Песок забивал складки одежды, ноздри, скрипел на зубах. Южный ветер не ослабевал, но караван не останавливался – до Караван-сарая, места стоянки, было ещё два дня пути. Верблюды, не склоняя голов, шествовали гордо и неспешно.
На последнем верблюде, в самом хвосте, наблюдая за всем, восседал сам хозяин каравана, Бен-али Каид. Выжженное и высушенное ветрами тёмное, бородатое лицо его было лицом без возраста, и выглядело жёстким, безжалостным. Таким он и был, караванщик Бен-Али. Но быть другим в караванном бизнесе нельзя. Только потому он ещё, хвала Аллаху, и не разорился.
Между горбами верблюдов сидели парами несколько невольниц, с головой закутанные в светлые бурнусы: открытыми оставались только щёлочки для глаз. Они были главным его товаром, приносящим основной доход. Хотя и очень беспокойным.
Караванный бизнес прост: купи товар в одном месте задёшево, отвези в другое место и продай дорого. Всё! Главное – перевези. Но это трудно...
Четыре дня назад в Аддис-Абебе он ходил по рынкам, торговым рядам и приценивался к товарам. Смотрел персидские ковры, на которые в Румбае всегда спрос, сушёный урюк, товары медников, оружейников. От яркого узора на коврах было весело глазам; он выбрал два десятка наилучших. Продавец, старый перс с большим животом, перетянутым широким поясом, почувствовал в нём богатого покупателя и суетился, усаживал на подушки, поил медовым чаем с имбирем.
В лавках медников набрал медной посуды: блюда, кувшины, пиалы горели огнём на солнце; в узорах чеканки угадывались изображения райских птиц и зверей. Такую посуду взяли бы в любой дом! Да не в любом доме найдутся такие деньги.
Смотрел стальные клинки из Дамаска, ножны и рукоятки которых блестели серебром и украшениями; брал и простые клинки, тёмные, без затей: на них тоже всегда есть спрос у простого люда.
Главным же и важнейшим делом Бена-Али были встречи с продавцами живого товара, которых он хорошо знал. Он встречался с ними в кофейнях, посещал на дому.
Живой товара - девушки, поступали различными путями. Чаще всего их похищали на заказ; родные не успевали ещё и в полицию заявить, а девушка, одурманенная наркотой, с поддельным паспортом, уже сидела с «другом» в самолёте, летящем в одну из стран Магриба. Бывало и так, что многодетный арабский отец сам продавал свою дочь, отчаявшись от бедности и невозможности выдать её замуж.
Бедуины на быстрых скакунах, которые всегда торопились и скрывали свои лица под повязками, привозили в город под покровом ночи где-то украденных или пленённых женщин, завёрнутых в ковры, как куль, и брошенных поперёк седла. Среди них попадались разные, иногда необычные экземпляры...
Бен-али придирчиво осматривал товар сам. Хозяин обычно приводил его в тихую, дальнюю комнату, брал в руки плеть и уходил за товаром. Приводил закутанную с головой девушку, ставил её перед бедуином и сдёргивал покрывало.
Очутившись вдруг голой, обычно все они хотели закричать, но хозяин показывал плеть, и крик проглатывался.
Бен-Али обходил её кругом, щупал зад, мял груди, поворачивал лицом к свету, заглядывал в глаза, смотрел зубы, запускал свои корявые пальцы ей в рот, в промежность, нюхал. Девушки были напуганы и молчали.
Покупатель, как обычно, находил недостатки и называл совсем низкую цену. Продавец возмущался, нажимал на достоинства, и цену корректировали. Потом приводили другую девушку, потом ещё. Пересмотрев их с дюжину, Бен-Али мысленно отбирал пять-шесть, и, усевшись с хозяином за столиком, они начинали бешено торговаться за каждую.
Хитрый Бен предлагал снизить цену, соблазнял продавца оптовой покупкой: чем больше девушек покупалось, тем ниже должна была быть средняя цена за одну. Увеличив количество девушек, и снизив цену за каждую до наивозможнейшего минимума, хозяин с покупателем били по рукам, откидывались на подушки и утирали потные лбы.
Хозяин хлопал в ладоши, и служанка приносила поднос с вином, фруктами и сладостями. Выпив и закусив, Бен-али, с поощрения хозяина, тут же и пробовал одну из купленных рабынь, которая приглянулась больше.
Тут опять приходилось доставать плеть, чтобы заставить девушку ублажать нового владельца. Обычно достаточно было плеть только показать, но некоторым своевольным приходилось её и отведать. Истошные крики и несколько вздувшихся рубцов на голом теле... Через пять минут девушка становилась покорной, и выполняла всё, что от неё хотели.
* * *
Однажды вечером Бен-али сидел в кофейне, когда туда зашёл бедуин, завёрнутый в пропылённый серый бурнус. Он явно ехал издалека, и находился в седле не один день. Осторожно оглядевшись и увидев Бен-али, он приблизился.
- Ассалям алейкум! – поклонился он, слегка приоткрывая лицо. - Меня послал к тебе один купец, Харуф...
- Почтенный человек, знаю его, - кивнул Бен-али, проведя ладонями по лицу и бороде. – И что он хочет?
- Посмотри мой товар... Тебе понравится.
- Ты уверен? - хладнокровно отвечал Бен-али, зная, что отнекиваясь, сбивает цену. – Я закупил товара достаточно. Много не довезу... Что у тебя?
- Девушка, чёрная... – склонился к самому его уху бедуин. - Привезли издалека, из Африки. Дочь вождя! Красавица...
- Не нужно слов. Покажи, - отвечал Бен-али.
Они вышли из кофейни и сели на коней.
За городом, в походном шатре бедуин развернул большой свёрнутый ковёр, и Бен-али ахнул. В нём лежала чёрная красавица... Из одежды на ней были только красные и жёлтые браслеты на руках и ногах, и ожерелье из белоснежных зубов пантеры. Лицо её было серым, неподвижным, глаза закрыты...
- Дочь вождя! – воскликнул бедуин возбуждённо. – Принцесса!
- Да она у тебя помрёт сейчас, - охладил его пыл Бен-али, осматривая вытянутое чёрное тело. – Всё время в ковре?
- Нет, нет, что ты!.. На ночь вытаскивали, поили, кормили...
- И сами её пробовали? – усмехнулся Бен-али.
Бедуин покачал головой:
- Хотели, да… только... Шипела и царапалась, как пантера. Вот, видишь?.. – бедуин повернул голову: по левой щеке его тянулись красные глубокие борозды содранной кожи.
Бедуин, приподняв чёрнокожую девушку, долго дул ей в лицо, опрыскивал водой. Наконец, она глубоко вздохнули и застонала… Глаза её приоткрылись и с тоской посмотрели на сидевших рядом страшных бородатых арабов… Опять их руки касаются её тела… Неужели ей пришла пора умереть?.. С отвращением она откинулась и застыла в неподвижности.
Торговались долго. Бедуин дорожился, говорил, что такой длинноногой красавицы больше нигде не найти. «А сколько дней я был в пути! Как рисковал! - кричал он, возбуждённо оглядываясь по сторонам, словно опасался погони. – Это же чёрная принцесса!»
Бен-али чувствовал, что сдаёт, начинает внутренне уступать продавцу: эта чёрная чем-то очень ему понравилась, и он постепенно уступал в цене. «Может, оставить её себе? – думалось ему. – Мне давно нужна своя служанка… Почему нет?» - а воображение уже рисовало ему, как эти длинные стройные ноги охватывают его за шею.
В конце концов, Бен-али, сам себе удивляясь, выложил за неё непомерную, по его меркам, сумму, и перекинул ковёр с принцессой через седло.
* * *
В Караван-сарае, где стояли его верблюды, и хранился товар, в своей каморке Бен развернул ковёр и долго рассматривал девушку… Её выпуклые тёмные губы и узкое вытянутое лицо были своеобразно красивым. Девушка не шевелилась, и смотрела на заросшее бородой, морщинистое и сухое лицо Бена-али тусклым, ничего не выражающим взглядом.
Ещё третьего дня она, спокойная и счастливая, гуляла по цветущей весенней саванне вблизи большого селения, в котором правил её отец, великий вождь Мганма. У неё были служанки, и были женихи, и звали её Нкозана, что означало «принцесса».
Она метко стреляла из лука, который подарил ей отец, и из его дорогих винтовок, которые в селении были только у вождя, и могла с плеча глубоко загнать в ствол дерева тяжёлое копьё. Она была сильна, молода, красива и свободна. И отец, наконец, оповестил всех, что пришла пора её сватать.
И вот её подстерегли и украли… Теперь она поняла, кто это сделал: это были мужчины из соседнего селения, которых подговорил их односельчанин, Бота, один из тех, кто к ней сватался, и которому она с усмешкой отказала.
Зачем ей чужак, когда ей нравился свой юноша, Бвана – красавец, силач и прекрасный охотник из своего племени!
Однажды, когда они бродили с ним вдвоём в зарослях, она, вопреки строгим правилам для девушек, как бы нечаянно, развязала на нём набедренную повязку: ей хотелось посмотреть на его «тигра». Она ведь дочь вождя, и все эти девичьи правила не для неё.
«Тигр» у Бвана был красив и силён, как и он сам. О, как он поднялся ей навстречу!.. Она так удивилась, что не удержалась и взялась за него рукой.
Бвана смеялся её удивлению и сказал: «Поцелуй его, Нкоза! Раз тебе хочется…»
Она совсем недолго целовала «тигра», совсем чуть-чуть, как вдруг в лицо ей брызнули струйки белого семени. Она засмеялась, вскочила и кинулась бежать, а Бвана, издав боевой клич, пустился за нею…
В тот раз они, влюблённые и счастливые, носились по саванне до самого заката, пока вдали не послышался вечерний рык льва, устраивавшего свой прайд на ночь, и на реке не закричал сонный гиппопо…
О, Бвана, где ты?.. Приди же скорее и посмотри, что делают с твоею Нкозой! Эти мерзкие, страшные бородатые арабы… Освободи меня, Бвана!
* * *
Когда Бен-али, исполнившись вожделением, придавил ладонями её выпуклые груди и навис над нею, сильная рука неожиданно захватила его длинную бороду у подбородка и резко пригнула его голову к земле. Девушка приблизила к нему вплотную иссиня-чёрное лицо, ощерилась белоснежными зубами и злобно зашипела, готовая вцепиться в горло.
Бен в испуге отпрянул, в озлоблении выхватил нож и приставил к её длинной шее. «Ты что, шлюха? – гортанно закричал он. – Смерти хочешь?! Я тебя купил! Ты моя собственность!!»
Но чёрная девушка уже отвернулась и равнодушно смотрела в сторону. Да и поняла ли она его?
Бедуин Бен посидел над нею, тяжело дыша, потом спрятал нож, поднялся. Желание пропало… От это чёрной можно ожидать чего угодно, и в самый неподходящий момент. Но он всё равно её отведает! Хотя бы для этого пришлось спустить с неё всю шкуру. Когда это настоящий бедуин отступал перед женщиной? Хоть чёрной, хоть белой, хоть жёлтой… А плоть, не зависимо от цвета, есть плоть: она нужна для удовольствий.
* * *
…Несколько невольниц, закутанные в бурнусы, сидят между горбами верблюдов, сидят смирно, покорно, чем радуют сердце Бена-али. Они смирились со своею участью, и хозяин для них теперь – всё: и защитник, и кормилец. На стоянках, если он потребует, каждая отдастся ему беспрекословно, пусть и на глазах у погонщиков - в пустыне спрятаться негде.
Только одна из них, чёрная, не делает этого… Хотя Бен уламывал её по всякому, и лаской, и силой. Нет! Она непреклонна, тверда как эбеновое дерево.
Да что же это?.. Он не хозяин купленному им товару?? Где это видано в странах Магриба?
Бен-али сидит на последнем верблюде, смотрит на чёрную принцессу, едущую впереди, и злоба в нём сливается с похотью. Печёт солнце, но дует и ветерок… Западный ветерок, нехороший. Как бы не принёс он песчаную бурю, этот ветерок. Тогда за сохранность каравана и людей никто не даст ни гроша…
После полудня Бен-али объявил привал. Верблюдов положили; погонщики расстелили кошмы, достали бурдюки с водой, лепёшки, вяленое мясо.
Отдельно от них расселись девушки-невольницы. Бен показал на них своему помощнику, главному погонщику Ахмеду, чтобы тот накормил.
Ахмед достал из чересседельных сумок самое лучшее из еды – финики, вяленое мясо, лепёшки, кумыс, и отнёс невольницам. Девушки оживились, накинулись на еду.
Чёрная сидела среди них, но в стороне, сама по себе. К еде не притронулась… Она будет есть одна, последней, из того, что останется. Она презирает подачки…
Бен сказал погонщикам, что должен отъехать, вскочил в седло. Подъехал к невольницам, поманил к себе чёрнокожую. Она, не понимая, чего он хочет, поднялась с кошмы.
- Давай ко мне! В седло! – крикнул он, показывая жестами, что она должна влезть к нему на коня.
Она взглянула на него презрительно, помотала головой: зачем она полезет? Бен-Али зарычал гортанно, рассвирепел, отъехал в сторону. Потом резко развернулся и, пришпорив лошадь, поскакал прямо на стоявшую неподвижно чёрную принцессу. Она не сдвинулась, не отклонилась, стояла неподвижно…
Приближаясь, Бен вдруг свесился с лошади, ловко подхватил стоящую чёрнокожую и перекинул её через седло, поперёк, так, что она и ахнуть не успела. Неспешно поскакал в пустыню, в сторону от каравана, усмиряя крутившуюся девку крепкими шлепками по заду. Вёз её, как куль с ковром.
Отъехал недалеко, за бархан. Бен-Али остановился, скинул девку на песок, слез сам. Потом бросил на песок подседельную кошму, толкнул на неё чернокожую так, что та упала. Наклонился над ней, блестя бешеными глазами, вцепился в её бурнус, сдёрнул.
Она лежала на кошме голая, с отвращением глядя на своего насильника. Бен осклабил большие жёлтые зубы, вытащил нож. Она стала в ужасе отползать задом по песку, пятится. «Куда?! - крикнул он, подскочил, пнул в бок ногой. – Ко мне иди!»
Потом, убрав нож, схватил её двумя руками, перевернул на живот. Хотел сесть ей на задницу, придавить, но она резко приподнялась на четвереньки, поднимая и мужчину, сбросила его.
Бен упал на песок и рассвирепел. Встав, выхватил из подседельной сумки длинный верблюжий бич, размотал его. Чёрнокожая хотела вскочить на ноги, но не успела: караванщик со свистом вытянул её бичом раз, потом другой… Она упала без звука, задохнувшись от боли; на чёрной коже вдоль тела вздулись два рубца толщиной в палец.
«Ещё хочешь?? – кричал бедуин. – Ещё?» И он вытянул её третий раз… Она завыла, глухо, утробно, перекатилась, пытаясь чем-то прикрыться... Бен-али стоял над нею с бичом, чувствуя, что он подчинил эту строптивую суку. Он взял её за волосы, подтащил к кошме и снова бросил на живот. Она лежала, не шевелясь… Она подчинялась! Наконец-то он приручил эту чёрную королеву.
Он приподнял её за выпуклую крепкую задницу, поставил на колени: она не сопротивлялась… Она выжидала, готовилась! И когда он навалился сзади и схватил руками её груди, то получил удар локтем в лицо такой силы, что ощутил, как во рту хрустнули и надломились зубы, а нос расплющился и брызнул кровью. Какое-то время Бен-али ничего не видел…
Когда, наконец, он смог подняться на ноги, то увидел, что чёрная принцесса, уже одетая в бурнус, сидит в седле его лошади, и смотрит на своего хозяина сверху вниз, как бы размышляя, что с ним делать.
Бен выхватил было опять нож, но на него уже в упор глядел ствол его собственно короткой подседельной винтовки. Винчестер лежал на сгибе чёрной руки уверенно, не колеблясь, и смотрел ему точно в живот. Бен-али застыл, не зная, что делать…
- Послушай, ты… - пытался он воззвать к её разуму. – Послушай, дай сюда ружьё. Если убьёшь меня, ты пропадёшь… В песках ты не выживешь. У тебя ни еды, ни воды…
Принцесса внимательно посмотрела ему в глаза, после чего не спеша покопалась в подседельной сумке. Порывшись, ничего, кроме запасных обойм к винтовке, не нашла, но сбоку седла наткнулась на подвешенный там кожаный бурдюк с водой. Она сняла его и с усмешкой показала Бену: без воды она уже не пропадёт. Потом подняла винтовку и не спеша прицелилась…
После выстрела Бен-али Каид упал на песок, глядя в глаза своей чёрной неласковой смерти. «Аллах, зачем я её купил?.. – успел подумать он. - Живого товара у меня было уже в самый раз». Последняя мысль его была: «Караван без меня не дойдёт…» После чего взгляд его поднялся в белесое тусклое небо и застыл в неподвижности.
* * *
Погонщики слышали выстрел, но мало ли зачем вздумалось стрелять хозяину… Но потом всё же старший погонщик Ахмед поднял людей на поиски, и к вечеру, наконец, они нашли тело Бена-али Каида, присыпанное песком. Чёрной невольницы, как и лошади, не было.
Ахмед понял, что караван осиротел, и что каравану нужен новый хозяин. Тело Бена-али он велел оттащить к каравану, показал его девушкам-невольницам, и объявил, что теперь их хозяин - он, Ахмед, ибо таковы законы пустыни, и имущество умершего целиком переходит к главному. После чего приказал им всем приготовиться, что сейчас они будут ублажать нового хозяина.
Перепуганные девушки не спорили, но остальные трое погонщиков молча переглянулись, и один из них, молодой Саид, выкрикнул: «Ахмед, мы не согласны! Делись с нами тоже».
Ахмед, ощерившись, резко обернулся, выхватил длинный кривой бедуинский нож и поманил Саида пальцем. Саид засмеялся и вынул свой. Все расступились, и двое с ножами начали, пританцовывая, сближаться…
* * *
Остатки каравана Бена-али, засыпанные песком, были найдены только через три месяцев другим караваном, хозяином которого был старый Сафар. Сначала им попались ещё живые, но истощённые до предела бесхозные верблюды с поклажей; верблюды никак не могли от неё избавиться, поклажа стёрла им спины до крови, и они уже погибали.
Потом нашли и людей… Все мужчины были убиты либо ножом, либо пулей. Молодые женщины, которые тоже среди них были, умерли от жажды и истощения.
«Такова людская алчность… - думал почтенный Сафар, осматривая высохшие, как мумии, тела. – Почему они поубивали друг друга? Эти разбойники захватили караван, и не поделили добычу?.. Теперь всё это моё. Но и мои люди тоже получат свою долю… Как же иначе?.. Жаль, что женщины погибли, они бы тоже стали моими. Вон какие были красивые…»
- Эй, Мустаф! – окликнул он своего опытного помощника, с которым ездил в караванах уже много лет. – Как думаешь, сколько они уже мертвы?
Мустаф наклонился над телами, рассматривая высохшие, обтянутые коричневой кожей, лица.
- Самое малое, две луны, хозяин… А может, и три.
- Слушай… Что я вспомнил, - в раздумье произнёс Сафар. – Ты помнишь, как три луны назад мы шли караваном через аравийские пески?.. И нам попался на встречу одинокий всадник… Помнишь?
- Помню, хозяин. Он был совершенно чёрный... И был он страшно голодный, просил еды и воды, и я дал ему немного… Отплатить-то ему было нечем, а винтовку он продать отказался.
- Откуда он мог взяться там, в Аравии, как думаешь?.. Чёрный африканец, одинокий, без ничего, хотя и с оружием… Лошадь его тоже падала с ног… Ты тоже покормил её?
- Да, чуть-чуть… Он благодарил меня, так, жестами. По-арабски он не говорил…
- Я вот думаю, а не связан ли этот чёрный всадник с убийством каравана этого Бена-али? Всё же это почти в одно время было… А?
- Может, и связан, хозяин… Кто ж знает?.. Думаете, он всех их и поубивал?
- Всё возможно. Очень уж он был подозрительный, этот чёрный… Куда он шёл? откуда? Не понятно… А ведь мог и нас тогда поубивать, а? Хорошо, что ты его накормил… И с собой ему дал?
- Давал… Да одну лепёшку всего, и кусок бастурмы… Бурдюк у него был совсем пустой, он наполнил его из колодца.
- Слава Аллаху! Это он надоумил тебя сделать тогда всё правильно…
- О, хозяин, как ты прав!.. Иногда сам не ведаешь, что тобою движет в нужную минуту… А это он, Великий, Всевидящий… Слава ему!