на фото, Л.Ф.Терещук.
Распоясалась наша преподавательница обществоведения. Почему - то женщина возомнила, что она, по крайней мере, в границах училища - пуп земли. Может у нее происходили какие - то сдвиги с психикой. Может наступал какой- то известный женский период. Отсутствие мужчины и тому подобное, но она начала нас прямо чуть ли не физически грызть на своих занятиях.
Потоку всяких мерзких кличек и обзываний не было конца. Лепила двойки, заставляла вызывать родителей – не ближний свет, по поводу и без повода. Группа взвыла. Никто из преподавателей так плохо к нам не относился. Собрались мы как - то всей группой после занятий (отсутствовал как всегда только Малицкий, этот отщепенец и до финиша не дошел). Думали-гадали, что нам с ней делать дальше... Сколько же, мол, можно терпеть. Для начала решили написать подметное письмо директору.
Как решили, так и сделали. Накатали на два стандартных листа. Перечислили в нем все свои претензии к нелюбимой, написали, что мы терпеть не намерены, что на ее занятия больше не пойдем, что при отсутствии положительной реакции со стороны начальства копию письма отправим в райком первому секретарю. Подписались все. Пара-тройка из «болота» пытались всячески увильнуть, но под нажимом коллектива тоже поставили свои закорючки, с реальными фамилиями. И подсунули конверт под дверь кабинета директрисы, а сами, когда подошли ее часы занятий, ушли в спортзал.
Что тут началось! Засуетились, заметались наши «монашки». Первой в спортзал прибежала, конечно «мама» наша.
- Ребята, вы почему не в классе?
Толпа делала вид что не слышит, продолжая гонять мяча в баскетбол.
- Мальчики, остановитесь! Выслушайте же вы меня!
Остановились. Замерли.
- Мы вас слушаем, Александра Георгиевна, - раздалось из толпы. Ее мы по любому уважали. Она - то нас никогда не оскорбляла с предвзятостью.
- Я вас понимаю, ребята, но и вы меня поймите. Ведь в первую очередь они обвинят во всем меня. Мол, это мое воспитание сказывается.
- Понимаем, Александра Георгиевна. Но пусть она перед нами извинится и пообещает впредь не издеваться. А мы что, мы завсегда. Сейчас пойдем в класс.
И дружно потопали в свою конюшню. Расселись по своим местам, ожидаем. Они пришли всей когортой. Впереди директорша, за ней завуч, потом Терещук, а дверь за всеми закрыла Орехова. У всех на лицах отражался испуг. Не смотря на всю попытку его маскировать. Сергейчик блаженно улыбалась. У Терещук читалось на лице смятение и растерянность. Лина была, как всегда спокойна и безразлична. На лице Ореховой, тоже как всегда, одна строгость. Мы сидели. Они перед нами стояли, как провинившиеся.
- Товарищи,- начала по своему положению, директор, - я прочитала ваше письмо,- теребила она в руках наше послание. - Мы обсудили его в составе руководства училища. Любовь Федоровна признает свои ошибки в преподавании и обещает впредь их не допускать. Подтвердите, Любовь Федоровна.
- Да, ребята, я согласна с теми требованиями, что вы написали. Действительно, иногда я перегибала палку. Извините меня. Обещаю впредь ничего подобного не допускать.
Она стояла перед нами, как будто из нее вынули золотник, и спустили годами накопленную спесь вместе с жиром.
- С вашего разрешения я это письмо уничтожу? Хорошо ребята? И будем считать, что вопрос закрыт? - спрашивала нас директриса.
-Хорошо, согласны,- забубнели мы себе под нос.
- Тогда продолжайте заниматься. Мы уходим, а Любовь Федоровна продолжит урок.
Верхушка нашей бурсы, мелкими шажками покинули класс. Занятие продолжилось, но уже в таком духе, как будто мы присутствовали на каком -ни – будь необязательном собрании. Где никто никому ничего не должен, а проводится оно лишь для галочки. Из Терещук как будто вынули стальной стержень. Она что - то там мычала, как будто траву жевала. Мы, соответственно, даже не вникали в смысл ее слов. Так ее цикл занятий и прошел, без всякого воодушевления. Больше она к нам вообще не имела никаких претензий. И мы к ней тоже.
На выпускном курсе, видимо, везде все просто и легко. Педколлектив относится к нам хоть и с минимальным, но уважением. Больные нас уже не боятся. И мы выполняем массу всяких процедур. Нам доверяют. Всевозможные инъекции, перевязки, и даже мелкие оперативные вмешательства. Нам доверяет медперсонал больницы и поликлиники. Мы уже много чего умеем, (а еще больше не умеем). Но самоуверенные. Мы знаем, что большинство из нас действительно окажется на ФАПах*. И там мы можем встретиться со всякими ситуациями, но надеемся на авось. Тем более что до призыва в армию совсем немного осталось, а там нас ждет совсем другая школа. Лично я надеюсь, что служить повезет по своему профилю. И там я получу большую практику, прежде чем вернусь в гражданское здравоохранение.