Городок Семёнов 1985 Часть 4

Светлана Петровская
    Любовь к народной росписи в моей душе навсегда. На фото - повзрослевшая практикантка со своими работами.
 
              ЗАПИСКИ СТУДЕНТКИ-ПРАКТИКАНТКИ (1985 г.)
                Окончание.

    Вдоль всей улицы алеют рябинки да маленькие райские яблочки. Зреют на подоконниках зелёные помидоры. Старухи, повязанные платками, выглядывают на улицу через маленькие окошки и старчески шевелят губами.
   Лохматая лошадь с тощим мужичком на подводе процокала мимо, и опять никого. Только поезда гудят на станции.

   Плутала я по тихим незнакомым улочкам, забрела вообще на окраину, в грязь. Поле распаханное да лес до самого горизонта. Еле выбралась. Шла назад, читала названия улиц: улица Красное знамя, улица Ленинского комсомола, улица Пролетарская. Таблички старые, ещё революционных времён. Наконец, выбралась из лабиринта улочек.

     Вечер уже. И опять тоскливо. Завалилась в общаге на кровать, мечтать стала. Вот приеду рано утром. Женька спит ещё. Войду, а он сонный, тёплый, лохматый. Я его обниму крепко-крепко, нос свой согрею на жаркой его щеке. Он проснётся и ничего не поймёт, а я скажу: «Закрой глаза, я тебе снюсь». Он закроет глаза и улыбнётся, я его поцелую, скажу только: «Женька, милый!» - А он: «Светка!»   
 И ничего больше не надо.

   А пока – облезлые стены, холодная батарея, да Надюша наша бедная опять чего-то грустит. Рассказывает:

- Осуждать меня можете, девчонки, как хотите. Про это и песни и книги есть. С женатым встречаюсь. Гуляли с ним вчера, а брат мой увидел, мимо на машине проезжал, просигналил мне и ухмыльнулся через стекло. Домой ехать боюсь. Мать вообще теперь убьёт. А ведь ничего у нас с ним и нет, не претендую я. Жена и сын у него есть. Просто иногда он меня встречает с электрички в Горьком, и гуляем вместе. Я ему уж говорила: давай не будем видеться…Смеётся он. Говорю: всё равно я долго не смогу, брошу ведь тебя. А он: предупреди, когда надумаешь. В кино иногда сходим. И всё. Просто чувствую, что ему со мной хорошо, да и мне с ним интересно. Люди ведь только не поймут. Сплетни пошли. Он в городе лицо известное. Что будет теперь, не знаю… Ох, невезучая я!
    Мы с Шурой вновь посоветовали ей уехать, успокоили.
 
    Дни летят. Осень всё дальше уходит, ночи всё холодней, всё ярче рябина, всё меньше листвы на деревьях. Были мы с Шурой на знаменитой Хохломе.
      Видели, какими смешными, словно металлическими выходят после лужения чашки и ложки.
    Видели, как летают кисточки мастериц над тарелками, как покрывают посуду лаком и опускают в печи, чтобы вышла она оттуда золотой – такой, какою её знают и любят везде. Нам нужно было наши дипломы сдать на роспись.

     Но главной художницей оказалась вздорная, зазнавшаяся тётенька. Она, даже не выслушав нас до конца, выставила вон, категорически заявив: «Хохлома не для вас!»  И мы отдали расписывать на другую фабрику, поменьше, где главный художник, Колин однокурсник и друг, не так важничал.
 
   Посетили мы местный музей, он был пустой, без посетителей. Там оказалась очень хорошая коллекция старой и современной хохломы, которую редко где увидишь. Вот поистине красота неописуемая – горит золотом, алеет. Как …осень. Ведь на улице так же всё полыхает. Вот когда я всем сердцем поняла: настоящие мастера от природы берут краски и узоры.

     Кстати, зашли мы пообедать в местную столовую, и я ахнула. И столики и все стены по периметру столовой были украшены всё той же удивительной по красоте хохломской росписью. Наверное, местные мастера подрабатывали. Хохлома была дорогая уже тогда. Я и представить себе не могла, сколько бы заплатили иностранцы за эти огромные панно, висящие в местном общепите.   
 
    Вернулись мы поздно и сразу стали домой собираться. Сложила я книги, тетради, подержала немного в руках листок, где Коля очень здорово мой профиль нарисовал. Подумала: Женька увидит, спросит: «Кто? Рисовал?» Засунула подальше в тетрадь.  Немного совсем осталось. А там пусть хоть все ветра и снега – наплевать. Буду варить ему обеды, а он будет усталый приходить из кузницы. Буду ему читать, а о провинциальном этом городишке и не вспомню. Хотя, пожалуй, вспомню.

     Вспомню дедульку-берестянщика, грустную Надюху, добродушного Колю. Ещё терпкие райские яблочки и резные наличники деревянных домиков. Нет, обязательно вспомню. Осень здесь очень красивая… Об этом мои стихи.

Бабулька в платочке ситцевом
Гоняет листву метлою.
А осень с деревьев сыплется
Порошею золотою.

Немного совсем осталось, и
Старушка в платочке снежном
Придёт и сорвёт без жалости
Заплаты её одежды.

Три месяца ей отмерено
До зимнего снегопада…
И я поднимаю бережно
Лоскутик её наряда.