По степи гуляли табуны…
Геологи уже привыкли к их топоту и призывному ржанию жеребцов, нарушавшему покой наступавшей ночи, и спокойно сидели у костра, разговаривая о пустяках…
Коллектор Ивашин, балагур и весельчак, вспоминал свои мимолётные романы в горах Алтая, практикант Гоша наигрывал на гитаре, а лаборантка Тоня смотрела на небо и мечтала о неземной любви.
Она-то первой и заметила всадника, внезапно явившегося из темноты в дрожащем свете костра.
- Смотрите! – закричала она. – Человек на розовом коне! Совсем как у Есенина …
Геологи обернулись и увидели гривастую лошадку, которая или казалась ярко-розовой на фоне ночного неба, или действительно была такой, а на ней мужчину в плащ-палатке с огромным хлыстом в руке.
Он подъехал к самому к костру и спросил хриплым уставшим голосом:
- Кто у вас здесь главный?
Матвей Алексеевич Шукаев, начальник партии, сидевший у самого огня и подбрасывавший в него хворост, отозвался не сразу. Его подчиненные называли его меж собой Маленький Машук. Маленький, потому что он действительно был весьма невелик ростом, а кличка Машук являлась в данном случае аббревиатурой его имени, отчества и фамилии. Вопреки этому унижительному прозвищу, он был очень строг и и солиден в обращении с окружающими.
- Начальник геологической партии Шукаев, - наконец соизволил он представиться. – Что у вас?
- У нас все в порядке, - ответил мужчина, не слезая с лошади. – А вот вам я бы посоветовал сегодня лечь спать в вагончике. А палатки снять и забрать с собой туда же.
- А к чему такие предосторожности? – спросил Шукаев. – Если вы насчет диких табунов, так они вокруг нас каждую ночь носятся. И пока еще никого и ничего не затоптали. Вы сами-то кто будете?
- Я егерь здешнего заповедника Роман Обрезов. Сегодня ночью обстановка с табунами несколько изменилась. Среди жеребцов объявился мустанг, которого местные жители называют Акыасыз, то есть, Бешеный. На днях у реки у него была схватка с молодым жеребцом, который оказался сильнее. Бешеный сбежал с поля боя на трех ногах с израненным брюхом, но отлежался в лесочке, увел из табуна с десяток молодых кобыл и теперь носится по степи в поисках своего обидчика.
- А я слышала, что кони не могут затоптать человека, даже если он стоит на их пути, - неожиданно вступила в разговор мужчин Тоня. – А у нас в лагере дежурный всю ночь поддерживает огонь, которого дикие лошади боятся.
Егерь, вероятно, посчитал, что невежливо разговаривать с девушкой, сидя верхом на лошади, и наконец-то спешился.
- Нормальные кони – да, - спокойно сказал он, протягивая руки к костру. – Но Акыасыз получил свое прозвище не зря. В прошлом году он проскакал двадцать километров за машиной, в которой везли отловленных в степи диких кобылиц. Казахи объяснили это тем, что среди них была его любимая кобылка. Я думаю, что это красивая легенда, но факт остаётся фактом: его не остановило даже то, что в него стали стрелять из охотничьего ружья. А четыре часа тому назад он со своим табуном смял юрту пастухов у кургана Басшы – тебе. В ней был только младенец в люльке, который, слава Богу, не пострадал, но там к жеребцу присоединилось еще с десяток кобылиц и молодняка, а это уже нешуточная сила.
- Как он мог смять огромную юрту, которую даже ураганный ветер не может разрушить? – удивленно спросила Тоня.
Егерь посмотрел на девушку с легкой улыбкой, как бы прощая ей её неверие:
- Если бы мне кто-то рассказал об этом, я бы тоже сомневался. Но я видел в бинокль, как он поднимался на дыбы и бил копытами по юрте, как будто она была его врагом.
- Почему? – не унималась Тоня.
Ночной гость нашел в этом девичьем напоре что-то забавное и рассмеялся:
- Если бы я знал, зачем он это делает, я был бы главным специалистом по коневодству, жил в Алма-Ате и писал диссертации. А я всего лишь рядовой егерь, да и работаю в заповеднике без году неделю. Но думаю, что если мы встретимся с вами через год, я смогу объяснить вам многое в поведении Бешеного.
Егерь посмотрел на часы, тихонечко присвистнул, и его лошадка послушно подошла к костру.
- Ой, какая она у вас умная! - воскликнула Тоня. – А почему она такого необычного цвета?
Роман улыбнулся и нежно погладил лошадку по холке:
- Моя Роза могла бы на вас обидеться, любознательная девушка, У лошадей цвета нет, а различают их по масти: каурая, гнедая, вороная и так далее. Но какой масти моя кобылка, я и сам не знаю. Когда я поступил на работу в заповедник, хорошего коня для меня не нашлось. Отловили где-то в полудиком табуне не больно резвую лошадку и и вручили мне торжественно. А мешкотной она была по причине своей болезни, запаршивела вся, от носа до хвоста. Ну, тогда наш ветеринарный фельдшер Арнольдыч посоветовал мне регулярно устраивать для нее душ из марганцовки. В результате этого и стала она такого розового цвета. Как у Есенина…
Егерь рассмеялся и ловко вскочил в седло:
- Не забывайте, о чем я вас предупредил! Два табуна находятся сейчас у реки на водопое, если Акыасыз ищет их, он обязательно пройдет через вас.
Он тронул свою розовую лошадку и скрылся во тьме.
Геологи еще минут пять сидели молча, обдумывая эту встречу, потом раздался голос Шукаева:
- Снимайте палатки и переносите вещи в вагончик номер один! В лабораторном вагончике разместите всю документацию и пробы. Дежурить до шести утра сегодня будут двое: Адылбаев и Ивашин. Огонь в костре поддерживать всю ночь…
Утром выяснилось, что табун прошел всего в ста метрах от лагеря. Крепкая, высохшая до состояния камня земля, была разбита там в пыль, а от сухой травы, покрывавшей ее еще вчера, не осталось и следа.
- Не маленький табун был, - сказал Адылбаев, пропуская сквозь пальцы горячую пыль. – Значит, Акыасыз отбил у своих врагов еще с полсотни лошадок … А, может, и больше… Трудно будет ему теперь жить…
Но следующая ночь прошла спокойно. А потом и все остальные. О недавнем буйстве табунов напоминали лишь широкие просеки в изнывающей от жара степи и совсем уже мирное ржание кобылиц, пасшихся на увалах .
Потом забылся и егерь, приехавший однажды в лагерь на розовой лошадке, чтобы предупредить геологов об опасности.
В октябре пришел приказ свернуть полевые работы в этом районе как неперспективном и вернуться на базу в Орск.
Маленький Машук очень был недоволен таким распоряжением, так как был иного мнения о перспективности этих мест и решил добить последний шурф, где, по его словам, и была зарыта кошка, то есть, можно было обнаружить признаки месторождения кобальта.
Перед обедом ему принесли керн породы, который очень заинтересовал его, и он тут же вызвал к себе Тоню.
- Поезжайте сейчас же в лагерь и проверьте эту пробу в лаборатории, - приказал Шукаев. - Результаты привезете мне к вечеру. От них зависит, будем мы завтра сворачивать работы или останемся еще на месяц.
Неторопливый «газик» доставил Тоню в лагерь за полчаса. Водитель отогнал машину в тень, где можно было вздремнуть, а девушка решила перед работой заглянуть к себе в палатку, чтобы переодеться.
Она распахнула полог палатки и вскрикнула: на ее постели ничком лежал мужчина в сапогах и грязной телогрейке.
-Эй! – закричала Тоня. – Кто вы такой?! Что вы делаете в моей палатке?
Незнакомец медленно повернулся на спину, открыл глаза, и она тут же узнала его: это был Роман Обрезов, егерь заповедника, посетивший их лагерь три месяца тому назад на розовой лошадке.
- Это вы? – удивленно прошептала девушка. – Как вы здесь очутились?
Роман с трудом разомкнул обветренные, воспаленные губы, но сказать ничего не смог. Веки его глаз бессильно опустились, голова упала набок.
Тоня протянула руку к его лбу, и ей показалось, что ее пальцы коснулись раскаленного железа.
- Что с вами?! –закричала она.
Но Роман, не открывая глаз, лишь мелко дрожал и нечленораздельно выкрикивал что-то, непонятное для нее. Потом крепко сжатые пальцы его правой руки медленно разомкнулись, и Тоня увидела на ладони скомканную упаковку из-под лекарства с надписью «Акрихин».
И тогда она поняла все: Романа настиг приступ малярии. Эта болезнь не была редкостью в их экспедициях, и в аптечке всегда был большой набор лечебных средств против нее. А так как фельдшер в их штате был не положен, то его обязанности всегда выполнял лаборант, в распоряжении которого и находилась эта аптечка.
Тоня выдернула из-под полога палатки спальный мешок и запасное одеяло, которые были приготовлены на случай похолодания, и принялась укутывать ими Романа:
- Лежите пока здесь, а я сбегаю в лаборантский вагончик и принесу вам лекарства и горячего чая. А потом я переведу вас туда. У нас там специальная койка стоит для больных, мы ее лазареткой называем. Но за весь сезон, слава Богу, никто не болел. Вы будете её первым пациентом.
В вагончике она быстро разожгла примус, вскипятила воду и достала из шкафчика все лекарства от малярии. Тоня знала, что лучше всего помогают уколы, но она их никогда не делала и, повертев в руках шприц, вернула его на место. А для лечения выбрала таблетки хинина и акрихина, которые закончились у Романа.
Разжав ложкой его крепко сжатые зубы, Тоня засунула ему в рот сразу четыре таблетки хинина, а потом принялась поить его из ложки горячим и сладким чаем. Закончив эту нелегкую работу, она снова укутала Романа и облегченно вздохнула:
- Ну, вот и все. Теперь вы пойдете на поправку. Я сейчас отлучусь в вагончик, мне надо сделать срочный анализ пробы. Это минут пятнадцать, не больше. Отправлю анализ начальнику и буду вас устраивать в нашем лазарете.
Анализ пробы, по ее разумению, был неплохим, и, представив, как будет доволен Шукаев, Тоня с легким сердцем отправила бланки с шофером, попросив его объяснить начальнику, почему она осталась, а сама продолжила лечение Романа..
Когда она перевела его в вагончик, уложила на удобной кровати с белоснежным бельем и еще раз напоила лекарством с чаем, озноб прекратился и температура немножко спала. Особенно Тоня обрадовалась, когда егерь заговорил.
- Вас, кажется, Тоней зовут? – услышала она его глухой, еще очень слабый голос, вновь разжигая примус, чтобы вскипятить еще чая.
- Да, Тоней, - улыбнулась она. – Какая, однако, у вас память хорошая: три месяца, поди, прошло с тех пор, как мы встречались. Я на всю жизнь запомнила ваш ночной визит к нам на розовой лошадке. А где она сейчас?
- А тут недалеко, в лесочке пасется. Там после дождей травка зеленая пробилась, знатный корм при этой засухе. Я, кстати, хотел вас попросить, чтобы вы напоили их.
- Кого это, их? – удивилась Тоня
- А вы сами увидите, - ответил Роман, и она впервые за это время услышала в его голосе какой-то намек на улыбку.
Девушка набрала из цистерны ведро воды и пошла к низкорослому лесочку, раздумывая: «А вдруг у Розы жеребеночек народился? И такой же розовенький, как она. Вот было бы здорово!»
Но, выйдя на поляну, она вздрогнула: рядом со спокойной пасшейся Розой, тревожно выгнув шею, застыл огромный, как ей показалось, каурый жеребец.
Тоня сразу заметила, что он был одноглаз, а на правом переднем бедре виднелся большой шрам, еще не заросший шерстью. Когда Роза пошла к ведру напиться, жеребец предупреждающе всхрапнул и застучал копытами, и Тоня увидела, с каким трудом он сгибал в коленях свои тонкие ноги.
Не обратив никакого внимания на его предупреждения, Роза спокойно подошла к девушке, ласково и благодарно ткнула ее в плечо мягкими губами и стала жадно пить воду. Ее спутник недовольно мотнул гривастой головой, но потом покорно опустил ее и, и припадая на правую ногу, тоже пошел к ведру.
- Ну, что, напоили мою парочку? – услышала Тоня слабый голос Романа, когда вернулась в вагончик.
Она поправила сползшее на пол одеяло и спросила:
- Так это и есть тот Бешеный, которым вы нас пугали? Как же он у вас оказался?
- Вы налейте мне еще чайку погорячее, и я вам всё расскажу. Чувствую себя уже гораздо лучше, да вот озноб все еше донимает.
Выпив кружку чая, он закрыл глаза и начал свой рассказ:
- Я нашел его в камышах у Соленого озера, через три дня после того, как он увел почти половину табуна у одного своего соперника, а потом и у другого. Вы тогда, вероятно, тоже заметили, что в степи вдруг наступила какая-то блаженная тишина, будто животные и люди забыли о вражде друг с другом и меж собой, и стали жить в мире и дружбе.
Мы с Розой возвращались на усадьбу заповедника, когда я увидел над озером стаю белохвостых орланов. Я знаю, что они редко охотятся вместе на живую добычу, а вот на падаль слетаются дружно. И что-то меня просто подтолкнуло к тому месту, над которым они кружили. В камышах, почти у самой воды ничком лежал этот жеребец. Я узнал его сразу. Когда я рассматривал его в бинокль, ломавшего юрту у кургана Басшы-тебе, мне бросилось в глаза белое пятно на его шее. У чистокровных коней одной масти такое бывает редко, и на конезаводах, где готовят настоящих скакунов, лошадей с таким дефектом обычно отбраковывают И представьте себе, я тогда подумал, что, вероятно, и в своей среде кони считают подобных особей неполноценными, и Акыасыз, чувствуя это, борется за своё право быть, как все… Может быть, я не прав, но тогда, стоя над умирающим бунтарём, я подумал именно так… Налейте мне еще чая, пожалуйста…
Охватив ладонями кружку с горячим чаем, он заговорил, не отпивая его, словно старался поскорее закончить свой рассказ, до того, как снова почувствует себя плохо:
- Когда я хотел подойти к нему, Акыасыз захрипел и стал пытаться встать на ноги. Я отошел назад, и он успокоился… Я стоял в камышах и видел, как он умирает. И тут вдруг из-за моей спины вышла Роза и направилась к нему… Она подошла к Акыасызу, и он даже не пошевелился… Тогда она ткнулась носом ему в шею… Вы видели шрам у него на бедре? Он остался от огромной раны, которая начиналась на шее а заканчивалась почти на колене. И эта рана начала заживать первым делом там, где Роза «поцеловала» ее…
Но это произошло уже позже, а тогда я подошел к Бешеному вслед за Розой, и на этот раз он отнесся ко мне совершенно спокойно. Словно моя розовая лошадка внушила ему, что я – свой, и не сделаю ему ничего плохого .
Он лежал и смотрел на меня всё понимающим взглядом, и я читал в нем то, что он хотел мне сказать.
«Я вижу у тебя за плечами штуку, - говорили его глаза, - которая может плеваться огнем, вслед за которым вылетают злые железные осы, способные убивать. Сними ее с плеча и убей меня. Ведь вы, люди, невзлюбили меня за то, что я отказался подчиниться вам и захотел жить свободным».
Но его взгляд не убедил меня, и я продолжал думать, как помочь ему. По тому, что мягкая земля глубоко просела под ним, я понял, что он лежит здесь уже давно, больше суток. И пришёл он сюда, чтобы напиться. Но вода в озере оказалась соленой, и тогда он упал на берегу, изувеченный соперниками и истощенный жаждой, и встать уже не смог.
Я достал из сумки фляжку с водой, положил его голову себе на колено, разжал зубы и вылил всю воду ему в рот. Я почувствовал, как он сделал глоток, потом другой…
«Спасибо, - прочёл я в его глазах, - но ты делаешь это зря. Я всё равно умру, потому что ты не всесилен, как думаешь».
О том, что я не Бог и даже не волшебник, я знал и без него, но я решил бороться до конца. Чтобы доказать ему, что мы, люди, иногда можем сделать невозможное… Если очень захотим…
Я понял, что первым делом я должен напоить его.
Неподалеку от этого места в озеро впадал маленький ручеек пресной воды. Объезжая свой участок, я часто сворачивал к нему, чтобы напоить Розу. В седельной сумке у меня было брезентовое ведро литров на пять. Сначала я решил съездить туда на своей лошадке, но потом увидел, что она не отходит от Бешеного ни на шаг и безотрывно смотрит на него, прикасаясь иногда к его ране своим мокрым носом. И я пошел за водой пешком. Сама дорога к ручью заняла у меня немного времени, гораздо дольше мне пришлось черпать ладонями воду из обмелевшего ручья. Когда я вернулся, то увидел, что жеребец лежит уже не на боку, а привстал на колени, хотя голова его бессильно опущена на землю. Но, когда я поднес к его губам ведерко с водой, он приподнял ее и жадно выпил всю воду, не отрываясь. Я поднес к его рту ломоть хлеба, но он оказался есть его, снова ткнувшись мордой в камыш.
В его глазах впервые за это время не было боли. Там был покой и нежелание видеть меня как источника какой-то ненужной суеты.
И тогда я решил заночевать рядом. Я поставил палатку…
Он не успел закончить фразу, так как за окном раздался шум машин и громкие голоса людей, а в вагончик буквально влетел начальник Шукаев.
- Тонечка! - закричал он радостно. – Если бы ты знала, какой замечательный анализ ты сегодня мне прислала! Кобальт есть! Я уже говорил по телефону с нашим управлением, они оставляют нас здесь до холодов, и в следующий сезон мы будем работать на этом же месте.
Он попытался обнять её, но это при его малом росте сделать было трудно, и Шукаев перешел к указаниям:
- Теперь тебе предстоит работа посложнее: выяснить процент содержания кобальта в тех пробах, что я привез. Завтра к утру результаты должны быть у меня, и я еду с ними в Орск.
Он исчез так же стремительно, как и появился, даже не заметив лежавшего на койке Обрезова.
- Хороший у вас начальник, - отозвался тот с едва заметной улыбкой. – Сколько усилий ему стоит, чтобы казаться строгим… Потому что в душе он добрый и чуткий человек. Даже мне он сейчас принес радостную весть …
- Какую? – удивилась Тоня.
- О том, что вы приедете сюда на следующий год…
- И что же в этом радостного?
- А то, что снова увижу вас… К тому времени я объезжу Акыасыза и подарю его вам… Вы будете скакать на нем по степи, и вас будут называть всадницей на бешеном коне… Звучит?
Тоня покраснела, но ответила строго:
- Звучать-то звучит, но вы меня не спросили, а приму ли я такой подарок: жеребца по имени Бешеный.
Она заметила, как на лице Романа промелькнула тень смущения, и, чтобы не огорчать его, шутливо добавила:
- Может, я бы предпочла Розочку …
В ответ она услышала какой-то непонятный всхлипывающий звук и поняла, что ее собеседник смеется:
- Подарить вам мою Розу – это все равно, что совершить растрату государственных средств: ведь она числится на балансе заповедника. Но я пойду и на это, так как вы спасли мою жизнь, и я этого никогда не забуду…
Перед наступлением темноты Тоня еще раз сходила в лесок покормить и напоить лошадей. На этот раз они подошли к ней вместе, а жеребец даже взял из ее рук кусок хлеба …
Перед тем, как засесть за работу над анализом проб, Тоня измерила у Романа температуру, напоила его чаем с лекарствами и сказала:
- Ну, вот, теперь можете спать: дела у вас пошли на поправку. Только дорасскажите мне историю, как вы спасали Бешеного. И еще объясните мне одну вещь… Когда я слушала ваш рассказ, мне казалось, что слушаю Ираклия Андроникова по телевизору. Вы слышали, как он о Лермонтове рассказывает?. Так вот точно так вы говорили о своем жеребце. Откуда у вас такой талант? Ведь вы же простой егерь из заповедника….
Прежде чем ответить Роман долго молчал, затем взмахом руки попросил девушку присесть на койку.
- Это мой секрет, - сказал он совсем тихо. - Я о нем никому не говорю, потому что мне стыдно. Вам я его открою, только с одним условием: вы никому о нем не расскажите. Клянётесь?
- Клянусь, - улыбнулась Тоня.
- Нет, так не пойдет, - заворчал Роман. – Я вас серьезно спрашиваю, а вы мне улыбочки строите.
- Я серьёзно клянусь. Просто у меня характер такой, весёлый.
- Ладно, слушайте. И не падайте в обморок. Три года тому назад я закончил Литературный институт имени Горького. А через год после этого издали мою первую книжку рассказов … Тоненькую такую, в сто страниц. Но я все равно очень гордился ею. До тех пор, пока мной не заинтересовались серьезные критики. Они посвятили мне сразу три статьи, из которых я узнал, что я не писатель, а очернитель нашей действительности. И чтобы не быть им, я решил стать кем-либо другим… Например, егерем заповедника, тем более, что я служил в армии и был там отличником боевой подготовки. Политической - нет, потому что спал на политзанятиях. Теперь вам ясно, почему я так складно рассказываю о своих приключениях?
- Ясно, - прошептала Тоня. – И здорово. Я в первый раз разговариваю с настоящим писателем… Так расскажите, как закончилась эта история с Бешеным…
- А закончилась она очень просто. Я поставил палатку в десяти метрах от берега, принес еще ведерко воды, высыпал в него все мои запасы пенициллина и напоил Акыасыза. Потом смазал его рану йодом и заживляющей мазью и лег спать. Но уснул лишь к утру: боялся, что придут волки: они чуют чужую кровь издалека. Когда на рассвете я вышел из палатки, то увидел, что жеребец стоит на ногах. Он был еще очень слаб, но когда я подошел к нему, он попытался повыше задрать свою гордую голову и сказал мне взглядом: «Не могу же я все время валяться на земле при даме».
Что делать с ним дальше, я не знал. Сначала я хотел съездить на усадьбу за ветфельдшером, чтобы тот оказал Бешеному более существенную помощь. Но туда было три часа пути, а за это время с жеребцом могло случиться все, что угодно: слишком много было у него теперь врагов и слишком мало сил… Я хотел его взнуздать, но он не дался: даже будучи таким слабым, он пытался встать на дыбы и ударить меня копытом . Но возвращаться мне надо было обязательно: запасы продуктов и и воды у меня закончились, да и чувствовал я себя не очень хорошо: сказались все эти треволнения, нагрузки и бессонная ночь. И я оседлал Розу и поехал домой. И я представить себе не мог, что когда спустя полчаса я случайно оглянусь назад, то увижу в ста метрах от себя Акыасыза, ковылявшего за нами на трех ногах…
Мы плелись по степи до вечера. Когда я видел, что жеребец отстает, мы останавливались и отдыхали. Иногда я даже возвращался к нему, так как заметил, что моя Роза старается подбодрить его, а порой даже подставляет ему свой бок, когда жеребец начинает спотыкаться.
На усадьбе я сделал для него отдельный загончик, подальше от общей конюшни, и мы с Арнольдычем серьезно занялись его лечением. Через месяц он уже бегал по загону, как молодой, а потом стал сопровождать нас с Розой во всех наших поездках… В этот раз я работал в пойме реки, где браконьеры начали рыбу сетями ловить, там и подхватил эту лихорадку. Вот так мы втроем и оказались у вас…
- А вы не боитесь, что Бешеный все таки уйдет от вас? – грустно спросила Тоня
Роман снова попытался рассмеяться:
- От меня он может уйти…. А вот от Розы, я думаю, ни один кавалер не уйдет… Где он еще сможет найти такую верную подругу? Да еще розовую, о какой писал сам Есенин?