Уже почти не помню тех, других.
Как будто не мужчины, а фантомы
скользили в декорациях картонных.
(И пьеса сыграна от сих до сих).
Светлана Гольдман
На диване, застеленном тёмно-коричневым покрывалом, занавешенной наглухо плотными шторами из того же самого материала, что и накидка на диване, сидела с потерянным бледным лицом женщина. В её глазах блестели искорки проступающих слезинок. Повлажневшие, они смотрели на экран телевизора, где шёл кинофильм “Большая перемена” и ничего не видели.
“Кто ошибётся, кто угадает – разное счастье нам выпадает. Часто простое кажется вздорным, чёрное - белым, белое - чёрным. Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает! Я за тобою следую тенью, я привыкаю к несовпаденью. Я привыкаю, я тебе рада! Ты не узнаешь, да и не надо! Ты не узнаешь и не поможешь, что не сложилось – вместе не сложишь! Счастье – такая трудная штука: то дальнозорко, то близоруко. Часто простое кажется вздорным, чёрное - белым, белое – чёрным”.
Она сентиментальна и очень чувствительна. Слова и мелодия песни пробудили в памяти вихрь воспоминаний.
Картинка в телевизоре расплывалась, сквозь неё неясными контурами проступали силуэты танцующей пары… она и Павлик – смешной, несуразный, рыжий… совсем рыжий. Смешной. И совсем неинтересный.
Во всяком случае, тогда это виделось именно так.
Сколько же лет прошло!
И было-то всё это лишь мимолётным эпизодом: маленьким незначительным событием, не затронувшим казалось бы ни одной душевной струны.
Подошёл мальчишка, пригласил танцевать.
Робел, откровенно стеснялся, боялся даже руку на плечо положить. Отводил взгляд в сторону, стоило только Яне на него посмотреть, и краснел.
Представляете, красное от смущения лицо на рыжем фоне?
Он выглядел ошпаренным.
Это было очень смешно, но трогательно.
Девушка едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
Тогда отчего эти несколько картинок раз за разом всплывали в памяти, когда ей становилось плохо: одиноко, тоскливо, тревожно или грустно?
Танцевальный зал городского клуба. Возбуждённая молодёжь толпилась, переговаривалась полушёпотом, стоя возле стен.
Разноцветные девочки в кримпленовых и шёлковых платьишках, закрывающих коленки, с бантиками и косами, (короткие волосы считались неприличными), стояли тихо, неприметными стайками, стараясь не привлекать внимания.
Мальчишки в это время прихорашивались в туалете, причёсываясь всей командой одной расчёской, пили из горлышка “Агдам” и “Кавказ”. Для храбрости, чтобы не робеть при виде весьма недурных ровесниц, ждущих, когда их пригласят на медленный танец.
Шейк и твист тогда танцевали все. Прыгали, обливаясь потом, кривлялись, кто как умел, подражая самым активным выдумщикам, потому, что весело, можно хулиганить, извиваясь, прыгая вразнобой, чувствуя свободу. На то и танцы.
Квалификация танцующего, его умение, не имели значения. Главное эпатаж, способность привлечь внимание противоположной стороны ловкими движениями.
Все с нетерпением ждали медленный танец, дающий возможность и шанс прижаться, ощутить живое тело партнёра в танце, слиться с ним в едином дыхании, ощутить прилив энергии и чего-то ещё, наполняющего эмоциями.
Не имеет значения, вальс это, танго или нечто иное. Главное, чтобы была возможность потоптаться, обхватив партёра, прижаться к нему как можно теснее, войти в разговорный контакт.
Непременно хотелось чувствовать его тепло, пульсацию разгорячённой крови, и некое единение, способное вскружить голову.
В танце можно вести себя относительно вольно, например, поцеловать в щёчку. Это допустимо – все так делают.
Зазвучала очередная мелодия, приглашающая к парному танцу. Мальчишки зашевелились, спешили пригласить приглянувшихся девочек.
Отказывали редко, по большей части с удовольствием соглашались. Не так много возможностей в те годы было развлечься и отдохнуть.
“Оглянись, незнакомый прохожий, Мне твой взгляд неподкупный знаком. Может я это, только моложе, Не всегда мы себя узнаём. Ничто на земле не проходит бесследно, И юность ушедшая всё же бессмертна. Как молоды мы были, Как молоды мы были, Как искренне любили, как верили в себя… “ – прочувствованно пел Александр Градский.
Рука партнёра уже не на плече, другая прижимает к себе, по-хозяйски устроившись чуть ниже спины, вспотевшими от вожделения руками.
Сопротивления нет, зато есть некие неосознанные желания, не вполне оформленные, но яркие.
У мальчишек мечты. Размытые, неосознанные.
Девчонки тоже грезят, но в несколько ином направлении. Им хочется любви и галантного обхождения.
– Генка, дурак, взял и поцеловал, я его просила, – заливается слезами Света, – давайте уйдём отсюда!
– Мальчишки совсем совесть потеряли. Не дай им отпор – на глазах у всех под юбку полезут, – вторит ей Верочка.
– Да будет вам, девочки. Не нравится – не танцуёте.
Яна стояла в сторонке, выделяясь невесомостью силуэта и необычным покроем платья – объёмного, расклешённого, украшенного вытачками и сборками. Она сшила его сама.
Кажется, начни она сейчас кружиться, и платье взлетит бабочкой.
Лицо девочки откровенно светилось счастьем.
Яна стояла неподвижно, однако создавалось впечатление, будто девочка порхает. Две длиннющие толстые косы – одна сзади, другую она теребит то и дело, покусывая за кончики волос. Причёску её дополняет огромного размера бант из того же материала, что и платье. Не девочка – куколка.
Мальчишки, кучкуюшиеся неподалёку от стайки девочек, показывали на неё пальцами, но никто не решался подойти и пригласить.
Яне всего пятнадцать лет. Она ещё не может похвастаться рельефными формами и очарованием зрелости. Пришла посмотреть, а не принимать участие в шумном мероприятии. На внимание к своей персоне она не рассчитывала.
Не так много интересного в малюсеньком провинциальном городишке, чтобы отказаться от возможности побывать в центре весёлого шумного сборища.
Как же здесь весело. И подружки, они тоже рядом. Стоят, сбившись в тесный круг, шепчутся, смотрят во все глаза, мечтая, что их тоже пригласят и обнимут. Ведь и они скоро станут взрослыми.
Очень уж хочется поторопить долгожданное событие.
Отчего их никто не замечает!
Яночку пригласили. Неприметный стеснительный мальчишка, немного старше и выше её, рыжий, конопатый.
Правда у него удивительно яркие, почти синие глаза, но бледная кожа, и совсем нет ресниц. Во всяком случае, их не видно. Веснушки танцуют по всему лицу, особенно под глазами. Фигура вполне спортивная: мышцы на руках и шее отчётливо бугрятся. И движения ловкие.
Танцует мальчишка легко. Не просто топчется – кружит по периметру зала.
У Яночки дух захватило от его темперамента. Платье её развевается, взлетает до самой талии, обнажая коленки и стройные ножки.
Двигается мальчишка усердно, но смешно закидывает назад ногу, словно прыгает на скакалке. Яне смешно и неловко в паре с таким шустрым кавалером. Она то и дело придерживает подол, чтобы зрителям не удавалось узреть трусики. Увы, других парней, желающих её развлекать, не было.
На самом деле подружки ей завидовали. У них и таких кавалеров не было, а если кто и приглашал, прилипали похотливо и сопели, топчась на месте – не танцевали, а ощупывали и оглаживали дрожащими потными руками.
Павлик, так мальчик представился, не отпускал Яну весь вечер, и вызвался её провожать. Более того, у подъезда, когда пришло время расставаться, вдруг обрёл уверенность, заговорил.
– Яночка, я завтра ухожу в армию. Дождись меня, пожалуйста.
– Я же не знаю тебя совсем. Зачем мне тебя ждать? Да и рано ещё о таком думать.
– Это неважно. Ты мне очень нравишься. Только я раньше подойти к тебе, стеснялся. А завтра в армию ухожу. Времени уже нет знакомиться. Что мне делать? Мне кажется – это любовь, слышишь, как стучит моё сердце?
– Мне пятнадцать лет. С чего ты решил, что я, школьница, буду тебя ждать! Ты мне неинтересен. Во всяком случае, не сейчас. Мне об учёбе думать нужно. Какая любовь после пары танцев? И вообще, у меня есть парень. Да-да! Красивый, сильный. Между прочим, он музыкант. И любит меня, по-настоящему.
– Зачем ты тогда со мной танцевала, отчего, не отказала? Я бы не надеялся. Дождись, прошу тебя! Я терпеливый. Буду ждать, пока не подрастёшь. Яночка, милая, не говори ничего такого. Ты ещё маленькая, я понимаю. Когда я приду из армии, тебе будет семнадцать. Во всяком случае, будешь способна принимать решения. Осталось-то всего ничего. Только помни обо мне. Можно, я письма писать буду, можно?
– Кто тебе не даёт, пиши.
– А ты, ты мне напишешь?
– Откуда я знаю. Свалился как снег на голову и вопросы всякие задаёшь.
– Приходи провожать меня, в призывной пункт, а ещё лучше домой, там застолье будет.
– Ну, уж, нет, ещё подумают чего-нибудь дурное.
– А насчёт любимого, правду сказала, или пошутила?
– И да, и нет. Женился любимый мой. Сдулся, словно воздушный шарик, который иголочкой укололи. Только ты ничего не подумай. Мы даже не целовались. Просто он за мной два года ухаживал. Жениться обещал. Тоже рассказывал, что подождёт, пока вырасту. Он намного старше меня. Не пойму, чего это я тебе исповедуюсь, ты что, священник? Так я в бога не верю. Сказки всё это. Собрался служить, ну и пожалуйста, чего тебе от меня нужно?
– Спасибо, обнадёжила. Теперь я спокоен. Жди меня. Я тебя люблю! Честно-честно.
Прошло два долгих года.
Сколько всего произошло – не упомнить. Яночка выросла. Теперь это не та воздушная девочка-подросток.
У неё замечательная стройная фигурка, осиная талия, рельефный бюст. Вместо кос модная причёска. Движения и жесты обрели женственность и плавность, граничащие с кокетством. Взгляд, излучает уверенность.
Десятый класс. Вот уже и последний звонок отзвучал, опечалив и обрадовав одновременно. Осталось только выпускные экзамены сдать, и свобода. Яночка уже подала документы в медицинское училище.
Неожиданный звонок в дверь и на пороге он, Павлик.
– Я вернулся, любимая! А ты повзрослела. Красивая, стройная. Настоящая фея.
– Вижу, что вернулся. И чего тебе!
– Мы же договорились, что ты будешь ждать. Я ещё у родителей не был, сразу к тебе. Не представляешь, как рад тебя видеть!
– Три года пропадал, вдруг вспомнил, вернулся. Ну, здравствуй! И прощай. Некогда мне. К экзаменам готовлюсь. Сдам, тогда приходи. Будет настроение, поговорим. А обещаний я не давала.
– У тебя кто-то есть… я имею в виду юноша, друг.
– Мне подружек достаточно. Мальчишки – все-все, предатели.
– Ты ошибаешься. Я однолюб. Кроме тебя мне никто не нужен. Вот с документами вопросы решу, паспорт оформлю, и в Москву поеду, деньги на свадьбу зарабатывать. У меня там друзья, сослуживцы. Помогут устроиться. Если хочешь, бросай всё, и давай со мной. Я справлюсь, вот увидишь.
– Жениться-то на ком собрался?
– На тебе, Яночка, на тебе. Ты мой единственный цветочек. А это тебе на память. Именно такой я тебя представлял все эти годы. Только тем и выжил, – Павлик протянул малюсенький букетик незабудок.
Девушка машинально протянула руку, засунула в букетик нос. Аромат весны вызвал приятные ассоциации. Яна улыбнулась, но следом изобразила серьёзность.
Разговор не клеился. Вскоре они расстались.
Яна села за учебник, но никак не могла сосредоточиться: долго не выпускала из рук незабудки, затем засунула их в томик стихов Фета, захлопнула книжку, и поставила её на полку.
– На память, ну-ну, пусть полежат!
Через несколько дней, после сданного удачно очередного экзамена, мальчишка пришёл, пригласил Яну на озёра, загорать и купаться.
Июнь начался по-настоящему летним зноем. Дома было душно и неуютно. Девушка согласилась, приоделась, сделала причёску. На всякий случай. Женщина всегда должна быть во всеоружии. Это не обсуждается. Так нужно.
Павлик ждал на такси с полной сумкой съестных припасов.
Место он отыскал уединённое, желая обсудить совместное будущее, о котором мечтал. Обещал любить и обеспечить всем-всем. Сказал, что будет очень-очень стараться.
Увы, Яна не разделяла его фантазий. Она так ему и сказала.
Девушка была с Павликом довольно груба и категорична.
Парень вёл себя серьёзно, очень корректно. Ужасно расстроился её холодности. Однако надежды не потерял. Сказал, что устроится в Москве, и приедет за ней.
Потом они разделись и побежали купаться.
Юноша предстал перед девушкой стройным, атлетически сложенным, с набухшими на руках венами и узловатыми, налитыми силой мышцами. Только совсем белокожим. Девушка засмотрелась.
– А он ничего… и улыбка… приятная, солнечная.
Первым в воду вошёл Павлик. Вся его спина была испещрена прыщами. Яночку передёрнуло от созерцания неприглядного зрелища. Она остановилась как вкопанная, секунду подумала, и пошла одеваться.
– Ты чего, Яночка? Вода совсем тёплая.
– Расхотелось что-то. Купайся, и поехали обратно.
– Такси только через четыре часа вернётся.
– Значит, пойдём пешком. Я устала.
В Москве Павел устроился основательно. Сослуживцы не обманули, помогли с работой и с жильём.
Немного погодя, накопив денег, юноша приехал за Яной. Она уже училась в областном центре на фельдшера.
Отыскал её, засыпал подарками, звал с собой.
Тщетно. Презенты Яна не приняла, от предложения отказалась. За заказанные в кафе кушанья заплатила сама, и ушла, оставив ему на память лишь лёгкий запах духов, и пустоту равнодушия.
Даже не обернулась, чтобы посмотреть на реакцию Павла.
А он плакал.
Сильный мужчина, два года смотревший в глаза смерти на войне в Анголе, куда занесли его обстоятельства, вынужденный выживать, и выживший, вопреки всему, потому, что мечтал о ней, о своей Яночке.
В одном из боёв он попал в плен. Боевики привязали его к дереву на болоте, обмазали спину чем-то тягучим, сладким. Почти сутки его грызли москиты. Спасли друзья-однополчане. Думали, не выживет. Справился. В беспамятстве бредил Яночкой – хрупкой, невесомой девочкой, в которую влюблён был без оглядки.
Обо всём этом Яна узнала случайно от его друга.
Вспомнила про засушенные незабудки, подаренные “на память”.
Погрустила, расплакалась, даже хотела отыскать этого настырного Павлика.
Кто же мог знать?
“Я за тобою следую тенью, Я привыкаю к несовпаденью…” Эта фраза и сама мелодия, крутились у неё в голове, словно звук на заезженной пластинке, не отпуская.
Она тоже выбирала. Несколько раз ей казалось, что это любовь.
Первый её принц оказался алкоголиком и абсолютным альфонсом. Это открылось спустя годы, когда повязала себя с ним основательно.
Освободил он Яну от каторжного образа жизни фактом трагической гибели.
Погоревав, женщина остановила жаждущий любви взор на латентном ловеласе. Он основательно разжёг её чувственность, влюбил, и тут же окунулся в мир тотальных измен.
Годы переживаний сделали Яну старухой. Удивительно, но и этот избранник ушёл из жизни трагически, решив свою судьбу в неудачной автогонке, когда показывал лихость очередной зазнобе.
Несколько лет уже жила Яна в одиночестве и постоянно вспоминала Павлика – рыжего-рыжего, доброго, сильного, любящего, но отвергнутого, по молодости и глупости.
Иногда ей на глаза попадался томик стихов, где была засушена мальчишеская чистая любовь, и стихи, напоминающие о том же.
Теперь пронзительная песня. “ Мы выбираем, нас выбирают…”
Кто бы научил, как определить, что настоящее, а что только кажется таковым.