- этюд -
В той кофейне, о которой пойдёт речь во вступлении, я сидел уже довольно продолжительное время, так что вещи и люди уже потеряли внешние очертания, соединившись в устойчивую Конструкцию. В определённый момент всё происходящее удалось собрать воедино. За столиком рядом, спиной ко мне сидел Саркастический Комментатор. Он бубнил себе под нос язвительные ремарки ко всему, что происходило вокруг. «Понакупили шведской мебели – думают создали антураж из попсы…» – «Коктейль она заказала, зачем он тебе – молоко с какао не могла дома развести?» – «Официант – от него одни наценки. Ещё и чаевые глазами требует. Тут тебе не Америка», – бубнил он себе под нос. По этим репликам можно было следить за происходящим с закрытыми глазами. Игнорируемые всеми они растворялись в воздухе кофейни, и лишь мой ум зачем-то вносил их в неведомый реестр. Модератор в переднике и с подносом услужливо подходил то к одному столику, то к другому, то и дело пытаясь стянуть мою недопитую чашку кофе и те два глотка, которые я припас напоследок, дабы иметь твёрдое и легитимное основание пребывать здесь ещё какое-то время. «Можно забрать?» – то и дело подходил и интересовался Модератор, камуфлируя вежливую просьбу освободить слот для более платёжеспособного клиента, который быть может расщедрится на чай. «Вас можно рассчитать?» – «Нет, подождите, ради Бога, я ещё посижу…» И на какое-то время оставляет меня в покое, удаляется к другим столикам, где коммуницируют Паттерны. Делают это они с помощью гаджетов, как это принято у современной молодёжи. В образовавшихся там сетях кто-то кого-то добивается, играя в долгую, отправляя музыку, кто-то кого-то игнорирует, в конечном счёте, набивая себе цену, иные лишь изображают неподдельный интерес, фэйк, в конечном счёте – разбираться во всех этих перипетиях чужих сетей не было решительно ни малейшего на то желания. Для Конструкции они явственны, но не существенны. Среди Паттернов, неожиданно, я разглядел Динамо, она сидела в дальнем углу. Я распознал её по манере важно держать себя несмотря на юные лета, вкупе с провожающими Модератора глазами. Не все рассчитывают платить по счетам на рынке жизни. «Эдакая фефёла, только котелка не хватает. Кажись, сдриснет», – вслед за мной разоблачил её Саркастический Комментатор, а Модератор в очередной раз направляется ко мне и пытается забрать кружку. «Подождите…» – успеваю я сделать припасённые два глотка. «У вас наличные или карточка?» – интересуется он. «Не официант, а вахтёр в общаге», – бубнят позади, а я сижу последние минуты, пока Модератор не вернётся со сдачей. Среди всего этого, всей Конструкции, я всё ещё был Рекурсией, по-прежнему, столько лет спустя я оставался ей. И в этом качестве всё так же деловито заполнял тетрадь уже которую по счёту. Сеанс окончен, я плачу по счёту за кофе, но, увы, без чая. Саркастический Комментаор, Модератор, Паттерны, акторы, кофейня, напиток-триггер… А где же Динамо? Растворилась, ускользнула, оставив на столике крошки неоплаченных приторностей, пока с меня требовали счёт. «Суум квиквэ», – писал древнеримский мудрец. Пока Модератор соображает, что к чему, я покидаю этот умозрительный мирок…
Пространство становится более осязаемым. В этом дворе я бывал ещё с ранних лет, помню и этот дом-корабль цвета неба, и угловой дом за ним. Этот жилой массив существует уже полвека и за это время густо порос высокой зеленью, которая местами переросла даже старые добрые пятиэтажки. Выглядит уютно, и пока ещё не нагрянула инквизиция, читай реновация со своими ублюдочными МЖК.
У всякой ойкумены есть границы. Одна из них проходит здесь совсем рядом –проспект, крупная транспортная артерия, за ней пара рядов гаражей, и железнодорожное полотно, ведущее прямо к вокзалу Витебскому-Анненскому, до него километров шесть на север-тень-запад согласно румбу. Периодически слышно, как протяжно воют поезда. За железнодорожным полотном течёт река Волковка в сторону Обводного. Вот такая вот многослойная граница, а за ней виднеются районы панельного жилья. Это ещё не Северный Шибам, но близко к тому.
На свежем воздухе первым делом достаёшь из кармана смартфон и, пользуясь доступом в сеть, пытаешься найти подходящий ambient (окружение из музыки), выбрать то, что вписывается в пейзаж, в день и погоду. Какой саундтрек у этого района? Иногда хочется фланировать под «Ghetto walkin’», ремикс Майлза Дэвиса; иногда – пробежаться под дорожку из «Мафии». Вариативность зашкаливает.
Я шёл по улице, на которой давным-давно жил homo disperses (имя история не сохранила). И тут у меня возникает идея стихотворения, где этот рассеянный человек одевается как попало, потом вдруг решает куда-то поехать, на вокзале садится в оцепленный вагон, хорошенько там высыпается, высовывается спросить – какая станция, а с платформы ему говорят: «Это станция пла-ги-ат».
А-ай-ай. И то верно, это самого «человека рассеянного» придумал и описал Самуил Маршак, причём лет за тридцать до того, как появилась большая часть видимого нынче вокруг.
Через дорогу когда-то давно был пустырь. Пустые пространства тем более зимой на меня как и на героя чеховского рассказа нагоняют тоску. Но теперь там огромный торговый город, с иллюминацией на фасаде, так что и зимой, и летом в тёмное время суток он карнавально переливается всем спектром радуги.
Если на этом месте свернуть и двигаться по проспекту, то ещё километры будет длиться массив пятиэтажек. «Расстояния меня убивают», – писал номад сто десять лет тому назад: «В Петербурге так велики расстояния, что почти все время проходит в ходьбе». И чтобы не бродить ошалело в тех «степях», лучше держаться выбранного направления, не менять маршрут, который уже «построен».
Теперь ты всегда в сети, всегда онлайн. Ох, уж эта цифровая эпоха. Что она пытается сказать нам? Кто-то слышит «Янни», кто-то «Лорел». Чаще кажется, будто это творение «Boston Dynamics» бежит за Монтэгом с книжкой под мышкой. Некоторых пугает футуристическое будущее в образе висмута, некоторых – манит и завораживает.
Через дорогу от торгового центра стоит белый Колизей, где современные гладиаторы на льду выясняют, чья клюшка сильнее. Но нынче чаще используется для ярмарок, конкурсов красоты и ещё раз в год оттуда доносится то «Reach out and touch faith», то «Небеса на коне, на осеннем параде», то «All I ever needed…», то «Просвистела, да упала на столе…» Включаю их в плейлист. Пустые пространства хороши, когда они гармонируют с архитектурой, с этим Колизеем, к примеру. Посему тот факт, что прямо рядом с ним намереваются воткнуть многоквартирный дом под семьдесят метров, иначе как градостроительным негодяйством на назовёшь. Впрочем, это беда уже не из разряда архитектуры и не только в Питере.
По соседству с Колизеем и будущей многоквартирной воткнушкой уже возникло современное нечто, интерактивный музей «Россия – чивая душа», а чивый – согласно Далю, значит щедрый. Внешне похоже на торговый центр, возведённый где-то в провинции с соответствующим уровнем эстетики. И содержание под стать: тут вам и информационная война наших западных партнёров против Ивана Грозного, которые де оклеветали его, и кучка оппозиционеров, свергнувших последнего русского царя, и прочая гиль. Что это, как не пресловутое «рассогласование времён» или подпорье для разного рода вандализма? Рядом на флагштоках реют флаги: имперские, советские, федеральные – словом, рядовой постмодернизм.
Включаю в список воспроизведения шлягер Билли Джоэла – не мы раздули огонь! Он, кстати, выступал в Колизее. Давненько уже это было – за год до моего рождения.
По означенной улице я иду прямо до изгиба, вдоль Парка Виктории. Можно немного отклониться, там есть модернового вида здание, архитектура будущего, какой её видели в шестидесятые. Там располагается какое-то КБ, занимающееся подводным флотом, хотя на фасаде изображён вытянутый космонавт, будто бы оказавшийся в чёрной дыре.
Включаю в список воспроизведения композицию Ханса Зиммера.
Дальше совсем другая история – идут грузные дворы-крепости, сталиниды-мегаломиды. Кое-где угадывается древнеимперский стиль (и результат тот же). Там лучше ходить в тёмное время суток с Вангелисом в ушах. Если забегать совсем уж далеко, до площади со множеством фонтанов – там с протянутой шапкой стоит вождь: «Же не манж па сис жур, месье…»
Но квест продолжается, не стоит отклоняться. Там, где улица делает небольшой изгиб, на старом многоквартирном доме висят мемориальные доски, напоминающие о тех людях, что некогда жили здесь.
Артистов Владислава Стржельчика и Ефима Копеляна, их игру, всегда будут помнить стены БДТ, а плёнка, превращённая в цифру, подарит им то самое цифровое бессмертие. Из сотен ролей, перечень которых сохранили сетевые энциклопедии, к Стржельчику (которого друзья называли просто Стриж) оно придёт, например, в образе Наполеона киноэпопеи «Война и мир». Копелян тем же пронзительным закадровым голосом будет рассказывать о приключениях Штирлица. «Театр, Город, в котором я живу… они являются для меня главными учителями», – говорит он в короткометражном чёрно-белом эпизоде «Монолог в антракте», а затем ещё добавляет важные суждения об ответственности художника… Теперь их работы разбросаны по бессчётному количеству файлов в сети Интернет.
Ещё одна мемориальная доска напоминает, что в этом доме жил Владимир Балыбердин, бесстрашный скалолаз Бэлл, ставший первым русским, покорившим Сагарматху. И вот, стоя там, на высоте 8848 метров над уровнем моря, после опаснейшего восхождения, любуясь невероятной панорамой, которую большинству из нас едва ли доведётся увидеть вживую, он достаёт рацию и передаёт товарищам по команде: «Во все стороны идут пути только вниз, прямо передо мной торчит из снега небольшой металлический пупырь. Что будем делать?»
Местный рельеф далёк от гор, ещё дальше, чем тот холмистый сад камней, где я родился почти тридцать лет назад. Восхождение на высочайшую гору мира – это испытание всех сил и величайший риск, потому как случись что, едва ли кто-нибудь отважится взбираться, чтобы спустить тебя в грешную землю, и только новоявленные смельчаки будут искоса глядеть на твои зелёные ботинки. Бэлла такая участь минула. Он спустился со всех вершин, которые покорил, и погиб где-то на этих улицах в ДТП за рулём автомобиля, вдали от ущелий, отвесов, лавин и гребней. Вспоминается классическое: «Даже здесь не существует, Постум, правил».
Парк Виктории раскинулся и отхватил у прижимистого городского пространства целых семьдесят га. Помимо зелени здесь множество связанных водоёмов, островков, мостиков и насыпей – под стать Его Величеству. Есть даже пруд «Очки» (вроде тех, что у меня на носу, только немного иной формы) с двумя островками и глазами-деревьями, устремлёнными в небо. Меньше всего хотелось бы скатиться до перечня: небольшое колесо обозрения, скульптуры, аллеи, кафе – всего не перечислишь.
По одной из дорожек мимо часовни ноги приносят меня к мемориальному кресту, надпись на плите под ним гласит: «Здесь были печи кирпичного завода-крематория; прах сотен тысяч воинов и жителей блокадного Ленинграда покоится в прудах, газонах, под Вашими ногами; Вечная им память!»
Вот так. Наблюдая теперь, как люди катаются на прогулочных лодках, спешат к метро, просто прогуливаются, загорают, читают строго горизонтально по-питерски, как резвятся дети – понимаешь, что эти мир и покой оплачены высокой ценой. И мы не платим её, потому что она уже это сделано кем-то до нас. Стоит ли говорить, как важно помнить об этом.
Странно, столько людей вокруг, а жизнь в последние годы будто бы проходит внутри работ Куинжи. Включаю в плейлист: «20syl - Dust Clouds».
Из-под сени парка по извилистому маршруту, миновав почти все пруды и аллеи, я выбираюсь к метро. Если нет автомобиля, то оно определяет твою локацию в этом городе. На какой ветке сидишь, того цвета ты и птица. Здешние люди, чтобы было понятно – зимородки, колибри-якобины, индиговые овсянки, синии ары на худой конец.
Станция метро «Парк Победы» украшена шахматным полом и большими панно победы двенадцатого и сорок пятого годов – да, такое великолепие и… на одноимённой в Южной столице, а в Северной, у нас – это станция коридорного типа с автоматическими дверьми без примечательных элементов оформления: светлая и безопасная.
При отсутствии необходимости спускаться в метро я обращаюсь к доминантам окружения. Прежде всего на стыке проспекта (уже которого по счёту) и улицы, по которой я шёл, перед тем, как свернуть в парк, стоит угловой дом, напоминающий Свердловскую ратушу. Тоже башня со шпилем, тоже кто-то с неявственными целями сидит на верхотуре. В этом доме, оказывается, рос Цой. Рос Цой – просто и лаконично, достаточно, чтобы поставить его в плейлист следующим. Лето, кстати, скоро действительно кончится.
Я подобрался к ещё одной границе моей ойкумены. Она немного дальше, потому что на той стороне проспекта за фонтанами располагается храм слова в огромном модернистском здании – Национальная Библиотека. Я вспомнил, что тоже участвую в строительстве модернистского здания – здания литературы, третьего корпуса под литерой «М», и, возможно, ещё преуспею в этом деле. Между тем, шли последние месяцы, когда в отсутствии печати, не было утверждено моё письмо. До литературных журналов не доходил ни один вопий души, и я не мог с полным правом называть себя русским литоградом. Вот уже который год на одной их моих аватарок тенью засечено слово "writer?", что будто бы говорит о неокончательной разрешённости сего вопроса.
В ходе квеста я задумался о принципах созидания Городского Поэтического Пространства (ГПП), которое по аналогии с ноосферой Вернадского и Тейяр де Шардена составляет невидимую поэтическую оболочку видимой антропогенной природы. Когда-нибудь мы в очках дополнительной реальности будем фланировать по городам будущего – и у каждого места будет гиперссылка к связанным с ним сочинениями. Эта связь и станет тем самым гением локуса.
Где-то за зданиями, в стороне залива Солнце уже коснулось горизонта. На небе – рябь карминовых облаков, на которые войском надвигается грозовой фронт. Пора возвращаться. С первыми каплями дождь пишет Брайлем на асфальте неведомое послание. Спустя минуты он вступает в свои права и всё здесь уже писано вилами на воде, а твоя тень от фонарного света представляет собой лишь короткий силуэт, исчезающий в правильном многоугольнике. Под занавес этого моциона длинной едва ли в четверть авторского листа включаю Бастиана Кеба. В наушниках в особой субтильной манере он повторяет строчку.
Поздний час, я уже дома и медленно корплю над своим опусом (над чем я тогда работал?). И кажется, это была «область последних вершков» по Солженицыну или же я только приближался к ней… За окном Питер шепчет что-то на своём дождливом языке.
2017 г. - Август 2018 г.