Общеизвестно, что один и тот же стакан может быть наполовину пустым либо полным, в зависимости от склада характера осушающего его человека. Дождь также может разниться от звонкого до промозглого, лес предстать дремучим либо сказочным, а выпитая водка быть противной или коммуникабельной.
Мама моей второй жены увлечена пропагандируемой медициной. Доктора Малышева и Мясников пользуются неоспоримым авторитетом, намного превышающим рейтинг нашего президента, а пачками толстой газеты «ЗОЖ» завалено ужасающе много пространства в её небольшой квартире. При условии, что тёщин стакан всегда наполовину пуст, а водка – жидкость, на которую нормальному человеку нельзя даже смотреть, то и в тех передачах и изданиях она выискивает сплошь отрицательные стороны, о которых не забывает громко сообщать всем окружающим. Причём, совершенно не интересуясь при этом, желают ли те самые окружающие её выслушивать.
Не так давно мы неудачно посетили её вечернюю порою в пятничный день. Незадача заключалась в том, что по пути к ней мною был замечен старый товарищ, с которым мы давным-давно совместно учились, работали или ходили в походы. Честно не помню. Что поделать – пятьдесят четыре года, прожитые в одном, пусть и достаточно большом городе, делают неотвратимыми подобные встречи. Рядом с местом рандеву как на грех приключилась открытая терраса летнего кафе, и пара кружек пива под сто водки благополучно перелились в желудочно–кишечный тракт.
Естественно, по приходу в царствие повальной трезвости, моё возмутительное состояние было незамедлительно выявлено, и подвергнуто уничижительной критике. Причём критике аргументированной. Безо всякого каталога из десятков пачек был моментально извлечён нужный номер «Здорового образа». В предложенной всеобщему вниманию статье сообщалось, что распространенное мнение о том, что по наследству передаются лишь ЗППП и склонность к облысению, абсурдно и смехотворно. В приведённом обширном списке эстафетных палочек, ретранслируемых нами своим потомкам, алкоголизм числился на первом месте. Справедливости ради надо сказать, что данный перечень был составлен в алфавитном порядке. Мои робкие возражения, подкреплённые аргументами, что на шестом десятке я уже не собираюсь распространять свой генетический материал, во внимание приняты не были. Незамедлительно был вспомнен мой взрослый сын, с уготованной ему печальной участью не по своей вине спившегося человека. Далее было высказано предположение в стиле «ваше дело молодое - всё ещё может быть», и протянутой оттуда логической цепочкой о том, что тёще предназначена неотвратимая судьба на склоне лет стать бабушкой вновь родившегося алкоголика. Перед уходом газетный номер был насильно втиснут в мой городской рюкзак для домашнего изучения.
После подобных пророчеств на обратном пути я вновь заглянул на приглянувшуюся летнюю террасу, где и удвоил ранее принятую дозу. Наутро философски - нетрезвые размышления о потенциальном отцовстве, навеянные тёщиным «всё ещё может быть», к счастью были вытеснены головной болью и сухостью во рту. Тем не менее, я раскрыл насильно всученный мне газетный номер и не став читать всю статью, ознакомился лишь со списком генетически передаваемых невзгод. Под номером пять там значилось хворь именуемая «долголетие». Сие заболевание незамедлительно заинтересовало меня, в связи с тем, что на обеих родительских ветвях моего генеалогического древа, долгожители присутствуют в достаточном количестве. Неспешно поправляя здоровье тем субботним утром, я и начал их вспоминать….
Родившись в 1880 году, моя прабабушка по отцовской линии Анастасия Ивановна Пичугова умерла на 98 году жизни, до конца дней находясь в здравом уме и отличаясь отменным для её лет здоровьем. Достаточно сказать, что в свой последний день она накормила меня завтраком перед школой и вышла проводить на лестничную площадку. При несложном арифметическом подсчёте нетрудно понять, что пережила она все значимые российские события двадцатого века. Многочисленные революции, войны, раскулачивания, организации колхозов и массу иных чрезвычайных происшествий, приключившихся в нашем многострадальном государстве. Много рассказывала. Но я в силу тогдашней молодости не понимал, сколь интересны эти повествования и поэтому особо ни усердствовал в расспросах. К большому счастью я всегда любил историю. И выслушав на уроке учительский монолог о тяжкой жизни крестьянства до революции, либо о повсеместно одобренной коллективизации, я незамедлительно интересовался у неё достоверностью тех событий. Как я понимаю сейчас, баба Ася отнюдь не вещала мне одну «правду, правду и ничего кроме правды». Но даже те, неполные рассказы, порождали смутные сомнения в моей юной голове относительно искренности авторов учебника «История СССР».
Например, четыре лошади в простой дореволюционной семье (две рабочих и две на выезд), слабо соответствовали рассказам о бедственном положении угнетённого самодержавием деревенского люда. Зверства «белых» в годы гражданской войны, красочно описанные в учебном пособии, обернулись для Анастасии Ивановны украденным утюгом, приводимым в действие посредством тлеющих углей. Стащили его два белогвардейца – колчаковца, стоявших на постое в её избе. За солдатами она потом бегала по деревне, но не нашла. «Поди, различи их! Все стриженные, в шинелях и с винтовками». Её муж, мой прадедушка Василий Петрович, получил десять лет лагерей в 1935 году за собирание ночью колосков с уже убранного поля. К счастью вместе с прадедом местный ретивый чекист «замёл» ещё десятерых мужиков, также тыривших ночью остатки зерновых культур с целью прокормить голодающие семьи. И по приходу весны, совершенно неожиданно выяснилось, что пахать – сеять в колхозе особенно то и некому. Сидят, понимаешь, сеятели. Посему десятилетние срока быстренько заменили на условные, перестаравшегося чекиста пожурили за излишнее усердие, а Василий Петрович успел всего лишь восемь месяцев покопать канавы, осушая белорусские болота.
Но добила меня баба Ася двумя фактами. Расспрашивая её о том, был ли, по её мнению, Николай Второй «безвольным и слабохарактерным руководителем государства, приведшим Россию к краху и упадку», я услышал, что кто ж эти упадки разберёт. Но был царь видным и красивым мужчиной, при этом ловко разъезжающим на белом коне. Полюбопытствовав, из каких источников, она подчерпнула сведения о ловкости последнего российского императора в деле управления лошадьми, я даже в те годы был ошарашен услышанным. Оказывается, в конце 19 века (к сожалению, её память не могла ответить на вопрос в каком именно году), Анастасия Ивановна, в ту пору уже замужняя женщина, приехала в Питер проведать своего супруга, служившего там «срочную». И как-то проходя по Невскому проспекту, была свидетельницей проезда императорского кортежа с Царскосельского, а ныне Витебского, вокзала к Зимнему дворцу. Николай Александрович ехал во главе процессии, приветствуя верноподданных посредством поднятия руки. Прекрасно помню, что, выслушав это, я громко заржал, немало удивив прабабушку. А просто в моей голове немедленно нарисовалась картина, как по Красной площади проезжает на белом коне царствовавший в то время Леонид Ильич Брежнев.
Второй раз она удивила меня, когда я поинтересовался её мнением о Ленском расстреле 1912 года «всколыхнувшим Россию, и явившимся катализатором начала революционных процессов». Разумеется, баба Ася не смогла сообщить мне, на сколько баллов по шкале Рихтера колыхнулась всё старорежимное государство. Но сообщила, что солдаты действительно стреляли в толпу, в которой кроме непосредственно рабочих хватало и женщин с детьми, и что это было действительно страшно. Вновь поинтересовавшись: «Откуда дровишки?», я узнал, что прадедушка, дабы построить новый дом и прикупить очередную лошадку, в 1911 году завербовался разнорабочим в Бодайбо на золотые прииски. Платили там по российским меркам очень хорошо, но условия жизни были неважнецкими. И если рабочий хотел привезти с собой семью, то за подобное разрешение жена и дети с четырнадцатилетнего возраста обязывались бесплатно трудиться на подсобных работах. Мыть полы, колоть дрова и беспрекословно выполнять иные хозяйственные распоряжения. Видимо прадедушка был сильно привязан к бабе Асе, а может быть ещё по какой-либо дореволюционной причине, но на прииски они приехали вместе. И вместе с толпой шли протестовать против скверных условий коммунального проживания, попав под пули подразделения ротмистра Трощенкова. К счастью оба не пострадали.
Осенью 1914 года истекал оговоренный в контракте срок отработки. Заветные новый дом и работящая лошадка были очень близки…но, как известно, 1 августа Российская империя вступила в первую мировую войну. Василия Петровича мобилизовали непосредственно в Бодайбо, а баба Ася вернулась в родную деревню, где седьмого декабря того же года на свет появилась моя бабушка, Августа Васильевна, в свою очередь не дожившая трёх недель до сто второго дня рождения.
Продолжая до сегодняшнего дня интересоваться историей, я искусал оба локтя, понимая, как мало узнал от неё и как много мог. Например, она хорошо помнила уже свою прабабушку Устинью, прожившую неведомо какой срок, и не знавшей собственного возраста по весьма распространённой в то время причине: пожара в деревенской церкви и гибели в нём всех учётных книг. Часто вспоминала деда, за какую-то провинность отданного в солдаты на десять лет в зрелом возрасте, и отвоевавшего всю Крымскую кампанию. Про личные путешествия от Санкт-Петербурга до Забайкалья я даже не говорю.
Каждый раз, приходя к ней на кладбище, я размышляю о том, что если возле её могилы поставить памятник с надписью: «Она видела Николая II, была свидетельницей Ленского расстрела и гоняла хворостиной по деревне колчаковских солдат», то возможно это место станет одной из городских достопримечательностей. А умерла она тихо, во сне, и, вернувшись в тот день из школы, я ещё долго старался не шуметь.