Кукушкинский порог мы прошли довольно буднично. Услышали шум, остановились, произвели рекогносцировку и помчались. Верхняя часть порога – длинная, и мы хорошо разогнались, успевая работать шестами. Опасность этого порога заключается в том, что на выходе основная речная струя бьёт в скалу и выточила там за многие столетия большую нишу. При большой воде там запросто может оторвать башку. Нам повезло в том, что уровень воды был небольшим, и мы плавненько проскользнули вдоль гранитной громады. Но адреналин в наших жилах всё же слегка закипел.
Речную гладь, как нож вспоров,
гремит Кукушкинский порог,
бьёт о скалу со страшной силой.
Эй, Славик, не зевай-ка, милый,
Волчков, бросай свою «Спидолу»,
толкайся чаще, Колпаков!
Здесь путь до дна совсем недолог,
чуть прозевал…
и... был таков!
* * *
Первого сентября мы отметили начало учебного года крепким чаем, и я прочитал Волчкову одну из возможных версий развития его жизненной ситуации после прибытия в родной университет.
Студентов поздравивши фразой крылатой,
декан вдруг спросил, все ль вернулись в пенаты,
и староста бодро чеканит ответ:
- Студента Волчкова на лекциях нет!
- А где же он, где? Может, он задержался?
Быть может, он болен и дома остался?
Быть может, он при смерти где-то лежит?
Узнайте. И завтра же мне доложите!
Но тут поднимается мрачная харя:
- Его вы в Якутске найдёте едва ли.
Он где-то в тайге промышляет дичину…
Декан помрачнел: - Вот какая скотина!
Нет, больше я это терпеть не могу,
подобным Волчковым не место в ЯГУ!
Приказ машинистка печатает новый
об отчисленье студента Волчкова…
А где-то дуплетом встречают рассвет -
студента Волчкова на лекциях нет.
* * *
Человек привыкает ко многому, но к голоду привыкает с трудом. Мы в этом убедились на собственном опыте. Наши скудные запасы продовольствия таяли с неимоверной быстротой, и наступил момент, когда там осталась одна пачка сахара и скудные крохи галетного печенья. Дело осложнялось тем, что после относительно широкой речной долины верхнего Гилюя, изобилующей болотами и озёрами, мы вошли в каньонную часть реки. Если раньше для того, чтобы подстрелить пару уток, достаточно было остановиться на полчаса, сбегать к ближайшему озерку и сделать два-три выстрела, то теперь надежды были только на случайные выводки речных крохалей. Это хорошие, крупные утки, но даже в случае удачи мы не могли сделать запасов впрок, так как у нас кончилась соль, а на жаре мясо больше суток не терпит и портится.
Я никогда не мог подумать, что в нашей устоявшейся и коммуникабельной компании, не раз проверенной в лесных условиях, простой процесс дележа паек может вызывать раздражение: в руках у соседа кусок сахара кажется чудовищно огромным, а галета – чуть ли не буханкой хлеба. Мы сняли это мелочное напряжение простым способом, распределяя порции по методу закрытой лотереи. И это, как ни странно, помогло.
Был момент, когда мы очень загрустили. Двое суток нам не удавалась охота, потому что река была пустой как сберегательная книжка алкоголика. К этому периоду относится нижеследующий стих.
Не верят смешные люди, просто не верят никак,
что Виктор простым орудием – камнем убил кулика.
Убил, зажарил и скушал, правда, оставил и нам,
но разве согреют душу эти пятнадцать грамм,
разве насытит желудок жалкий кусочек пищи?
Нам бы по паре уток, или того почище –
нам бы ногу оленя и по буханке хлеба бы,
только вот, к сожалению, ничего у нас не было.
Был только плот обшарпаный – жалкая наша утеха,
было немного сахара и полпалатки смеха.
* * *
В тот же день, когда произошёл случай с нерасторопным куликом, Волчков отличился ещё раз – подстрелил белку. И не ради шкурки, а исключительно из-за мяса. Откуда ей, бедолаге, было знать, что мы голодней голодного. Вот она и попала как кур во щи. Щи, разумеется, не получились по причине отсутствия капусты, но суп из белки Виктор сварил, заправив его диким луком, который в изобилии рос на каменистых гилюйских берегах.
Мои сотоварищи с восторгом поглощали эту еду и очень нахваливали суп, сравнивая его с куриным. Но я его есть почему-то не мог, хотя был в той же стадии голодания.
* * *
Погода была к нам благосклонной слишком долго, и потому решила отыграться в последние три дня пути. Зарядил мелкий и нудный дождь, не прекращавшийся ни на минуту. Привыкшие к теплу и солнечному свету, мы большую часть времени стали проводить в палатке. Но кому-то всё равно приходилось мокнуть, тем более что река в этих местах стала быстрой, и надо было управлять плотом, чтобы не налететь на неприятность в виде подводного валуна или залома. Наша советская палатка из водоотталкивающей ткани выполняла свои функции своеобразно – она действительно отталкивала влагу, но не наружу, а внутрь; стоило лишь прикоснуться к её ввалившемуся и набрякшему боку, как тотчас в точке соприкосновения образовывался противный ручеёк. В первый же ненастный день мы промокли до нитки. О сне не могло быть и речи – мокрым не уснёшь. Мы ещё не знали, сколько осталось плыть. Видимо, неизвестность будущего породила такие строчки.
Дождь, оплакивая горы, перевалы лижет.
До конца ещё не скоро, от начала ближе.
До конца ещё ночей десять, может – двадцать…
По спине бежит ручей, слёзы льются из очей –
выручайте, братцы!
* * *
Конечным пунктом нашего водного маршрута был Перевоз, где ходил паром, соединяющий дорогу от прииска Кировский до посёлка Зея.
Всевышний сжалился над нами, и предпоследний день оказался удачным в охотничьем плане – Виктор подстрелил сразу трёх крохалей. Одному из несчастных он снёс голову жаканом, так как дробовых патронов больше не было, а есть хотелось очень. Хотел бы я увидеть мастера спорта по стрельбе, который пулей смог попасть в голову летящей утки. А Волчков сделал это, и я тому свидетель. Мы тут же устроили шикарное пиршество, остановившись у берега, где разожгли огромный костёр, который не мог залить даже дождь. Каждому досталось по целой утке, и мы были счастливы.
На Перевозе всего один дом паромщика. Мы здесь привели себя в порядок: помылись в бане и побрились, отчего стали походить на нормальных, слегка истощенных людей. Наутро со стороны прииска появился грузовик, следующий до Зеи. Мы быстро договорились с шофером, побросали в кузов свои рюкзаки, и десять часов тряслись на ухабах каменистой горной дороги.
Как только мы прибыли в Зею, Волчков помчался на местную почту, и для этого у него были веские основания. Обратно он возвратился просветлённый и с улыбкой до ушей – в телеграмме на его имя значилось, что в тот день, когда мы проходили Кукушкинский порог, у него родился сын, которого Галя назвала Олегом.
Позднее, когда мы завершили своё путешествие и вернулись к своим обыденным делам, этому парню был посвящен стих.
Как снег свалился на голову папе
Волчков Олег – возьмите, мол, нате!
Следите за мной – единственным сыном,
пополните строй мной – гражданином.
Глаза папаши без сна совиные,
сын прошит каши и витаминов,
сын просит фруктов и винограда,
эрзац-продуктов ему не надо.
На части простынь – даёшь пелёнки!
Не так то просто иметь ребёнка.
Папаша стонет, дрожит как веник –
в кроватке тонет его наследник,
со сна дерётся довольно грубо,
а сам смеётся в четыре зуба.
Укутай нервы, папаша, в узел –
у мамы с первого зачёты в ВУЗе.
А пока что, добравшись до зейской столовой, мы слегка позабавили обслуживающий персонал этого очага общепита. Во-первых, мы взяли девять порций первого блюда, во-вторых, мы заказали девять порций второго блюда, добавив к этому какие-то салаты и прочие холодные закуски. Официантка, обслуживающая нас, наивно спросила, где остальные люди из нашей компании, а когда узнала, что всё заказанное предназначено для трёх желудков, сделала круглые глаза и, пятясь, скрылась на кухне и оттуда наблюдала за процессом принятия пищи. Постепенно к ней присоединялись, одна за одной, её товарки, и конец трапезы прошёл под аккомпанемент их сочувственных вздохов. Мы съели всё. И попросили добавки.
До сих пор я считаю, что лучше зейского «Таёжного» пива нет ничего на свете.
Фото скалы-убийцы из Интернета
Продолжение следует http://www.proza.ru/2018/08/12/469