Рецензия на книгу Абрахама Пайса «Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна».
(Фактически я уже начал её в предыдущей заметке «Критерий ценности»).
В оригинале заглавие звучит чуть иначе «Subbtle is the Lord...» « The science and the life of Albert Einstein» – «Изощрён Господь Бог, но он не злонамерен» «Наука и жизнь Альберта Эйнштейна». Первое заглавие – начало высказывания самого Эйнштейна. “Raffiniert ist der Herr Gott, aber boshaft ist er nicht” – это изречение высечено в камне над камином одного из залов в Принстонском Институте Высших Исследований.
Мне представляется, что оригинальное название книги больше соответствует всему её содержанию. Первое, звучит очень уж скучно, сухо и заурядно – типичный тупой «советский язык».
А Пайс именно обсуждает не только «научную деятельность» и, отдельно, жизнь великого учёного, но постоянно анализирует, как рождались его идеи. Как сталкивались с общеизвестными догмами, как боролись с ними и со многими учёными, отстаивавшими эти старые идеи, как в сознании самого Эйнштейна тоже шла война разных ЕГО идей и ошибок! Поэтому «Наука и жизнь...» лучше передаёт это хитросплетение «фактов жизни и жизни идей». Пайс на редкость умно и увлекательно показывает, как одно влияло и определяло другое, то есть даёт не разрезанный на две части облик учёного, как это практически всегда делается большинством биографов, коих бездарных «описывателей» множество превеликое. У него Эйнштейн предстаёт как гармоничное целое жизни и науки, неразрывно связанных друг с другом! Живой создатель новой науки!
В этом, по-моему, величайшая заслуга Пайса, который, кстати, будучи сам незаурядным физиком-теоретиком, знал лично и Эйнштейна, и Бора и многих других физиков «высшей категории».
Однажды, в 1946 году примерно, Нильс Бор был в Принстоне (в Институте Высших Физических Исследований), в котором также работали Эйнштейн и Пайс, Встретив как-то Пайса, Бор попросил его: «Пайс, не могли бы Вы записать несколько моих мыслей?»
(Явление у талантливых людей обычное: Процесс записи самим автором, отвлекает его от основной мысли и он начинает думать о формулировках, а не о развитии своей неожиданно пришедшей идеи. Это очень хорошо иллюстрируется в работах композиторов. Ведь обычно композитор, наигрывает мелодию, рождающуюся в его сознании, и тут же записывает её на нотный стан. Вот ЭТА ЗАПИСЬ часто становится злейшим врагом мимолётного вдохновения!!! В арии Кармен с картами Бизе начинает развивать интересную мелодию и вдруг... Всё обрывается и кончается бездарными нотами, явно противоречащими всему предыдущему.
В пятом концерте Бетховена для фортепиано с оркестром («Императорский») в середине, Бетховен начинает красивые и интересные вариации на тему и вдруг... Всё обрывается и больше не появляется! В арии Жермона в опере Верди «Травиата» мелькает интересное и красивое развитие темы, отличающееся от основной мелодии, и вновь... Пропадает бесследно! Это лишь крошечные примеры того, насколько капризно вдохновение и как надо беречь эти божественные секунды и минуты!).
Пайс, конечно, согласился и Бор начал ему диктовать. Речь шла об одном его ответе на критику Эйнштейном «вероятностной логики» квантовой теории.
Видно было, что Бор очень взволнован, он ходил по комнате, подходил к окну и, ища нужную мысль, всё время повторял: «Эйнштейн! Эйнштейн!» Что-то его мучило и он искал довод, которым мог бы ответить Эйнштейну.
В этот момент дверь тихо открылась и в комнату прокрался Эйншиейн. «Прокрался», потому что хотел «одолжить» у Бора чуть табаку для своей трубки, ибо врач запретил ему курить!
Бор в это время стоял у окна спиной к двери и продолжал нервно произносить: «Эйнштейн! Эйнштейн!» Эйнштейн, приложив палец к губам, тихо сел рядом с Пайсом и, когда Бор обернулся, дабы снова забегать по комнате, он узрел своего друга-противника, сидящим рядом с Пайсом. «Немая сцена!!!»
К сожалению, этот эпизод отсуствует в данной книге. Он описан в другой работе Пайса, посвящённой Бору.
Самое интересное в этой 567и-страничной книге, напечатанной. кстати, на самой дряной и дешёвой газетной бумаге издательством «Наука» в 1989 году, это размышления Пайса о путях мышления самого Эйнштейна. Это одно делает книгу НЕПОВТОРИМОЙ, ибо ни в одной «биографии» я такого не встречал. (Всего, до Пайса, я был знаком с тремя: В Львова, заурядная дешёвая советская чушь. Работа Б.Кузнецова – очень интересная и снабжённая рядом философских аналитических выкладок самого Кузнецова и сугубо человечная книга К.Зелига, тоже чуть-чуть показывающая образ мышления Эйнштейна).
Заглавие этой заметки звучит странно для читателя: Что это за такая-сякая «рецензия в рассрочку»???
Объясняю.
Взявшись за неё я почувствовал, что навряд ли смогу уложить все мысли, которые эта книга вызвала у меня в одну статейку. И поэтому, по ощущениям, понял, что наверно вернусь ещё не раз к этой теме. А как иначе назвать такую «порционную – квантовую» рецензию? Так и назвать «квантовая»? Звучит завлекательно (для физиков). Но я уже имею статейки со схожим названием «Квантовая психология». Не хочу излишне пугать читателей без физико-математической подготовки.
В этом «рецензионном кванте» я хочу только упомянуть о догадке моего доброго приятеля, папуаса Боряры, которую он высказал 13 лет тому назад в повести «Вижу нечто странное...»
В беседе с другой моей доброй приятельницей, Рамоной, он высказывает такую мысль:
Почему Эйнштейн после 1916 года 39 лет своей жизни работал над «Единой Теорией Поля», долженствовавшей объединить элевтромагнитные взаимодействия с гравитацией в виде некого «единого поля», но по-разному себя проявляющему, и потерпел полную неудачу??? Все физики знают об этом, но, как ни странно, мало кто задаёт себе такой вопрос. Де, «факт жизни» и всё. А Боряра задумался над этим и высказал свою гипотезу в форме весьма метафорической:
«Эйнштейн зашёл в Лабиринт теоретической физики, нe взяв с собой путеводной нити Ариадны – своей гениальной физической интуиции, и там его сожрал математический Минотавр».
Тогда это была лишь гипотеза человека, пытающегося чего-то вякнуть в теоретической физике, будучи абсолютно неспособным к математике, без свободного владения высшими её разделами физиков-теоретиков вообще не бывает!
И вот теперь, в книге Пайса, а до этого и в книге Зелига, я обнаружил (к своему вящему удивлению) явные подтверждения верности этой гипотезы. Начался этот процесс математизации мышления Эйнштейна ещё в 1907 году. Пайс точно подтверждает эту мысль.
В октябре 1912 года (стр 209) в письме выдающемуся немецкому физику Арнольду Зоммерфельду Эйнштейн пишет: «Сейчас я полностью поглощён проблемой тяготения и надеюсь с помощью друга-математика (Марселя Гроссмана – вставка моя, Эспри) преодолеть все трудности. Об одном могу сказать с уверенностью – никогда в жизни я не трудился так напряжённо; кроме того, я проникся огромным уважением к математике, тонкости которой до сих пор по простоте душевной считал излишней роскошью. По сравнению с этой проблемой первоначальная Теория Относительности выглядит детской игрушкой»,
На страницах 166-167 Пайс пишет:
« За 20 с небольшим лет до написания этого письма (об опыте Майкельсона-Морли – вставка моя, Эспри) и через без малого 30 лет после создания Специальной теории Относительности Эйнштейн выступил в Оксфорде с лекцией «О методе теоретической физики», в которой он сказал: «Я убеждён, что посредством чисто математических конструкций мы можем найти те понятия и закономерные связи между ними, которые дадут нам ключ к мониманию явлений природы»
Мне кажется, (продолжает Пайс) что здесь Эйнштейн переоценивал возможности человеческого разума, даже такого мощного, как свой. Верно, что если у физика-теоретика нет чувства математической красоты, элегантности и простоты, то это существенный недостаток. Но в то же время опасно, а часто смерти подобно, полагаться исключительно на формальный подход. Этой опасности не избежал последние годы жизни и сам Эйнштейн.
Такое отношение к математике было совершенно не характерно для молодого Эйнштейна. Что заставило его так резко изменить взгляды?»
Конец цитаты.
Дальше Пайс выдвигает предположения о мотивах, когда и почему отношение Эйнштейна к математике так изменилось. Фактически его поклонение математике превратилось чуть ли не в языческий тотем, и ЭТО стало в его сознании доминантной идеей, догмой, подавлявшей в его сознании его же гениальную физическую интуицию и в результате заведшей его в тупик длиной в тридцать девять лет и даже дольше.
Но факт остаётся фактом – подтверждена гипотеза Боряры, который даже и не слыхал тогда о блестящем физике-теоретике Пайсе и о его книге!
Пока умолкаю.
3 VIII 2018