С козами мама разговаривает по-русски. С курами, кроликами, Яшкой, Спиридоном и со мной – по-молдавски, а с козами по-русски. Я спросил, почему, а она подумала немножко и засмеялась. «Знаешь, – говорит – Я только сейчас обратила внимание. Первую козу я купила у Вали, она русская. Ну и я заговорила с козочкой по-русски. Так и пошло. Двадцать лет уже.» Ну да, двадцать лет. Теперь у нас правнучки той козы.
А я с лошадьми, кошками, собаками, птицами, жабами, козами, деревьями, тапками, мебелью, очками, носками, опечатками в тексте, со всякой едой и сам с собою разговариваю на совсем уж странном языке, только отчасти человеческом. Людских слов там едва ли половина, и то они сами на себя не похожи. Там смешались собачьи восклицанья, фырканье, невнятный любовный лепет, неловкие мои подражанья летучей птичьей речи, довольно беглый кошачий и множество видов молчанья: молитвенно-древесного, ехидно-носочного, восхищённо-бутербродного и прочих. Вчера вот так с одним арбузом прекрасно молча поговорили.
С людьми я тоже разговориваю – и по-русски, и по-молдавски. Среди людей довольно много попадается симпатичных, а то и вовсе хороших, так отчего ж не поговорить? Но в людских разговорах я почему-то больше вру, чем обычно. Это неприятно, врать я стесняюсь. Однако удержаться не могу. Не то чтоб я оправдывался, но мне кажется, людская речь сама по себе так устроена, что поневоле наврёшь, напутаешь, наплетёшь какой-нибудь чепухи.