В моей памяти дома в Семёнове сохранились такими (фото из интернета)
ЗАПИСКИ СТУДЕНТКИ-ПРАКТИКАНТКИ (1985 г.)
От нечего делать я заглянула в мастерскую берёсты. Там работал дедуля, берестянщик и токарь. Низенький, заросший седым волосом, как лесовичок, ходил шаркающей походкой, казался тщедушным, слабым, но руки и глазомер у него были, как у микрохирурга. Виртуозно работал на токарном станке: раз – и прикрепил заготовку, два – приладил стамеску, три – полетела длинная спиральная стружка. Готово – заготовка летит в ящик. И сколько бы я потом ни проверяла , детали матрёшек идеально подходили друг к другу, а он никогда их не измерял, всё делал на глаз.
- Заходи, заходи, погляди, не стесняйся.
Так мы познакомились с Егорычем. Руки у него золотые были. Нежную берёсту ему приносили пачками. Он делал из неё кружки, ковшички. Я очень любила смотреть, как он ловко кромсает ножницами нежно-розовую одежду берёз – не белую, а телесного цвета. Склеивает, потом берёт в руки молоточек и быстро-быстро теснит нарядные полоски, цветочки. Берёста становилась кружевной, тёплой, так и хотелось подержать в руках берестяное чудо.
Дедуля, видя мой интерес, стал меня учить, и у меня даже немного получалось выбивать чеканами несложные узоры. Одну из своих дипломных шкатулок я даже сделала из берёсты. На память о Семенове…
Приближался праздник города. В честь этого на Центральной площади готовилась большая ярмарка. В воскресенье мы с Шурой пришли сюда рано. Ещё с вечера там уже поставили расписные лотки. А днём, наверное, всё население городка толпилось здесь. Ярмарка для жителей – это ещё и возможность впрок накупить продуктов и вещей, ибо в местных магазинах почти ничего не было. Вернее, продавались в избытке смесители для душа, потому что горячей водопроводной воды не было – только колодцы.
Свободно на прилавках лежали импортные сапоги, так как местные предпочитали калоши весной и зимой валенки. Выбор продуктов ограничивался зелёным чаем, кислым творогом, маргарином, солёной рыбой, дешёвыми папиросами. Да в лотках на улицах продавали огромных размеров пироги. На ярмарке был шанс пополнить закрома. Бабули уносили от прилавков мешки бубликов и яблок. Печенье брали по 50 пачек, пряники – коробками. Среди толпы одиноко стояла Книжная лавка. Покупателей здесь было мало, и я отвела душу, разглядывая книги.
На эстраде пели частушки. Мы с Шурой купили по большой хохломской миске и…всё. Ярмарка стала нам неинтересна, галдящая толпа надоела. И мы ушли в общагу пить чай и вздыхать. Вздыхали мы каждый вечер. Хотелось домой или хотя бы в хорошее кино. Я целыми вечерами читала или до того вглядывалась в Женькину фотографию, что черты становились незнакомыми, расплывались, и я засыпала.
На следующий день мы спорили с Колей о литературе, обсуждая, кто из современников станет классиком. Остановились на Шукшине. Потом Коля прочитал нам лекцию о евреях.
Мы смеялись, национальные вопросы мало нас занимали, в Абрамцеве учились евреи, буряты, монголы,чеченцы,армяне, чукчи, нивхи, кавказцы, удмурты... На наш смех он злился и опять уходил к мужикам. А мы с Шурой брели в ненавистную общагу. Покупали, как всегда,разливного свежего молока, батон хлеба и шуршали по дороге листьями. Они падали и падали. Это были наши часы, отсчитывающие секунды и минуты разноцветными листьями…
На выходные и праздники оставались в общаге одни на пять этажей. Все студенты в свободное время старались уехать в Горький. Однажды и мы съездили. Бродили по по сохранившимся крепостным стенам, дышали Русью, волжским ветром. Такой простор и воля вокруг! В подземелье древней башни предприимчивые люди сделали кафе. Там мы ели мороженое и ощущали, что старые кирпичные стены, быть может, хранят тайны услышанного два века назад. Красивый город Горький! Ходила я и жалела, что рядом нет Женьки, и загадывала, что вернёмся сюда вместе.
Потом замёрзли страшно и поспешили в тёплую электричку. Больше мы в Горький не ездили – не было денег. И даже гулять перестали, потому что выпал снег. Однажды днём спустились мягкие синие тучи, стало тихо и печально. Кто-то словно постучал в окно. Оглянулась – там, на улице, огромными хлопьями струился снег. Казалось, с огромного белого небесного дерева сыпались мохнатые листья. Берёзы и клёны ловили их, удивлённо стряхивали с себя это чудо, неожиданное для конца сентября.
Снег был нелеп своей белизной среди осеннего беспорядка красок и быстро таял в горячих руках деревьев. Но продолжал упрямо падать на крыши, рос, как моя печаль. Писем всё не было. Мои, наверное, так и лежали ненужными бумажками в старом почтовом ящике, а Женькины терялись где-то, как листва, носимая ветром.
Но осень торжествовала. Она растопила зимний сувенир, подсушила улицы ветром и опять засыпала их яркими лоскутками. Как-то вечером я пошла куда глаза глядят. Как обычно: пустые улицы, дымок из труб. Тревожные облака беспечно бежали за поездами. Кошки, кроме меня, единственные прохожие здесь. Кошки не любят осень, они любят зиму: чистый снежок, тёплую печку, парное молоко. А осень? Во-первых, лужи: приходится всё время отряхивать лапы. Во-вторых, ветер так и шуршит листвой, носит тысячи шуршащих звуков, а это действует на кошачьи нервы.
Коты – другое дело. Домашние сидят на лавочках, а бродячие спят или в дровах, или на куче угля, грязные и толстые, или ещё выше – на заборах и крышах. В отличие от них, молодые котята бросаются вдогонку за каждым листком, а с ворохом листвы устраивают настоящую драку и такой шум, что сами от страха лезут на дерево.
Продолжение на http://www.proza.ru/2018/08/09/730