19:11, НОВАЯ ЗАМЕТКА
Сначала был свет.
Эти лампочки я покупал. И вкручивал, стоя на старой табуретке. Её скрип заставлял думать только о плохом. Незапланированная беременность. Служба в армии. Школьная музыкальная самодеятельность.
Женщина в магазине сказала мне:
— Холодный свет добавит вашему жилью простора. Вам это и продавец скажет.
— А вы не продавец?
— Да ни за что.
Тогда почему мне так тесно сейчас?
Двадцать минут назад я закрылся в туалете. Хотя санузел здесь совмещённый. Как это часто делали в шестидесятых. Так что я, скорее всего, в ванной.
Двадцать минут назад я включил воду, сел на край ванны и стал смотреть. На потолок — обшарпанный. На стены — зелёная краска почернела. На зеркало — в разводах.
Через месяц меня заберут в армию. В тот день, наверное, я встану раньше всех. Или не буду спать совсем. Мы с семьей последний раз позавтракаем вместе (мои родители решили больше не жить вместе). Я соберусь. Возьму дорожную сумку и уйду. На год. Наверное, поэтому я такой — необъяснимый.
Мой двоюродный брат мне так и сказал:
— Миша, ты необъяснимый! — после того, как я плеснул в него чаем. Чёрным с двумя ложками сахара.
— Нет, — ответил я, — Просто я потерялся.
Вот кого нельзя объяснить. Он постоянно звонит, когда я занят. Он спрашивает:
— Как диплом?
— Нормально.
— Как армия? Идёшь?
— Иду. Ничего нового.
— А. Ну, смотри там. Сдавай диплом. И иди в армию, — и добавляет:— Там начинаешь ценить то, что не ценишь сейчас.
До его службы в армии мы с ним не общались.
Сейчас я сижу в ванной или в туалете и вспоминаю эту историю с чаем. На моём лице глупая улыбка. Всё-таки я его люблю. А любовь не объясняют.
В дверь стучат. Из щели доносится голос:
— Я вспомнила, что ты не умеешь плавать…
Мне очень хочется сейчас посмотреть в объектив, чтобы смягчить, скрасить момент. Может, даже драматизировать. Но камер нет. Как и сериала о моей жизни. Поэтому я смотрю в зеркало.
И что заставляет нас ранить любимых женщин?
Снова стук.
— Я волнуюсь, милый. Всё хорошо?
Переключаю кран на душ:
— Да. Скоро буду! — и опускаю голову под струю воды.
За дверью сейчас стоит девушка. Молли. Оля. Но «Молли» — первое имя, которое она мне сказала. Мне оно больше нравится. Это мало что значит, если начать думать.
Мы познакомились полтора года назад. В кинотеатре. Общие знакомые, плохой фильм, нам идти в одну сторону. И сейчас она ждёт меня. Ждёт моего возвращения. А я с мокрой головой смотрю на себя в зеркало и не шевелюсь. Мокрый воротник, красные щёки, тёмные глаза. Всё здесь. За дверью.
Увидеть кошку на улице для Молли — целая история. Она постоянно бьётся обо что-то головой, спотыкается о собственные ноги. Она может не заметить меня и пройти мимо. Она мне сразу понравилась. Это очаровательно.
Весь первый год мы долго гуляли вечерами, робко брались за руки, думали о поцелуе. Я слушал её рассказы о кошках, однокурсницах и Сергее Лазареве.
Сейчас… ничего нового.
Я пытался её поцеловать. На первом свидании. На третьем. Восьмом. Стояли, обнявшись, у пруда. Или под рыжим огнём фонаря возле её подъезда. Когда запускали салют в Парке Горького. И двадцать пять минут назад. У меня дома.
Раньше я не придавал этому значения, ждал, а она продолжала избегать поцелуя. Она вырывалась. Начинала разговаривать. Однажды она даже убежала. А потом спросила:
— Эй, ты не идёшь?
Сегодня я почувствовал вкус её зубов. А дальше — свет, дверь, замок, туалет или ванная, душ. И эта история. Я пишу её на своём телефоне. За дверью.
Всю неделю я провёл дома. Сериалы, чай, простуда. И самое страшное — хочется заботы. А от Молли ни слова. И лишь сегодня — звонок в дверь. Объятья. Без поцелуев. Фрукты и конфеты. Новая тетрадь.
Она помыла руки. Мы пили чай. Чёрный с лимоном, без сахара. По телевизору шёл какой-то французский фильм. Молли смотрела, а я думал о поцелуе.
Стук в дверь. И голос:
— Милый, ты же болеешь. А я помню, что у вас горячую воду отключили. Выходи.
Я больше не уважаю себя. «Милая», «Дорогая», «Я-ТЕБЯ-ЛЮБЛЮ». Я испортил самые сильные слова, повторяя их не тому человеку.
Читаю наклейку на зеркале: «Люди заслуживают, чтобы в них верили». Жаль, но теперь это стало оправданием, чтобы не верить в себя.
Меня отвлекает стук в дверь.
— Прошу, Миша, выходи. Прости меня. Миша. Я стараюсь. Честно. Но не могу! Всегда представляю себя. Представляю, как я целуюсь… И мне смешно. Но всё. В следующий раз мы попробуем снова.
Любовь не объясняют. Особенно когда её нет.
У всего есть конец. Даже «Теория Большого Взрыва» и «Анатомия Страсти» когда-нибудь закончатся. Как и л-ю-б-о-в-ь. Как и наша ж-и-з-н-ь. Вечная любовь бывает только в том случае, если один из них умер.
Отражение в зеркале говорит:
– А давай ещё подождём?
Но я встаю. Выключаю воду, иду через ванную и туалет к двери. Поворачиваю замок. Выключаю телефон.
19:58, НОВАЯ ЗАМЕТКА
Я слабый человек. Я слабый человек. Я слабый человек. Постоянно думаю лишь о себе. Только о себе. О себе.
Молли ушла. Но перед этим мы поцеловались. Поцеловались, как я и мечтал. Я вышел в комнату. По моим волосам стекали колкие капли холодной воды. Она тут же подошла…
Её теплые руки, которые она так легко закинула на мои плечи, пахли миндалём. Её русые волосы были собраны в хвост. Помада была стёрта с её губ. Я сказал:
— Холодно.
И наши губы. Вместе. Тихо. Скучно. Её пальцы утонули в моих холодных кудрях. Я считал секунды. По её шее побежали мурашки. Я не закрывал глаз. Она даже согнула левую ножку, как это было раньше модно. Я скучал по сериалу.
Молли ушла семь минут назад. После моих слов. Она быстро собралась, с пальца надела кроссовки. И сказала:
— Теперь мои подруги точно захотят тебя убить. Особенно Полина. Она тебя не любит.
Я промолчал. Она улыбнулась. Вздохнула. Не посмотрела на меня.
— Доброй ночи, — сказала она.
— Доброй ночи.
Она ушла. Я остался за дверью и слушал, как она спускается по лестнице. Три этажа. Тридцать щелчков каблука. И ещё пять. Писк домофона. Я не пошёл к окну.
Я вернулся в ванную и начал мыть голову. Сразу. Снова. Сегодня суббота. Горячая вода будет только во вторник.
ПРИКРЕПИТЬ ФАЙЛ:
La Femme – Ou va le monde
Конец.
Публикация в литературном журнале ДК от 08.08.2018