Последний луч солнца, смущённо улыбнувшись, покинул небесный помост, даже не выйдя на бис для не успевших запечатлеть его людей с фотокамерами. Нежно-розовый ореол, занявший небесный свод, остался приятными титрами после пафосного монолога солнца о том, что оно устало и оно уходит. Впрочем, каждый знал, что оно обязательно вернётся на следующий день. Для новых воодушевлённых, патетичных речей в начале и конце дня и скромной поддержки земной жизни между ними.
Изумрудная вода весело плескалась, заигрывая с посетителями пляжа и их детьми, как бы играючи позволяя им найти краба или узорчатую ракушку. Море не могло сдержать снисходительной улыбки, когда исследователи, хохоча, хвастались родителям своей потрясающей находкой. Истинные его богатства вряд ли когда-нибудь им откроются.
Пока изумруд моря тускнел, а розовый кварц неба сменялся иссиня-чёрным авантюрином тёмной космической материи, люди теряли свой интерес к пляжной идиллии и находили его в заманчивых предложениях агентов царства сна либо в не менее заманчивых желаниях изучить ночной город получше. Пролилось лишь несколько крупиц Кроноса – и крупицы песка сего пляжа остались в полном одиночестве. Прибрежная полоса опустела.
Ночь. Мерное покачивание волн. Умиротворение. Скука, мягким одеялом накрывающая песочных постояльцев.
Но песчинкам известно, что им обязательно явится Менестрель, кудесник, чей талант и гений живут лишь ночью, вдыхая, в свою очередь, жизнь и в них.
Он являлся каждую ясную ночь, тогда, когда принадлежащий морю город начинал смотреть четвёртый сон. Всегда в то время, когда песчаные девицы, изнывая от скуки, теряли всякую надежду на его приход.
Его тёмный силуэт бесшумно ступит на песчаный берег, и мягкие шаги по миниатюрным барханам станут саунд-чеком к грандиозной песочной симфонии. Песчинки станут пехотой под покровительством искусного стратега, паствой в руках мудрого духовного наставника, музыкантами перед палочкой виртуозного режиссёра. Каждая знает, что она – часть великого дела.
Менестрель начинает свою новую балладу, возведя скульптуру римского центуриона, чьё лицо застыло в устрашающем боевом кличе. На сей раз это будет реконструкция античного сражения.
Он, используя лишь песок и морскую воду, ваяет одного за другим легионеров, которых не отличить от живых из-за эмоций, застывших на их лице, – уникальная смесь гордости, страха, веры в правость своего дела отличает каждого из них от другого. Немного сложнее обстоит дело с экипировкой вроде щитов и пик, но для Менестреля нет ничего невозможного.
Создав идеальное построение в два ряда, в котором воины из первого держат щиты, а воины второго – пики, он начнёт формировать художественные бреши в обороне, сравняв с землей некоторых воинов и выстроив на их месте их поверженные копии, обезображенные, в помятом обмундировании.
Затем, кружась меж рядов легионеров, как в танце, он приступит к ваянию их врагов на поле брани. Это не будут те же люди, но разных политических или религиозных предпочтений. Отнюдь.
Помните римского императора, который объявил войну Посейдону, приведя своё войско к берегу и приказав ему кидать копья в воду? В реконструкции Менестреля Посейдон обладает реальной силой. Трёхметровые крабы-пауки, гуманоиды с головой рыбы-удильщика, утопленники, обросшие водорослями и ракушками и прочие макабрические чудовища хаотичной волной бросаются на ряды легионеров. Кажется, даже можно услышать их низкое, утробное рычание, лязг оружия о хитиновый панцирь, предсмертные крики павших.
Отойдя немного в сторону, Менестрель хмурится, и затем создаёт скульптуры смертельного тандема – сухопутного и морского жителей, в их первой и последней встрече. Вот коготь краба-паука пробивает насквозь несчастного, подняв его над землей, как трофей. Вот разъярённый легионер вонзает своё копьё в череп гуманоида, в один из шариков глаз. Вот один щитоносец придавлен лапой гиганта с неопределённым количеством щупалец, вылезающих из головы, вот смятённый пикинёр, потерявший своё оружие, готовится быть придавленным.
Таким образом, пляжу явилось мгновение, что спустя несколько секунд после начала эпического сражения Римской Империи с Посейдоном.
Менестрель отходит поодаль, чтобы полюбоваться своей работой. Кажется, кто-то просто нажал на паузу, и лишь мерное шипение волн разрушает эту идиллию. Стоит лишь щёлкнуть пальцами, и все скульптуры снова оживут.
Блеснул первый неловкий лучик солнца. Песчинки тоскливо вздыхают, ведь все знают, что с рассветом Менестрель уходит, стирая свои творения с лица земли. Грациозно кружась по полю брани, он разрушает одну за другой свои скульптуры, сводя исход битвы к ничьей, и к тому моменту, как солнце полностью покидает горизонт, от ночной баталии остаются лишь воспоминания.
Так, из ночи в ночь, некто неизвестный делает из обыкновенного пляжа произведение искусства. Из раза в раз он ускользает незамеченным за своими творениями – словно некий магический барьер уберегает его от страдающих бессонницей, пьяных компаний и прочих любопытных.
И никто не подозревает о том, что таит в себе ночь…
***
Группа туристов, позабыв про свои камеры, завороженно наблюдала за вечерним светопредставлением, устроенным солнцем и облаками. Потрясающая работа небесного светила словно акварель в воде растекалась по изящных форм облачным холстам. Эта картина, подобно работам художников-абстракционистов, миновала привычные формы и цвета, проникая в самые тайные уголки души внемлющего ей.
Чуть поодаль от туристов, свесив ноги с каменного пирса, внимал картине и парень лет семнадцати в пальмовых шортах и гавайской рубашке на выпуск. Он любил вечерами сидеть на этом пляже и созерцать, размышляя. Пейзаж аметистовым буром проникал в ноющие от боли закрома его души, становясь сразу же и анестетиком для оной боли. Пока облачные образы под аккомпанемент солнечного оркестра перетекали из одного в другой, юноша размышлял о вещах земных, как то волнения сердца, семейные распри, нависшее серым грузом будущее, равно как и о неземных… Небесные абстракции находили полный отклик в сознании юноши – с той лишь разницей, что абстракции в нём сменяли друг друга с пугающей скоростью и имели форму персонажей, обстановки вокруг них, сложившейся ситуации, сюжета и его остроумного продолжения.
Будь у парня усидчивость и хоть какая-либо дисциплина, записывай он эти абстракции хотя бы в малую форму, он наверняка бы стал выдающимся писателем. Но он не считал нужным их записывать, «препарировать бьющееся сердце эстетики кузнечным молотом языка», как он любил выражаться. В нём плескался целый океан, испить который он не позволял никому.
В этом заключалась сущность его проблем на всех фронтах: дамы обвиняли его в скрытности и неискренности, родные ссорились из-за его холодности и отрешённости от семьи, а за восхищение красотой жизни последняя не обеспечила бы его пропитанием, ведь выражать это восхищение парень попросту не желал. Или не умел.
Погрузившись во внутреннее созерцание, юноша не заметил, как пляж опустел, а небесный перформанс завершился антрацитовым послесловием. «Что ж, пора бы и домой», – произнёс вслух парень, поднимаясь на ноги и направляясь к выходу с пляжа.
Когда земля под ногами парня окончательно сменила свой оттенок с нежно-кремового на обсидиановый, край его глаза зацепился за какое-то движение на берегу. Любопытство заставило его развернуться и узреть человека в чёрном балахоне с капюшоном, уверенно шагающего к шипящим волнам.
Мгновение – и вокруг незнакомца возносится песчаное облако. Юноша вздрогнул от неожиданности, а мысли его настойчиво заговорили о том, что его давно ждут дома. Но любопытство снова приковало его к развернувшейся перед ним картине, в реальности которой он с каждой секундой сомневался всё больше.
Когда буря осела, юноша увидел, что незнакомец в чёрном балахоне возводил из песка скульптуру дракона. Изящно, словно бы танцуя, он переходил от одной части скульптуры к другой, осыпая их песком и поливая водой, дополняя своё творение до совершенства. Когда незнакомец отошёл в сторону, эстетствующий наблюдатель натурально обомлел от проработанности и внушительных размеров десятиметровой скульптуры. Юноше даже показалось, что чешуя дракона поблескивает в свете звёзд. Неужели это возможно с одним только песком? Кто этот человек?..
Пока молодой человек наконец справился с упавшей на песок челюстью, пришедший возвёл к дракону несколько лестниц. Поднимаясь и опускаясь по ним за новыми порциями песка и воды, он лепил новые скульптуры на спине дракона, кажется, человеческие. Самой первой скульптурой стал новорождённый младенец, лежащий на животе, за ним последовал младенец побольше, видимо, одного года от роду, сидящий на четвереньках, за ним – кудрявый малыш лет четырёх, неуверенно стоящий на ногах… Так, юноша завороженно наблюдал за возведением озорного мальчика, угрюмого подростка, сложившего руки накрест на груди, статного юноши, гордо смотрящего вперёд, сутулого мужчины, понуро глядевшего вниз, горбатого старика с тростью, протянувшего руку в милостыне. Самой последней скульптурой стал осевший на хвосте дракона скелет со склонённым набок черепом – над ней незнакомец провозился больше всего.
Тысячи вопросов роились в голове парня, стремясь наружу. Кто этот человек?! Откуда он? Что это за оккультное волшебство? Но, несмотря на то, что любопытство взрывалось в нём ядерной бомбой, он не выдавал своего присутствия, боясь испортить всю магию момента. Уникального момента. Кажется он даже не дышал, боясь, что отошедший немного вбок незнакомец почувствует движение воздуха от дыхания.
Зевающий спросонья круг солнца выглянул из-за горизонта. Лучи солнца прошивали воздух, и парень был готов поклясться, что чешуя дракона и золотистые кудри каждой из человеческих скульптур блестят, принимая их. Пока он наблюдал за этой картиной, его сознание, так же как лучи воздух, прошивали новые мысли, по грандиозности соперничающие с творением незнакомца. Парень сравнивал песчинки со словами, скульптуру со своими идеями, а себя – с таинственным незнакомцем. Если некто возводит из песка столь фантастичные скульптуры, то и он способен, используя слова, передать всю свою внутреннюю красоту. От этих мыслей юноша окончательно потерял связь с реальностью, и, чтобы вернуть её, ущипнул себя за запястье. После болевого сигнала он решил посмотреть на время, ведь во сне часы не ходят. Почти пять часов утра.
И вдруг незнакомец, всё так же грациозно кружась, начал разрушать своё творение. Юноша, обомлев, наблюдал за тем, как устрашающий драконий оскал и почти живые люди разлетаются в мерцающую песочную пыль. Зачем?! Зачем он это делает? Он что, безумен? Весь мир должен узнать о его таланте! Почему он всё разрушает?..
Закончив, незнакомец развернулся и направился в сторону юноши. Юноша, в смятении, решил выдать себя и поговорить с этим волшебником:
– Слушайте, это было просто великолепно! Вы – невероятный скульптор! Более того, благодаря вам я понял кое-что очень важное, и теперь знаю, как мне жить эту жизнь. Но скажите пожалуйста – зачем вы всё разруш…
Незнакомец вдруг очутился в полуметре от юноши. Несмотря на окончательно проснувшееся солнце, капюшон полностью скрывал его лицо.
— Пустышка.
Он рубанул парня ребром ладони по шее, и тот разлетелся в мерцающую песочную пыль.