Ещё толком не рассвело, а ефрейтор Геллер уже спешил, прихрамывая, с ранцем за плечами по просёлку к дороге, ведущей в город Слоним. Поезд в Vaterland отходил через четыре часа.
Накануне вечером фельдфебель предложил ему с утра подбросить до станции на армейском грузовике, но поскольку вся рота, отведенная на отдых, включая самого фельдфебеля, изрядно нагрузилась шнапсом, Геллер со смехом отклонил предложение, сказав, что не желает провести отпуск в лазарете, из которого совсем недавно вернулся.
Времени было предостаточно, чтобы успеть пешком, и ефрейтор шел, весело насвистывая в теплом предрассветном тумане, словно передразнивая ещё не угомонившихся с ночи соловьёв.
Нога по-прежнему побаливала при ходьбе, но позвякивание медалей за Бельгию, Францию и Польшу, приколотых к серо-зеленому кителю, навевало приятные мысли о долгожданной встрече с родиной.
Первый отпуск за больше чем год боевой службы! И если дела на фронте пойдут и дальше с тем же успехом, есть риск отметить окончательную победу в кругу семьи. Этого ефрейтору очень бы не хотелось.
Воронка воспоминаний о неустроенной голодной юности с вечно пьяным отцом-инвалидом и молчаливой неулыбчивой матерью, обладательницей преждевременно старческих рук прачки, затягивала его в редкие на войне минуты одиночества куда-то на самое тёмное дно души, откуда выход просматривался разве что на свет факельных шествий лучших сынов нации.
Вот и шоссе, вернее, его русское подобие. Ефрейтор ускорил шаг, слегка припадая на ногу. Небо сделалось уже нежно розовым, когда впереди вдруг показалась телега с возницей, ехавшая навстречу.
Ефрейтор вытянул правую руку в сторону на уровне плеча, а большой палец поднял кверху. Телега быстро приближалась. Уже можно было различить лицо немолодого крестьянина из местных, восседавшего с вожжами на копне сена.
Ефрейтор встал у него на пути, громко свистнул, властно крикнул "Halt!" и указал вознице на обочину – впереди себя и в обратном для того направлении. Спустя полминуты телега поравнялась с отпускником.
Бородатый крестьянин потянул вожжи, поворачивая. Он испуганно озирался по сторонам: из-под сена предательски торчал приклад винтовки. Ефрейтор Геллер стоял и улыбался: герой едет домой. А впереди целый месяц отпуска. Отпуска на войне!
* * *
– Баб Маш, баб Маш, немцы народ куда-то сгоняют, тикать нам надо!
– Куда ж мы побежим, внученька, в лесу, что ль, прятаться? Корова недоена – как оставишь её? Мы худого немцам не делали, вона сколько их тут по дворам на постое. Авось нас не тронут.
Старуха открыла дверь хаты и обомлела: по улице плотной нестройной колонной шли жители их деревушки, среди которых она различила и знакомых из двух соседних деревень. Вдоль обочины растянулась вереница солдат вермахта, вооруженных винтовками.
Впереди длинной процессии, хвост которой уходил за околицу, верхом на каурой кобыле ехал старый полковник Дубовицкий, временный комендант местного гарнизона, облаченный в чёрную меховую мантию с алым подбоем. Поляк по происхождению, он прекрасно говорил по-русски с лёгким польским акцентом. Старуха осторожно прикрыла дверь.
– Собери-ка узел, внучка, да ступай огородами и вдоль реки к лесу. Там сховайся до темноты, а я здесь пережду. Как все уляжется, выйду на берег Щары к броду, где бельё полощем, и там костер запалю, а ты гляди. Поняла?..
– Поняла, баб Маш.
Вскоре колонна, конвоируемая немецкими солдатами, достигла леса, остановилась и сбилась в огромную бесформенную толпу. Старый полковник выехал на своей кобыле к самой середине галдящей людской массы и поднял руку, привлекая к себе всеобщее внимание. Толпа притихла.
– Люди, слушайте меня внимательно! Месяц назад рано утром из вашей деревни в отпуск на родину в Германию выехал солдат. По истечении положенного срока он не вернулся к месту дислокации. Командование сделало запрос в Рейх. Выяснилось, что до дома солдат не доехал.
Далее расследование установило, что в контрольных пунктах и комендатурах на всём пути следования им не были сделаны соответствующие отметки. В итоге оказалось, что солдат не добрался даже до станции Слоним.
При прочесывании местности в придорожных кустах недалеко от вашей деревни был обнаружен его труп, закиданный ветками. Солдат, который направлялся домой на заслуженный отдых по ранению, был подло убит вилами в грудь, а его личное оружие пропало. И кто-то из вас наверняка знает, чьих это рук дело.
Полковник замолчал и окинул селян многозначительным взглядом из-под седых бровей.
– Что молчите, люди? Предлагаю вам обмен: вы называете имя и местонахождение убийцы немецкого солдата, а я вас немедленно отпускаю по домам.
По толпе прошел глухой ропот.
– Откель нам знать душегуба-то? – раздался чей-то выкрик. – Мы с лесными не знаемся...
Полковник натянул уздечку. Каурая кобыла скосила глаз на толпу, чуть вздыбилась и всхрапнула. Полковник продолжил:
– Люди, слушайте меня внимательно. Я с вами сейчас веду эту беседу, чтобы спасти ваши жалкие жизни, если вы этого ещё не уразумели.
К вечеру сюда, в Митьковичи, уже вызван отряд СС. И если к этому времени вы не выдадите убийцу немецкого солдата, то сами превратитесь в заложников, и помочь вам ни я и ни сам Господь бог уже ничем не сможем.
С этими словами полковник подал какой-то знак своим подчинённым, круто развернул лошадь и поскакал прочь.
Толпа безмолвствовала. Тихо шептались о чем-то своем деревья. Чуть позже к их шелесту стало примешиваться неясное гудение, подобное растревоженному пчелиному улью, перешедшее вскоре в крики отчаяния и плач. Плач и стенания безвинных и обречённых.
* * *
– Служивый, дай-ка закурить. Что это у тебя за сигареты? Первый раз такие вижу.
– Да это с севера, батя, из-под Мурманска вместе с нами приехали. "Дипломат" называются. Только там у нас в военном городке и продаются – по первой категории обслуживания, как в Москве. Рубль пачка!
Солдат-первогодок с петлицами артиллериста подсел к деду на завалинку. Закурили. Разговорились...
– Видишь вон ту женщину? Это моя тётка. Её шуцманы расстреливали, да не добили. Совсем ещё девчонкой была, лет двенадцати. А я и того меньше. Ты думаешь, я совсем старый? Это всё житуха, браток. Ну вот, слухай, как дело было...
Солдат посмотрел в направлении, куда кивнул дед. По соседней улице угасающей от безлюдья деревеньки Митьковичи брела старая женщина. Что-то в её облике было не так. Солдат не сразу осознал, что видит анфас только часть лица – подобно тому как человек может созерцать лишь одну лунную сторону.
– ...вишь оно как вышло, – продолжал дед свой рассказ. – Ввечеру пожаловали-таки ироды окаянные. Поляк-полковник больше не явился. Эсэсманы приказали всем сесть на землю.
Потом пошли считать по головам – отобрали каждого десятого, отвели их к опушке. А народу-то ведь было с трёх деревень – кого похватать успели! Хлопцев, которые бежать пытались, всех постреляли.
Потом поставили полукругом взвод СС и три крупнокалиберных пулемета по краям и центру. Повторили в рупор через переводчика приказ выдать убийцу немецкого солдата. Все стоят, плачут. Заката немец ждать не стал. Помню, как их гауптшарфюрер взмахнул рукой…
Старик неловко смахнул рукавом с щеки набежавшую влагу:
– До ночи фрицы не пускали туда никого. Да и некого уже там было спасать... А тётка моя сама выбралась из-под груды изувеченных и окровавленных мертвецов.
Пуля попала ей в левый глаз и вынесла чуть ли не половину черепа. Как она выжила, никто до сих пор понять не может. Ползла во тьме наугад. Ползла и мяукала. Думали, кошка. По мяуканью и нашли. С тех пор она молчит...
Тут и дед примолк. Плечи его содрогались. Сигареты "Дипломат" с одним золотым кольцом на гильзе – последний слабый писк уходящей советской эпохи, быстро закончились.
Мы сидели и молчали. Отгорало лето 1984 года. Утренняя теплынь и птичий щебет в яблоневом саду ещё тешили приятной иллюзией вечного рая. Где-то гулко перестукивались колесные пары далёкого поезда.
Поезд Анапа-Екатеринбург, 11.08.2018.