ему не нужно было.
- Как вам здесь? – спросила Анна, после того, как Стефан признал свое бессилие в выборе вин и блюд, и Анна сделала заказ, оказав помощь и ему.
Несколько видов красного вина для дегустации и сыров. Для начала хватит, как сказала Анна.
- Здесь великолепно! – ничего другого ответить Стефан не мог, до сих пор будучи не способным расслабиться и успокоить мысли хотя бы в частичной мере.
Анна замечала в нем напряжение и стеснение. Наверняка, любому мужчине непривычно принимать предложение от такой дамы, как Анна, пойти с ней в ресторан, еще и за ее счет. Он все думал об этом. Видимо, они оба не могли дождаться, когда же подадут вино.
- Шамбертен 1969 года. Я считаю, очень удачным его дегустацию первым среди прочих вин. Одно из лучших красных бургундских вин. Изготавливается в ограниченном объеме на севере Кот-Дора. Советую вам сделать небольшой глоток средней протяженности, для того, чтобы вы поняли, почему я считаю его хорошим.
Стефан попытался сделать так, как советовала ему Анна. Поднес бокал к губам, посмотрел, как сделала это она – чуть покружив краешком бокала у себя под носом, затем пригубив, сделав глоток «средней протяженности». Наверное, для того, чтобы распознать вкус между небом и языком.
- Как вам? – спросила Анна.
Стефану было неловко от того, что не мог высказать свои ощущения в полной мере, не зная, как описывать подобные дегустационные действия. Он лишь пожал плечами.
- Вы серьезно? Ничего страшного! Я предполагала, что Шамбермен придется оставить на второй раз, чередовав с этим вином, - взяв в руку следующий бокал, сказала Анна.
Стефан повторил за ней.
- Помероль 1968 года. Довольно удачный год, как для бордоского вина, хотя некоторые со мной не согласились бы. Предлагаю попробовать его, поскольку это одно из самых тончайших и изысканных из французских красных вин. К терпкому перейдем чуть позже. Это же вино, как говорил один сомелье, мой хороший знакомый из Франции, поклонник Помероля, обладает бархатистой структурой и интенсивным запахом.
Анна поднесла бокал с вином к носу, снова чуть покрутив его. Стефан повторил за ней.
- Попробуйте! Оно более женское, я бы сказала. Как вам?
- Да, запах довольно привлекательный, - заметил он, поймав себя на мысли, что совершенно ничего не может рассказать о вине так, как это делала Анна, - Легонькое, – добавил он, тут же почувствовав себя дураком.
- Попробуйте этот сыр. Он даст вашим рецепторам немножечко отвлечься на его вкусовые качества. Хочу, чтобы вы познали это вино, - взяв следующий бокал с красным вином, сказала Анна, сама съев кусочек грюера.
«Мне бы пинту виски» - подумал Стефан по своему, хоть и почувствовал, как вино стало смешиваться с его кровью, постепенно насыщая его мозг расслабляющим эфиром.
- Мулен-а-ван 1975 года. Да, самое молодое из предложенных мною вин. Но именно в этом возрасте его и нужно пробовать, иначе его терпкость, его мужской, поистине даже сексуальный букет не выразит его отличие от других вин бужоле, которые обычно имеют выдержку не более трех лет. Это вам однозначно понравится, - сказала Анна. – Его можно выпить более быстрым глотком, но постараться оставить его привкус по краям языка.
Стефан сделал, точнее попытался сделать в точности так, как велела ему Анна. И правда, это вино ему понравилось, будучи чуть более жестким, как ему показалось. Он даже выказал это, чуть икнув, и попросив за это прощения:
- Вы правы, Анна. Это вино хоть и самое молодое из предложенных вами, но оно самое подходящее для моего вкуса. И характера, что ли…
Именно характера. Стефан, подумал, почему он так сказал. Возможно, Анна узнает людей по их вкусу к вину? Такой женщине все под силу. Заказал бы он сейчас виски, набрался бы наглости, чтобы она подумала о нем после этого? Нет, об этом и не стоит думать. Это исключено. Самый дурной тон, который можно было выразить ей сейчас. Этот мулен-а-ван был весьма неплох. Может, он его и подсадит на вино в дальнейшем. А пока, Стефан медленно избавлялся от этих мыслей, что преследовали его еще со времен научной конференции, при виде образа Анны Роккафорте перед собой. Ему все еще лезли в голову мысли и слова, которыми он до сих пор хотел поддержать разговор с ней. Неинтересный. Сам признавал. Но ничего другого и спросить не мог.
- Анна, позвольте поинтересоваться. Чем вас не устроила должность ректора в Болонье?
- Я уже говорила вам, что эта должность для меня была временной. Она не была для меня конечной целью. Скорее, экспериментом. Вот, и все.
- Тогда, позвольте спросить еще кое-что. Какова же ваша цель?
Стефан стал здорово надпивать вино, все больше чувствуя, что оно пришлось ему по вкусу. Анна тут же подозвала официанта, и заказала еще по бокалу мулен-о-ван, попросив убрать со стола остальные вина.
- Моя цель? – спросила Анна, надпив вина.
Стефан тоже надпил, чуть поиграв с ним во рту, все больше понимая его.
- Очень вкусное вино, - теперь так он сказал про него. - Я вам очень благодарен, Анна, и с меня…
- Стефан, не стоит! Эта я вам благодарна за столь приятную компанию, которую в Нью-Йорке я не ожидала обрести. Пусть вас не мучает чувство долга в дальнейшем. Я пригласила вас – с меня и спрос.
- Тогда я буду вынужден пригласить вас в ответ, - сказал Стефан сразу, лишь погодя подумав, что сказал.
Редко у него такое бывало. И даже как-то замер, когда увидел глаза Анны, также замершие после этих слов. Чтобы значил этот взгляд полный загадки? Он пока не знал. Знал лишь, что уже допустил себе грубую нетактичность, тут же начав извиняться. Снова он стал чувствовать себя неловко. Анна кратко пыталась убедить его в обратном. Но такой он был человек – брал все близко к сердцу. Поэтому, когда Анна решила ответить ему вопросом, тем самым заставив призадуматься его, Стефан чуть остепенился, успокоившись на время. Почему на время? Потому, что вопрос Анны звучал приблизительно так же:
- Лучше вы ответьте мне, Стефан. Какая цель у вас?
- В смысле? – переспросил он.
- Ваше претворение, будто вы ничего не поняли, довольно мило, - слегка улыбнувшись, сказала Анна. – Но мне интересно послушать вас, как творческого человека. Если вы пишете роман, значит, вы преследуете какую-либо цель. Высказаться. Либо, что-то доказать: себе, или кому-то. Вы посвятили себя конкретному делу, не то, что я. Значит, вы конкретно преследуете какую-то цель.
- Согласен, - кратко смирился Стефан.
- Это очевидно.
- Полностью согласен.
- Когда у вас это началось?
- Когда я задумался над своим романом? Или когда начал писать его?
- И первое, и второе.
- Задумывался еще давно. Вот только начал совсем недавно.
- Правда?
- Да. В этом году начал, хотя с идеей ходил еще с давних лет, и не только с ней.
- Интересно. То есть, в вас это было, но излагать вы начали совсем недавно, совершенно не писав до этого?
- Я бы сказал, что не писал свою идею в художественном стиле.
- Если же вы начали в этом году, но, как вы сказали, не пишете уже около трех месяцев, насколько я поняла, то сколько же из этого времени вы реально пишите?
- Очень мало. И меня удручает это. Повергает в бездну бессмыслицы моих дней.
Стефан позволил выразиться себе откровенно. А Анне даже стало интереснее. Она стала выглядеть так, будто брала у него интервью. И не то, чтобы Стефану не нравилось такое внимание с ее стороны. Скорее смущало, поскольку он считал такое внимание к своей персоне не оправданным. Никто так не интересовался его научными работами за столько лет, сколько он работал в университете, а тут только книгу начал… которую уже отчасти ненавидел. Естественно, поданная средней прожарки говядина, стала отличным дополнением к вину, а соответственно – к успокоению его мыслей. То, что нужно мужчине! Но все же, ее внимание было ему непонятно.
- В общем, ладно… Я допустил себе немножко высказаться…
- Нет-нет! Что вы, Стефан! Мне очень интересно, не останавливайтесь!
- Вы поймите, быть может это и странно… Но, эта несправедливость…
- Несправедливость?
- Нет. Я не это слово хотел употребить.
- А какое же? Что вы хотите сказать?
- Хочу сказать, что, возможно, понимаете… Льюис, мой друг. Он был прав, когда сказал, что философии мне стало мало, этой нудной, скрупулезной рутины на научном поприще, и мне захотелось моральной свободы. Высказаться, наконец-то так, как именно я того хочу, а не по требованиям написания тезисов, статей и прочей ерунды. Нет, я люблю свою работу! Вы не подумайте! Я и так позволяю себе неплохо высказаться в своих работах против бога, хах!.. Но, видимо, этого мало для меня…
- Вот мы и подходим к ответу на мой изначальный вопрос, - заметила Анна. – Точнее ваш.
- Вы о цели?
- Именно. Идея, которая крутится около этой цели. Я думаю, вы о ней сейчас думаете. Об идее.
- Не знаю, стоит ли о ней говорить.
- А почему нет? Не доверяете мне настолько? Или в принципе не любите делиться своими идеями?
- Нет-нет! Ни в коем случае дело не в доверии, или в недоверии к вам, Анна! Вовсе нет!
- Если что, я не собираюсь красть вашу идею, и выдавать ее за свою, уж поверьте мне! – сказала Анна, позволив себе маленький смешок, чего ранее не делала, как заметил Стефан.
- Я так не думаю, Анна. И дело не в этом.
- А в чем тогда?
- Даже не знаю. Понимаете, Анна. Сложно рассказать идею произведения, когда она вроде бы и присутствует неким призраком в тумане головы, и в тоже время все еще не реализована на бумаге хотя бы на одну пятую от уготовленного в голове. Она там есть. Но уверенности в ней нет. Что она не рассеется в этом тумане, или не станет его частью, оставшись в нем. Понимаете?
- Я не пойму этого, так как вы, Стефан. Поскольку, я не писатель. А вот вы говорите, как самый настоящий писатель. Пусть вы и не верите в это сами до конца и в той степени, в которой нужно мыслить о себе творцу. Но говорите вы как человек, который довольно озабочен этой идеей. А соответственно, ваше негативное отношение к реализации своей идеи неуместно, и скорее всего – временно. Вроде сезонной депрессии, но только в творчестве.
Стефан услышал то, что ему нужно было. На самом деле, Анна как никто другой понимала его. И не хуже именитого писателя ответила ему на вопрос, с которым он сюда приехал. Он почувствовал расслабление. Но чтобы сделать его более приятным, он осмелился спросить:
- Можно я закажу виски?
- Официант! – тут же подозвала Анна, – Два виски! Пожалуй, Jim Beam! – тут же посмотрев на Стефана, и найдя в его глазах внутреннее согласие, нечто удивленное, но довольное. – У вас же есть американский виски?
- Разумеется. Что-то еще? – сказал официант.
- Пока все, – еще раз глянув на Стефана, сказала Анна, после чего официант оставил их наедине.
Стефан все еще выражал тот взгляд, что заметила в нем Анна. Она посмотрела глубоко в его серые глаза, и задалась вопросом:
- Стефан, вы случайно не рыбы по гороскопу?
- Совершенно верно! А вы?
- Я дева. Совсем скоро у меня будет день рождения. Обычно, в начале сентября я улетаю на Сардинию. Ну, как, обычно… последние несколько лет. В это время года там такая прекрасная погода. Лучше не придумаешь. Лучший подарок на день рождения. И весьма странно…
- Что именно? – нетерпеливо спросил Стефан.
- Почему я задалась вопросом, не рыбы ли вы. Не подумайте, что я верю в гороскопы. И не то, чтобы для меня это имело бы хоть какое значение. Но я кое-что заметила. И это наблюдение весьма недурно, как по мне. Вы – рыба. Хоть я вас еще плохо знаю, но характерные черты, присущие вашему знаку зодиака я заметила в вас. Вы загадочный, молчаливый, где нужно изворотливый, и вовсе не пестрящий эмоциями человек. Вы словно рыба, которая затаилась на большой глубине, на такой, что и при большом желании нелегко добраться до вас, даже такой же глубоководной рыбе, как вы, которых, я уверена, весьма немного. Словно собрали со всех одиннадцати знаков понемногу, и утаили в себе это знание, которое держите в себе. Словно храните некую верность. Верность, которую боитесь потерять. Но не в контексте вашего собственного конца света, осушения мирового океана и вашей глубины, а в контексте внутренней дисгармонии, которую порождает эта верность, которая нравится вам, хоть и причиняет боль, отчасти. Вы не отпустите ее, даже если я – противоположный вам знак зодиака, предложу вам абсолютно противоположное, что я могу сделать. И что я заметила, так это то, что несмотря на то, что мы, по знакам зодиака, вроде бы как, противоположности, но мы весьма не противоположны друг к другу. Иначе, мы бы не сидели здесь и сейчас, верно?
- Возможно, - пытаясь понять, о чем говорит Анна, осторожно ответил Стефан, думая о том, что опьянеет от поданного официантом виски, но ничего поделать он с собой уже не мог, ему нужно было выпить для лучшего понимания происходящего.
- К чему я клоню? Беспрекословно верить во что-то – глупо. Начиная с гороскопов, заканчивая религией. Хотя, опять же, я поняла, что вы рыбы, а значит, некий свод общих подтверждающих знаний имеет практическое доказательство при определенных условиях и обстоятельствах.
- Уж не намекаете ли вы, пусть окольно и скрытно, на агностицизм в своих суждениях?
- Вовсе нет! Отнюдь! Я просто рассуждаю. О наружности. Об интуиции. Об энергетике людей. И вы, как мой коллега, по некоторой части моей деятельности, должны как никто другой понять, что я имею ввиду, и поддержать тему разговора.
- Пока я не совсем понимаю, что вы имеете ввиду.
- Наверняка, вашей главной темой в книге является бог, либо вера в бога, либо некое отношение, действие относительно этой категории. Именно категории, а не предмета, которую вы в пух и прах пытаетесь раскритиковать на протяжении многих лет, опять же относительно, а не в целом, как понятие. Как часть бытия, что ли. Но не часть познания.
Стефан не нарочно усмехнулся.
- Я права? – спросила Анна.
Стефан снова усмехнулся. Она убедилась в том, что она права.
Стефан выпил виски, не в силах больше держать стакан в ожидании. Анна повторила за ним. Стефан обратил внимание на то, как она сделала это. Даже виски Анна пила галантно и с наслаждением, не позволив себе даже чуточку скривиться. Словно посмаковала его, не спеша глотнув, и посмотрев на Стефана. Ему понравилось это. Она заметила это в его взгляде и заказала еще.
- Не мне вам объяснять, Анна. Но раз уж вы затронули эту тему разговора, то позвольте мне сказать несколько слов. Свою скромную точку зрения насчет, так называемой категории «бог». Особенно, бог – как создатель. Этого бога, как создателя я бы вообще запретил, как представление, как… болезнь, от которой я бы с радостью излечил миллиарды людей, зараженных этой гиблой мыслью. Я не знаю более абсурдной истории в мире, чем библейскую историю о сотворении мира, людей, животных и прочего. Кучка пьяных тщеславных графоманов (а по-другому я их назвать не могу), воспользовавшихся своими знаниями письма, настрочили ту же самую противоречивую ересь, чем называют они то, что не подпало под выдумки описания их мира на то время. Их легенды, по-другому и не скажешь, в которой одна масса утверждений противоречит другой массе утверждений. С таким успехом, из книг Толкина можно было сделать библию – то же фэнтези с той же моралью, как и эти библейские истории. Уже в самом своем начале текста древнееврейской книги «Бытие» допускается грубейшая ошибка, когда вроде бы говорится, что не было ничего другого, даже света, был лишь одинокий бог, который был всегда, в этой бесконечности. При этом же, слово «Элохим», которым величают его те бородатые придурки, с древнееврейского означает «Боги» - во множественном числе. Странное имя, не правда ли, для бога, который вроде бы был один? Пусть, не суть. Пусть ребята не определились поначалу. Не определились и далее, называя его и «Яхве», и «Саваоф», и «Адонай». Этот одинокий мужик вдруг решил почувствовать себя творцом, и решил заняться творчеством от скуки. Мужик, парящий где-то в космосе, создал наш мир из всякой чуши, понимаете ли. Создал свет и тьму, а лишь потом Солнце и остальные звезды. Этакие неучи, астрономию вовсе не знали, видите ли. Это сейчас евреи гении, навязали двум миллиардам людей свою веру, на которой и зарабатывают. Не подумайте, что я антисемит. Это просто христиане – идиоты. Прошу прощения за не политкорректность, но уж стоя за трибуной, я так не выговорюсь, коль начал.
Анна увлеченно смотрела за тем, как увлекся Стефан своими «несколькими словами».
- Я начал немножечко отходить от темы. Обещаю, если придется, я выскажусь и по поводу иных «учений». Сейчас я говорил о боге, как о создателе. Чушь! Именно это я критикую, да! Но, если рассматривать бога с точки зрения отношения человека к чему-то трансцендентному, стремящемуся к познанию, к покою собственной мысли, и, так уж и быть, души, то есть место этому понятию. Почему я употребил слово «душа»? Потому, что у этого слова, у этого философского понятия, есть та энергетическая нагрузка, что измеряется силой, опять же, верой. Но не в бога-создателя. А, например, в себя, в свои силы. Душа – это энергетическая составляющая нашего мышления, опыта, эмоций, переживаний, нашего жизненного пути. Люди не молятся душе, но они молятся духам. И молятся богу. Их богу. Здесь уже не обязательно – создателю. Если создателю – то это лишь из страха попасть в то место, что придумали эти хитрые евреи для успешной манипуляции обществом – ад. Действительно, выдумка стоящая, оставляющая неизгладимое впечатление на примитивный нрав не задумывающихся, являющаяся преследуемой угрозой даже в критичном нраве, однако. Если же молятся не создателю – то тому богу, которого каждый носит в самом себе. Будет ли этим богом сам человек в своих глазах, будет ли этим богом мать в глазах ребенка, будет ли этим богом кровавый диктатор в глазах верного народа. Я лишь хотел сказать, что у каждого свой внутренний бог – тот идеал, которым питает себя человек на своем жизненном пути. Но путь, отведенный богом-создателем, этим еврейским богом с множеством имен и жесточайших изъянов я категорически не приемлю.
Наконец-то, Стефан сделал паузу, чуть выдохнув. Говорил он спокойно, пусть и с долей эксцентричности, но вовсе без экспрессии. Было видно, как его увлекал такой разговор. Видимо, Анну тоже. Она задала ему вопрос, после того, как они увидели новую порцию виски на столе:
- И что же, или кто же, бог лично для вас, Стефан?
Он опустил глаза, и посмотрел на виски.
- Анна, давайте лучше выпьем! – словно избегая ответа на ее вопрос.
Они выпили.
- В общем, агностицизм не для вас, Стефан? Или, я ошибаюсь? – с неким подвохом в голосе спросила Анна, словно поймав Стефана на какой-то мысли, которую наверняка решил утаить от нее он.
- Я не пойму, что вы имели ввиду, когда говорили о знаках зодиака, в которые вроде бы и не верите, но в некую закономерность, вроде бы и да.
- Не обращайте внимания. Та речь с моей стороны была излишней, мне лишь хотелось порассуждать в контексте дуализма.
- Ах, дуализма… Еще та штука… - усмехнулся Стефан.
- И все же, вы не ответили, что или кто бог для вас?
Стефан посмотрел в пустой стакан. Предложить вы-пить было уже не вариантом, пока, по крайней мере. Не-много стеснительно, но и не особо скрывая того, что не хочет отвечать на вопрос Анны, Стефан перевел тему разговора, даже как-то беспардонно, словно уже был достаточно опьянен для этого:
- Хотите, я расскажу вам кое-что из своего будущего романа? Кое-что, совсем немножечко, но интересное.
Анна с все большим увлечением посмотрела на Стефана. Трудный затворнический нрав Стефана сделался опьяненным, а соответственно более привлекательным для Анны. Ей нравилось то, что сейчас происходило. Просто не каждому удавалось общаться со Стефаном на нужном для него уровне, и вызывать интерес к общению в нем. Собственно, точно так же было и с Анной, что явно понимал и Стефан. Очевидно было для обоих, что сейчас им интересно.
- Где вы остановились, Стефан? – спросила Анна.
- Остановился в Tom’s and John’s. Это небольшая сеть бюджетных отелей на восточном побережье.
- Фу! – позволила себе скривить лицо Анна, но постаралась сделать это с юмором, а уж никак не обидно. – Что за безвкусица, Стефан? Я уверена, он находится где-то в районе Бронкса.
- Да, вы правы. В Бронксе.
Анна закатила глаза на секунду. Стефана раззадорило это.
- Позвольте узнать, тогда, где же остановились вы, Анна?
- Плаза, - ответила Анна так, будто и не могло последовать иного ответа.
И Стефан бы присвистнул, если бы и сам не ожидал услышать это от Анны, и если бы был не настолько воспитан, все же, даже не смотря на то, как опьянел он. Даже с Льюисом он уже давно так не напивался. Сам не понимал, почему так быстро опьянел. Смотрел на Анну, и понимал, что та выглядит как стеклышко. Даже заказала еще, словно решила поиздеваться совсем тонко и не специально. Стефан посчитал стыдным отказаться, и принял это уже как вызов. Официант принес еще виски.
- Не хотите ли продолжить разговор в моем номере? – спросила Анна.
Стефан не поверил своим ушам, как и глазам почти не верил, если бы не держал крепкого Джима в руке.
- Что вы, Анна! – промолвил он нечто растерянно, после чего та сразу же предложила выпить, что еще больше сбило с толку молодого философа. Они выпили.
- Вы сказали, что расскажете мне кое-что интересное о своем романе. Вина мы продегустировали. Виски, видимо, тоже. Я думаю, уже нет интереса оставаться в этом месте. Скорее всего, завтра вам уже нужно будет уезжать в Белвью. Мне же придется вернуться в Милан. А пока сегодня не закончилось, мне бы очень не хотелось проводить остаток этого «сегодня» одной. А вот, в компании интересного молодого человека…
Стефан неистово засмущался, чувствуя, что сейчас сгорит от этого. Ему захотелось в уборную. Но он постеснялся сказать об этом Анне. С одной стороны, он мог бы там немного дух перехватить, подумать над своим ответом. С другой стороны, думать над ним он априори не имел права, видя это в ее безупречно пылких глазах.
- Или же вы не хотите этого? – спросила она, чуть переменившись в лице, словно не простит отказа.
Как же Стефан это не любил. Он был бессилен в таких моментах. Особенно, перед ней – такой… Он даже слов сейчас в голове подобрать не мог, настолько Анна пленила его мысли, словно украла и заточила в собственной тюрьме. Ему было дико неудобно за то, что он здесь попил и поел за ее счет. Теперь еще и в гости к ней идти? Этот вопрос читался в его глазах. Смущенный. Нерешительный. Анна сказала ему так, словно в последний раз.
- Решайтесь, Стефан! Я могла бы заказать виски в номер.
- Я… - начал было Стефан, продолжив у себя в голове «…боюсь автомобилей», но не сказал это вслух, посчитав лишним, она это уже знает.
Очень глупо будет сказать это, и очень обидно будет услышать это Анне. Он постарался включить мозг, пусть он уже и был в плену того ощущения, что явно шло у него откуда-то – из солнечного сплетения. Чувство, что обидит женщину отказом или же бестактностью, позволив себе много лишних слов, на самом деле, нестоящих их по-настоящему увлекательного диалога.
«При чем здесь автомобили? Я же в Нью-Йорке!» - подумал Стефан, - «От них никуда не деться здесь! И отговорка банальная!», - чувствуя все большее опьянение. В голове вырисовывались две хорошие новости. Первая – признание самому себе в том, что ты пьян, уже говорит о некоторой адекватности твоих мыслей. Вторая – будучи пьяным, ему, скорее всего, будет чуть легче ехать в автомобиле, хоть его и может начать подташнивать. Впрочем, самовнушение – штука сильная. На этой мысли Стефан также себя поймал, после чего, наконец-то, попытался избавиться от всех мыслей, мешающих ему дать простейший ответ женщине, жаждущей (наверное) этого ответа:
- Я… Я не смею вам отказать, Анна. Конечно, хочу.
***
Стефан был поражен величием тех апартаментов, что снимала Анна в отеле Плаза. Семнадцатый этаж, окна спальни выходят в сторону Центрального парка, окна огромного императорского зала выходят в сторону оживленной улицы. Хочешь покоя – Плаза. Хочешь немного людей и машин под окном – Плаза. День, ночь, простор и уют – Плаза. Не зря, как думал Стефан, этот отель заслужил такой славы, имея поистине аристократичный дух. Он и не мечтал в нем побывать однажды. И вот, он здесь. Внимает вид с балкона, смотрит на сигналящие внизу автомобили. Явно, вид на Центральный парк ему был более по душе. Он чувствовал опьянение, которое больше не давало ему столь смущаться от всего происходящего, привыкая. Но и явно наглеть он даже не думал.
Вернувшись с балкона, Стефан вошел в просторную светлую комнату, в центре которой стояла бордовая софа в стиле рококо, как нельзя лучше вписывающаяся в огромную декоративную нагруженность интерьера, представляющего собой ретроспективную композицию Франции времен Наполеона Бонапарта. Картуши на стенах, картины в стиле Франсуа Буше внушали Стефану торжественность и, в тоже время, ощущение безграничного покоя. Видимо, Анне нравился такой стиль. Ступив на мягкий ручной работы французский ковер, она нетерпеливо сняла с себя туфли и немного размяла свои изящные пальчики на ногах. Стефан старался не выказать своего внимания к ее ногам, на которые посмотрел бегло, как на свое слабое место в женщинах. Красивый педикюр, ровные, средней длины и правильной формы пальцы. Ему очень понравились ноги Анны, до мурашек по коже.
- Виски? – спросила она.
Анна сделала несколько шагов к небольшому серванту, стоявшему неподалеку. В нем находился бар. Стефан проследил за ней, за языком ее тела. За изгибами ее походки, которые были изящными даже, когда она уже не была на каблуках; за движениями ее хрупких, манящих плеч, плавно двигающими руками – абсолютно гладкими, без единой вены, отточенными в своих движениях. Как же он, порой, обращал внимание на такие детали во внешности женщины. Особенно такие, как сейчас: ему показался перевернутый крест, образованный четырьмя родинками на ее лопатке, открывшейся в этот момент. Это удивило Стефана. Сам не знал, показалось ли, или у Анны действительно так расположились родинки на спине. Но то, что он засмотрелся на ее вырез на спине, он признал, постаравшись унять в себе этот интерес, пока она не повернулась к нему:
- Стефан? – переспросила она, открыв сервант и посмотрев на него, такого замершего.
Стефан быстро подошел к ней, вынув руки из карманов своих брюк, сказав:
- Да, Анна! Позвольте я вам помогу! – нечаянно прикоснувшись своей рукой к ее руке, взяв стограммовые стаканы со средней полочки; на нижней был алкоголь; на верхней – сервиз.
Анна посмотрела в глаза Стефана. Тот сделал виноватый вид, и понурил взгляд, после чего, словно пытаясь реабилитироваться, сказал:
- Вовсе не стоит заказывать его, вы правы. Можно взять имеющийся. Этот неплохой! – посмотрев на бар, и протянув руку к старому доброму Дениелсу.
Анна продолжала смотреть на то, как Стефан пытался не показать своего стеснения, которое усилилось в нем снова.
- Вы же хотели эти, да? – спросил он, бросив на Анну скорый взгляд, и заметив, как та на него смотрит.
- Вовсе нет, - со скрытой улыбкой ответила Анна. – Я принесу другие.
- Эти вам не подходят? – спросил Стефан, удивившись, показывая на те, что были в серванте.
- Эти будут маловаты. У меня в спальне есть – в самый раз. Я схожу за ними. А вы пока располагайтесь, как вам будет удобно.
Анна пошла босой походкой в спальню. Стефан невольно провел ее взглядом, поймав себя на мысли, что довольно ему уже плениться ее красотой. Сам себя не узнавал. Вдруг, почувствовал резкую боль во лбу, отдающую в переносицу, между глазами. Он чуть приспустил очки, зажав двумя пальцами переносицу, и прикрыв глаза, словно снимая эту боль.
- У вас болит голова? – спросила Анна, быстро вернувшись.
- Нет. Вовсе нет. Лишь небольшое помрачение. У меня такое иногда бывает. Не обращайте внимания!
- Точно? – переспросила Анна, держа перед собой большие стаканы, они даже немного пугали Стефана.
- Точно, - как можно убедительнее постарался сказать он.
- Тогда, прошу! – показала Анна на софу.
Стефан, словно осененный, снял с себя туфли, извиняясь. Анна уверила его в том, что ничего страшного в этом нет, что он забыл снять туфли – не обязательно. Это просто ее ногам захотелось отдохнуть. Ей наплевать на этот ковер, она не увидит его завтра, пусть он ей и понравился. Стефан наконец-то улыбнулся, и выполнил ту роль, которую был обязан выполнить: разлил виски по стаканам. Сделал это искусно, подумав и предпочтя налить ровно половину. Стаканы по двести пятьдесят граммов каждый. Нальет полный, она подумает, что он алкоголик и стремится напиться. Неполный стакан, подумает, что струсил. Половина – самый раз. Никогда золотая середина не мешала паритету сторон. Даже наоборот. С той мыслью и подал стакан Анне. Она спросила его:
- Любите кино?
Стефан пожал плечами. В принципе ему было все равно. Анна включила телевизор, но Стефан резко отреагировал, увидев Майкла Майерса в экране, сказав:
- Нет-нет, Анна! Прошу вас, можете переключить канал?
- Почему?
- Только не фильм об убийце! Я их терпеть не могу! Пожалуйста, прошу вас!
- Хорошо, мягко отозвалась Анна, переключив канал, и остановившись на романтической новинке под названием «Всплеск», заметив, что на этот фильм у
Стефана острой реакции не образовалось.
Она отложила пульт в сторону, опрокинула локоть на спинку софы, таким образом, усевшись удобнее, так, чтобы хорошо видеть Стефана, оказаться к нему чуточку поближе. Закинула ногу на ногу, отчего ее платье чуть подернулось, оголив заметный участок ее гладкого бедра, вытягивающего ее стройные ножки далее к коленям, затем к голеням, затем к маленькой ступне и изящным пальчикам. В такой последовательности Стефан посмотрел на ее закинутую ногу, тут же оторвав свой взгляд и тупо посмотрев в телевизор, зная, что ничего интересного для себя в нем не увидит, но убежит от мыслей о ее ногах. Без единой вены, как ее руки. Идеально гладкая светлая кожа ее тела, наверняка, сводила многих мужчин с ума. Стефан старался держаться. Ему было легче напиться, с одной стороны. Что он и сделал, хорошенько глотнув своего виски. Анна пригубила свой, и сказала:
- Стефан, может быть скажете, откуда у вас такая фобия?
- Фобия?
- Да, ведь такой страх вряд ли есть врожденным. Я права? Если вам неприятно, вы так и скажите. Мне лишь интересно, не более.
- Да, боюсь эту историю будет неприятно и неуместно вспоминать в нынешнем контексте…
- Я понимаю. И то, что, скорее всего, она очень длинная, тоже не предрасположит вас поведать ее.
Стефан не понял, всерьез ли Анна это сказала, либо с иронией. Может быть, ей действительно было интересно узнать это. Но ему было неприятно вспоминать это. Он опустил свой взгляд и подумал несколько секунд. Чертова безотказность!
- Однажды, - начал он. – Я и моя супруга решили поехать к моим родителям. Начало марта, гололед. Шестого числа у меня был день рождения, но выехать решили на следующий день. Моя мать хотела, чтобы я погостил со своей супругой пару дней в родительском доме. Да и она была рада такому случаю. Мне немного не хотелось. Словно что-то чувствовал я в тот день. Понимаете, о чем я?
- Пока что, не совсем, - заинтересованно смотря на Стефана, ответила Анна.
- В общем, сели в мой Capri, на самом деле автомобиль моего отца. Он перестал на нем ездить, выйдя на пенсию, отдал его мне, хотя я, в отличие от него, водитель никудышный. Так вот, погода мерзкая. Ночью маленький минус. Днем маленький плюс. За что ненавижу этот месяц март, и возненавидел еще сильнее после этого случая. В общем, я не рассчитал запас топлива. Свернули на одну дорогу, была небольшая заправка там. У резкого спуска. Он мне тоже не понравился. Но заправиться нужно было. В общем, заправились, я выехал на дорогу, заметил, как юнец, работавший заправщиком, не закрыл колпак на автомобиле. Я выбежал закрыть его. Дело на несколько секунд, подумал я. В общем, во всем виноват я… Во всем… - Стефан сделал паузу, чуть надавив пальцами на переносицу, после чего продолжил. – Трак. Как раз выехал и, видимо, на спуске его занесло. Спуск резкий и скользкий, а такую махину если занесет, то она становится неуправляемой. Водитель ни в чем не виноват. Я даже не стал подавать в суд. Это я оставил автомобиль в неположенном месте. В общем, с большой скоростью он врезался в мою машину, в которой находилась моя беременная супруга. У меня лишь задело руку, которой я держался за ручку дверцы, будь она проклята. Ее заело… Я старался успеть открыть ее. Меня отшвырнуло в сторону. Когда поднялся, увидел ее… Мерилу… В этой смятке… Она и мой ребенок...
- Ребенок не выжил? – спросила Анна.
- Мерилу была на седьмом месяце беременности. Надежда была, но шансов не было. После такого удара… Медики старались спасти их жизни. Но ни Мерилу, ни Роберт – не выжили. Мой сын умер еще до смерти своей матери, как сказал мне хирург, сделавший кесарево сечение. Она же цеплялась за жизнь всю ночь, умерев под утро.
- Простите, Стефан. Мне так жаль. Как давно это было, если вам не трудно…
- В 1979 году. С тех пор я и боюсь автомобилей. Скорее всего, это психологическая травма, как сказал мне один психотерапевт, у которого я наблюдался после случившегося. И неизвестно, пройдет ли это вообще и когда-нибудь. В любой момент может случиться рецидив, сопровождающийся резкой давящей болью в голове, потерей сил и ориентации в пространстве, даже потерей сознания. Врачи называют это эпилепсией, приступы которой у меня несколько раз случались, но о чем я не говорил своему психотерапевту. Мне это не выгодно. Наблюдаюсь в неврологии с нарушениями сна, так я это называю.
- Но вы же живете один? Кто вам окажет помощь, в случае сильного приступа?
- Особо сильных не было. Был лишь один такой, более-менее опасный, но моя очень чуткая соседка поняла, что со мной что-то не так, когда услышала через стенку, что я упал. Стены у нас тонкие… Врачам врал о помрачении. Не хотел этого диагноза…
- Какой ужас, Стефан! – сказала Анна. – Еще раз, простите меня за то, что вынудила вас к такому неприятному разговору!
- Что вы? Не стоит! Вы хотели – я рассказал, - поскромничал Стефан, надпив виски.
Анна смотрела на него. На то, как он делает это. На его молчание. Несомненно, его молчание многого стоило, но его слова – еще большего. Она также решила помолчать, чтобы постичь Стефана в молчании. Тому, видимо, было очень удобно молчать. Но также, ему всегда было в тягость молчание женщины. Поэтому, он спросил после долгой паузы:
- Ну, а вы? – чтобы отвлечь Анну от неприятных мыслей, если они у нее возникли после его грустного монолога. - Замужем?
- Я вдова, - кратко заключила Анна.
- Вы правы, что-то общее у нас все же есть, - цинично подметил Стефан, не особо желая этого делать.
Анна уловила его настроение, сказав в шутку:
- Если что, все трое моих мужей умерли естественной смертью.
«Трое?» - подумал про себя Стефан, будучи уверенным в том, что Анна была замужем два раза точно, но что бы три… Он старался скрыть свою заинтересованность. Но Анну было не провести. Она решила добавить:
- Мой первый муж был генералом, очень ответственным и жестким человеком, но не умел держать при себе эмоции, за что и расплатился своей жизнью. Мой второй муж был помощником министра, как я сейчас. Его же погубила чрезмерная доверчивость и мягкотелость. Мой третий муж был нефтяным магнатом. Власти у него было намного больше, чем у двух предыдущих мужей вместе взятых. Но алчность… Она сожрала его, хотя он думал, что наоборот. Это и имела. С этим и живу сейчас.
Стефан кивнул головой в ответ.
- Так что же? – резко спросила Анна. – Вы собираетесь мне рассказывать о своей книге?
Стефан постарался быстро переключиться с темы мужей Анны на тему своей книги, но вышло довольно медленно. Алкоголь затормозил его реакции. У его мыслей были следы, и он старался как можно быстрее замести их, чтобы этого не было видно Анне. Пьяна ли она сейчас? Он не мог понять, судя лишь по одному ее внешнему виду, сам чувствуя себя довольно пьяным.
- Представьте себе изолированное общество. Общество, а точнее поселение радикалов-отшельников, состоящее приблизительно из трехсот человек. Изолировали они себя сами на одном из островов, скажем так, к северо-востоку от полуострова Лабрадор. Они выбрали очень скалистый и труднодоступный остров для ведения своего быта. В суровом климате с чертами редколесной тайги, даже тундры, они жили с мыслью, в которую верили. А верили они… Пока об этом не скажу. Скажу, что у них все было. Все, что было необходимым, скажу так. Источники еды, воды, огонь, укрытие и снасти с ремеслом – каждый в чем-то ловок (кто-то в охоте, кто-то в строительстве и т.д.). Они своевременно подготовились к своему идейному переселению – бегства от Третьей мировой войны, в скорое наступление которой они искренне верили, а может быть уже в ее происшествие во время их жизни на этом острове. В общем, ярко выраженное, радикальное клерикальное общество с идейным лидером. Так называемым, святым отцом, пастором, пророком, чье слово – единственный и неоспоримый закон, поскольку он – слагатель слов божьих. Он собрал этих людей, и подготовил их к этому переходу, тщательно все продумав и подготовив. Поэтому, их жизнь была налажена в той степени, которая требовалась. Без телевизоров, радио и остальных средств связи с внешним миром. Их не должны найти. Но они верят в приход Христа, который заберет их – «избранных». Так называл их идейный лидер, так мыслил о себе практически каждый поселенец. Но, в том то и дело, что «практически каждый».
Стефан сделал паузу, чтобы глотнуть слюну и виски вместе с ней. Анна больше не притрагивалась своими губами своего стакана, внимательно слушая Стефана. Тот продолжил:
- В поселении рождается мальчик с уникальной меткой на лбу. В том месте, где по индуизму находится третий глаз. То есть чакра, именуемая как «Аджна». Шестая чакра, отвечающая за сознательное восприятие окружающего мира. Этот мальчик по мере взросления демонстрирует отличные интеллектуальные и интуитивные способности, ярко выделяясь на фоне остальных детей, и даже большинства взрослых. Некоторые из них даже верят в его особенность и важное предназначение в их будущей жизни. Но…
Анна так и знала, что есть это «но», и не перебивала Стефана, терпеливо ожидая, пока он продолжит свою мысль:
- Но все больше наблюдая за окружающим его миром, этими людьми и их радикальным (практически инквизиционным) укладом жизни, этот мальчик, которого назвали Марком, что тоже символично… Он… В общем, я бы рассказал, если хотя бы начал бы формулировать эту мысль на бумаге. Сейчас она теряется в моей голове.
- Он и являет собой Иисуса? Или прообраз?
- Не то, что бы… В общем, не могу пока сказать что-то конкретное… Говорю, что застрял на этом объеме, который порождает во мне эту фрустрацию.
- Вы считаете, что этого мало?
- Что?
- Вы говорите, что вот дошел до определенного объема, не так уж много и написал. Но и это уже неплохо, хоть я и понимаю, что идея довольна объемна. Именно, поэтому достигнутый на данный момент вами объем, вы считаете ничтожным, никудышным, и вы сомневаетесь. От части, благодаря противоречивой человеческой психологии. С одной стороны, чтобы не поздно было бросить, что я вам просто запрещаю делать. Слышите меня? Запрещаю! С другой стороны некий страх или же последующее неудовлетворение потраченным временем, особенно касательно результата и восприятия этого результата лично вами и другими.
- Мне не важно мнение других людей. Я пишу для себя.
- И насколько же вы пишете для себя, Стефан? Не глупите, - иронично отозвалась на его слова Анна.
- Не глупить? Что это значит?
- Вы можете заработать кучу денег на одной лишь идее, которую, хоть и решили не хоронить в своей голове, но которую и в чулан запрятать вы вовсе не против, судя по тому настроению, которое вы питаете к своему труду на данный момент. Я же говорю вам, что вам всего лишь нужно написать ее и, что тоже немаловажно, показать. Продемонстрировать ее миру. Остальное уже не на вашей совести.
Стефан выдохнул типично для себя – с нотками упадка духа и отрицания осмысленности услышанных им слов.
- Сказать по правде, я все равно чувствую эту тупую пустоту в себе. Словно не могу пока творить, резко спохватившись. Но вам огромное спасибо за ваше честное мнение.
- Да что вы говорите? – включила пока что терпимого циника Анна, – Пустота? Действительно? – даже как-то насмехаясь, словно, чтобы поддеть Стефана, но в нужном смысле.
- Не знаю.
- Вам просто нужен стимул. Творческие люди часто называют его вдохновением, но в более безвозмездном смысле энтузиазма.
- Возможно.
- Кстати, а почему вы решили, что они должны были бы поселиться к северо-востоку от полуострова Лабрадор? И каков был ваш расчет, когда вы сказали, что ресурсов им вполне хватало бы?
- Ну, знаете. История знает многих моряков, а еще большее количество утаивает, которые погибли, пытаясь в свое время открыть Северо-Западный проход. Поверьте мне, далеко не частое судно и в наше время проплывает в сторону Баффиновой Земли, и то, по четко проложенному маршруту. Их лидер рассчитал, что этот остров останется сокрытым от многих глаз и посягательств. Ему поверили. Те, кто хотел также уберечь себя. И даже не лишь в контексте Третьей мировой войны, но и в контексте встречи с людьми как таковыми, вообще. Социофобы, понимаете? Причем, сознательные. Сознательный выбор каждого человека, отправившегося за своим лидером на край света. Там, где мир встречается со льдами Арктики, отпугивающими даже самых отважных мореплавателей, встречающих лишь тех, кто вынужден быть там. Ну, а ресурсы… Они также были оценены заранее. Вы же не думаете, что он повел их в пустыню, подобно Аврааму, по которой они бы бродили сорок лет? Это похоже на пустыню, но с оазисом среди скалистых берегов. С автономным отоплением и светом, с продовольствием в виде домашней птицы и мелкого рогатого скота, овощей, выращиваемых в созданных ими теплицах. Все продумано, понимаете? В море – рыба, тюлени. В заброшенных шахтах – уголь, на случай поломки электро-обогревателей, вероятно, далеких от совершенства, но все же. Охота на песцов и зайцев. Ну и, конечно редко, на забредших белых медведей, которые в поисках пищи не то, чтобы проливы, а моря переплывают. И строжайшая клерикальная система управления – единственное, что напоминает в их обществе средневековье. Нарочная аналогия.
- Вы не любите эпоху Средневековья?
- Я там не был, я не могу сказать люблю я эту эпоху или нет. Я люблю эпоху, в которой живу я. А вот как-либо судить об эпохе Средневековья я могу иметь наглость, изучив множество исторических и теологических источников, указывающих на те, или иные моменты. Я думаю, эта тема займет много времени, не стану распространять свои мысли насчет этой мрачной эпохи. Я думаю, вы и так догадываетесь, каково мое отношение к ней. Вы же это имели ввиду, когда спрашивали, люблю ли я эту эпоху?
- Вы сказали, что они решили уберечься от Третьей мировой войны и людей. Вы думаете, что она будет в скором времени? Ведь, я так понимаю, события в вашем романе описывают недалекое будущее?
- А вы думаете, что ее не будет?
- Нет, я так не думаю. И мне бы не хотелось ее застать.
- Я думаю, мало кому хотелось бы.
- У меня на то особая причина.
Стефан вопросительно посмотрел на Анну, застыв в своем взгляде. Анна поняла, что ей придется ответить:
- На войне погиб мой старший брат.
- Ваш брат? – переспросил Стефан.
- Так точно.
- Он воевал за армию Италии? – позволил себе нескромный вопрос Стефан, после чего получил не менее скромный ответ Анны.
- Это не важно. Важно то, что происходит сейчас, - Анна чуть приблизилась к Стефану, сделав свой тон тихим и выразительным. - У вас, Стефан, очень сильная идея. Интересная завязка, пусть и с банальной отсылкой к библейской догматике. Но все гениальное просто. И ваш роман может стать великим. Я это вижу. И вам лишь нужно преодолеть свою фрустрацию. Я уверена, вы преодолевали ее не раз, когда писали очередной научный труд. Единственное отличие вашей идеи от того, что вы делали до этого – это ее художественность. Это роман. И вы должны его закончить. Иначе, считайте, что религия одолела вас, а вы, по сути имея хорошую артиллерию, просто сложили ее.
Стефану речь Анны показалась очень вдохновляющей. И сама она выглядела довольно вдохновленной и… расплывчатой. Если бы он еще не был так пьян… Все из-за этого. Он уже плохо связывал мышление с речью. Чувствовал, что его сознание резко затухает, как лампочка, а язык заплетается, как шнурок на ботинке. Почти никогда он так не напивался. Может быть, перенервничал? Он старался задать себе этот вопрос, облокачивая голову на спинку софы. Ему казалось, что это на минутку. И даже Анне он сказал об этом. Что вот, момент, и он встанет и пойдет, чтобы не бременить ее своим присутствием. Но голова так потяжелела, а руки стали настолько неподъемными. Он боролся с той мыслью, что уже не в состоянии подняться, но явно проигрывал и морально, и физически.
- Кстати, если не секрет. Как вы планируете назвать, или, может быть, уже задумали название своему роману? А, Стефан? – придвинувшись еще ближе, спросила Анна, но Стефан этого не заметил.
Его дыхание стало редким, но глубоким. Наконец-то, оно стало ровным и спокойным, как и он сам. Думать – все сложнее. Впускать сон – все проще.
- Богоубийство, - усталым голосом сказал Стефан, почувствовав, как вдруг склонился в сторону Анны и уткнулся лицом во что-то нежное и мягкое, в какую-то очень гладкую ткань (наверное, ее платья).
Так подумал, и постарался отдернуться, в мыслях извиняясь перед ней.
- Стефан? – услышал он слегка обеспокоенный, но расчетливый голос Анны.
Он попытался резко поднять голову и открыть глаза, сказав:
- Я… Я дико извиняюсь, Анна! – пытаясь хоть как-то выйти из сложившейся ситуации, которую он еще отчасти воспринимал, как грубую и весьма неэтичную, - Я… Я, пожалуй, пойду! Не стану утруждать вас… - все сложнее было выговорить ему, а встать особенно, и, почувствовав это, Стефан невольно смирился с мыслью о слабости и физической невозможности, после чего упал так, словно испустил из головы своей сознание. – Я… Я дико извиняюсь, Анна… - успел снова пробормотать он, но уже в последний раз.
Морган Роттен © Богоубийство (2016-2017гг.)