Деревня вороново

 
ДЕРЕВНЯ ВОРОНОВО.

Самуил Минькин.

НАЧАЛО ПОСЕВНОЙ.

Наконец, в деревню Вороново от трассы сделали асфальтированную дорогу, и автобус из Дубровки подкатил прямо к канторе совхоза. Моя команда, человек тридцать прибыла в качестве шефов помогать совхозу в посевной. Начало апреля - холодина. Нас разместили в деревенском общежитии. Большой, добротный дом, но без присмотра, уже начали гнить ступени на крыльце. Хозяин бросил дом и сбежал из деревни. Как только разместились, дополнительно поставили несколько кроватей, получили постели, и началась традиционная капитальная коллективная пьянка.

Эта деревня, мне хорошо была знакома. Пару лет назад, мы так же приехали шефами, в этот совхоз. В основном работники заводоуправления и технических служб. Мы четыре человека подрядились в свинарнике сделать бетонный пол. С тогдашним председателем совхоза договорились выполнить эту работу за 1000 рублей. Мы были рады, что отхватили калым. Полевые работы ценились очень дёшево, и, проработав месяц – полтора высчитав за питание, получали гроши, которые тут же пропивались. Хорошо, что на заводе сохранялась заработная плата.

Мы работали две недели, вставали с утренней зорёй, уходили, когда становилось темно. Первые дни от вони в свинарнике, мы непривычные к такой атмосфере не могли работать, от аммиака слезились глаза. Потом попривыкли. Все работы делали вручную: месили бетон лопатами в огромном корыте, вёдрами бетон растаскивали и заливали пол, и выравнивали с помощью длинной половой доски. Энтузиазм у нас был невероятный. Подсчитывали калым. Радовались, что здорово обошли своих товарищей. Когда все было сделано, и заведующий фермой выдал нам бумагу о завершении работ, мы отправились в кантору за заработанными деньгами.

Директор совхоза, обычно работал только с утра, и обычно ели сидел в своём кресле, с красными от перепоя глазами, и проводил совещание. Он ничего не говорил, ни каких не давал указаний, только качал и головой и совсем соглашался, затем исчезал на весь день. Поздно вечером шофер привозил его домой, и он вываливался трупом из машины. Все дела решал главный инженер. Про него говорили, что он когда-то тоже пил запоем, но взял себя в руки. Теперь грамма в рот не брал. Он был жесткий, требовательный, не уступчивый. Он был когда-то городским жителем, инженером на заводе, приехал жить в деревню по призыву партии, думал временно, и здесь осел на постоянное жительство.

Директора совхоза, с которым мы договаривались, о ремонте свинарника как обычно в канторе не было. Здесь мы совершили первую непростительную оплошность по своей наивности, хотели поскорей получить деньги и смотаться домой. Не стали мы дожидаться директора, обратились к бухгалтерше, и вручили ей бумажку от заведующего свинофермой. Вначале она ничего не сказала, отложила нашу бумажку в сторону и продолжала работать, явно затягивая время. Мы стали ей растолковывать (хотя она и сама всё отлично знала и понимала), что, мол, окончили работы, и согласно договору с директором совхоза, хотели бы получить деньги. Тут мы сделали вторую большую тактическую ошибку. Кроме того, что надо хорошо работать, надо ещё уметь выколачивать деньги. Как нам потом рассказали, что бухгалтерша и все конторские, тоже люди и тоже любят выпить и закусить на халяву. Нам нужно было пойти в магазин, купить несколько бутылок спиртного, закуску, устроить в бухгалтерии сабантуй, как делают опытные калымщики.

Бухгалтерша, видя, что мы не собираемся их угощать, и требуем с нами, рассчитаться, начала нас ругать, упрекая, что мы приехали помогать совхозу, а не обдирать его, и возмутилась, откуда взялась такая сумма 1000 рублей? Где договор? Зная, что нет письменного договора. Договор был устный, а работа уже выполнена, теперь можно было покуражиться и крутить мозги. Она поручила нормировщице, нормировать нашу работу согласно совхозных ценников.   

Нормировщица взяла строительные нормы, сделала расчёт, и у неё получилось, что мы за две недели вчетвером заработали 100 рублей. Бухгалтерша, взяла расчёт и сказала:
- Вот видите, что вы заработали? Можете получить свои деньги, а то, видите ли, приехали разорять совхоз. Вот здесь все по научно обоснованным нормам. Мы были взбешены наглостью бухгалтерши.

Тогда мы совершили третью ошибку. Так как директора можно было поймать, только на следующий день, а мог и вообще не появиться, а деньги хотелось получить, как можно быстрее, мы пошли жаловаться к главному инженеру. Выслушав нас, главный инженер стал возмущаться, и заявил, пока он сидит на этом месте, этого безобразия больше не будет:

- Приехали помощники разорять совхоз, обнаглели совсем, да за такие деньги, у нас своих калымщиков в деревне сколько угодно.

В следующие приезды в эту деревню я подружился с главным инженером, он забирал меня жить к себе домой. Он оказался эрудированным, грамотным бывшим городским человеком, любителем хорошей музыки, добрым и отзывчивым. Зная, что я не употребляю хмельное, ему по видимому в деревне хотелось пообщаться с трезвым человеком. Главный инженер обладал большим трудолюбием и тянул на себе всё хозяйство.

Когда, на следующий день, после совещания мы прорвались в кабинет директора, там сидел главный инженер. Директор, после вчерашней пьянки, с красным лицом, ели сидел в своём кресле, голова трещала, ему нужно было быстрее закончить совещание и пойти опохмелиться. По-видимому, разговор о нас состоялся, директор со злобой заявил нам, что мы получим только то, что заработали по научно обоснованным нормам. Он не желал больше разговаривать с нами и попросил не мешать работать. Видя, что мы не уходим стал на нас орать и выгнал из кабинета. Тут нам стало ясно, что нас здорово кинули, как лохов (лох – идешь – отверстие – пустое место). А вернее сработала наша беспечность, неопытность и наивность и социалистическая законность.

Деваться нам было некуда. Обида раздирала душу, куда пойти жаловаться, если у нас договора нет. В районе с нами никто не будет разговаривать, если всё начальство района здесь кормится. Я однажды видел, как к свиноферме подъехала черная райкомовская «Волга», и в багажник забросили заколотого, смолённого поросёнка, и машина укатила в район.
Мы получили по 25 рублей, справки, и были рады, что досрочно уехали домой.

На этот раз была совершенно другая команда. Три человека из технических служб, остальные рабочие цехов. Я предчувствовал, что будет не работа, а сплошная пьянка. К тому же в моей команде был знаменитый на весь завод "Папа". Никто в цеху и на заводе не называл его по настоящему имени, кроме как в списках цеховой конторы и в мед. вытрезвителе. Спроси у рабочего его бригады с которыми "Папа" работал многие годы:

-Кто такой Харитонов Николай?

Он тебе не ответит, а спроси у любого работника завода:

- Кто такой "Папа"?

Тебе любой на заводе скажет, что это сварщик – резчик ремонтно-механического цеха.

Знаменит он был тем, что он никогда не получал тринадцатой зарплаты. Каждый год, его несколько раз увольняли за мед. вытрезвитель, пьянку и прогулы, и на следующий день снова принимали на работу он был незаменим на работе. "Папа" был отличный сварщик и резчик. Он сам не помнил, когда выходные и праздничные дни он не работал. Его начальник цеха Свиридов говорил:

- Самые ценные у меня работники, это алкаши и прогульщики. Попробуй, передовика производства, а особенно общественника или коммуниста загнать в праздничные или выходные дни на ремонтные работы в мартен на подкрановые пути, или в первый и второй литейный цех, или земле приготовительное отделение. А эти же алкаши бедолаги ходят постоянно виноватые, готовые на любое унижение, из-за слабость к спиртному, и лезут в любое пело, только, чтобы их не ругали и не выгоняли с работы.

Хотя "Папа" был законченный алкоголик, в цеху его уважали и любили. Он был самый лучший и безотказный ходок, если нужно было сбегать за пределы завода в магазин. Он знал все дыры, и проходы в заборе завода, и если "Папа" побежал, то все были уверены на 100%, что Папа принесёт. Но были иногда и провалы. Так однажды перед октябрьскими праздниками "Папа" побежал на угловой магазин, где отоварился, и встретил друга. Там они хорошо хлебнули, и когда "Папа" перелезал через забор, зацепился за колючую проволоку, и заснул на заборе. Так его и сняли вахтёры с забора с двенадцатью бутылками водки.

Сухощавый, не высокого роста с желтым лицом, "Папа" мог работать сутками, а затем сутками не просыхать. Он показывал класс, как он мог опустошать бутылку водки. "Папа" брал бутылку, раскручивал содержимое, задирал голову, и начинался процесс переливания содержимое бутылки в желудок, без процесса глотания. Водка булькала в бутылке, и сразу переливалась в желудок. "Папа", закончив процесс – демонстративно отбрасывал, пустую бутылку в сторону.

Наследующий день новый директор совхоза, собрал всех нас распределять рабочих на рабочие места в совхозе. Первым делом отобрали трактористов, на сеялки, на ток, и директор сказал, что два человека нужны на аэродром, работать с ядохимикатами. Тем, кто согласится работать с ядохимикатами, будет начислена повышенная зарплата, выдадут спец. одежду, респираторы и очки. Нормальные люди вначале подумали бы идти на эту работу, или нет. Папа, и ещё один алкаш, не задумываясь, попросились именно на эту работу, рассчитывая хорошо подзаработать.

Моя команда, уезжая с завода, получила аванс по 30 рублей. Первые несколько дней, пока не кончились деньги, каждый вечер гудели. Когда же деньги кончились, мужики остепенились. Один только Валера, начальник бюро по мощностям (от которого я меньше всего ожидал), каждый вечер появлялся в стельку пьяный. Его никак не возможно было до глубокой ночи уложить в койку. Он буровил, вязался, оскорблял. Никакие уговоры на него не действовали. Я удивлялся, где он умудрялся каждый день достать, нажраться, если денег у него не было. До часу – двух ночи Валера не мог угомониться, я смотрел на него, и думал, как уживается с ним жена – несчастная женщина. Я её хорошо знал, она работала в машиносчётной станции, худенькая, приветливая с добрыми глазами.

Однажды в воскресенье, после аванса выданного рабочим совхоза, Валера уже где-то прилично хлебнул, ходил и буровил по общежитию. К магазину, подъехал милицейский патруль на «Козле» из районного центра Рагнедено. В дни получки и аванса милиция наезжала в деревню, чтобы для выполнения плана по мед. вытрезвителю, прихватить пару алкашей. Они обычно останавливались около магазина или конторы, но могли заглянуть и в общежитие.

Я пошёл в общежитие предупредить Валеру. Он один сидел в комнате, и распевал песни. Я его предупредил, что приехала милиция, и чтобы он лёг в кровать и накрылся одеялом. Но Валера был не угомонен, начал вязаться ко мне, что не боится никакой милиции. Чем больше я его уговаривал, тем агрессивнее он становился. Он стал меня оскорблять, и со злобой сказал, что он русский, а не моей нации, которые всего боятся.

Меня разобрала злость, и я ему врезал в лоб, Валера рухнул на пол, и сразу стал тихим, покорным, больше не говорил ни слова. Сел на койку, снял ботинки, лёг и укрылся одеялом.

ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ "ПАПОЙ".

После ужина, особенно, когда денег не было, и купить в магазине водочки было не за что, и разжиться в деревне самогонки не было никакой возможности, мужики на трезвую голову, начинали рассказывать истории, которые произошли с ними, в основном в пьяном состоянии. Или приставали ко мне, чтобы я как старший, выписал им аванс. Я обещал, а сам ничего не делал, зная, на что нужны деньги.  Однажды председатель мне говорит:

- Ребята просят выписать им аванс, как думаешь? Я думаю им можно выписать.

- Выписывай, только смотри – тогда дня три, а то и целую неделю, работы остановится.

- Ты прав – согласился председатель.

Моя койка стояла рядом с койкой "Папы", и оказалось, что он отличный рассказчик. Историй у него было связанных с пьянкой и всевозможными приключениями неограниченное множество. Когда он начинал рассказывать, все замолкали, и с удовольствием начинали его слушать. Один из рассказов "Папы" мне хорошо запомнился.

В Новом городке около углового магазина постоянно толкались алкаши. Это был магазин, где постоянно продавали спиртное с 10 утра до 8 вечера. Во дворе магазина за металлической оградой заросшей густыми кустами, кто-то на срезанные суки деревьев положил длинную, широкую половую доску, и получилась идеальная стойка – зеленый ресторан. Со стороны улицы из-за кустов ничего не было видно. Ухватив в магазине бутылку, и юркнув через выломанный прут ограды, сразу оказывался у стойки.

Милиция несколько раз убирала доску, приваривали новый прут, но через некоторое время плут снова выламывали, и доска снова появлялась. В дни получки и аванса, к доске невозможно было подступиться. Дым стоял коромыслом от сигарет, и велись задушевные разговоры алкашей до поздней ночи. Милиции, по-видимому, тоже было выгодно. Если нужно было выполнять план по мед. вытрезвителю, здесь в такие дни, алкашей можно было брать гуртом, прямо тёпленькими.

Дело было глубокой осенью, перед октябрьскими праздниками. "Папа" был постоянный клиент углового, и на этот раз после аванса хорошо поддал. Он вылез из-за ограды, направился, домой, дошёл до перекрёстка дороги, и остановился перед красным светофором. В это время по дороге через перекрёсток проезжал троллейбус. Это он хорошо помнил. Если бы он не остановился, то дошёл бы до дома. Но стоя, и ожидая, когда пройдёт троллейбус, и переключится светофор, он отключился и рухнул в рядом находившуюся лужу.

Проезжавший милиционерский патруль остановился. Вышли два милиционера, подобрать клиента в мед. вытрезвитель. Смотрят, лежит в луже худенький мужичок желтое, бездыханное лицо (у "Папы" было сухое желтое лицо), пнули пару раз ногой, никакой реакции. Один другому сказал:

- Готов. Вызывай скорую.

Приехавшие санитары, по-видимому, они тоже уже успели раздавить пузырь, перед праздником, и когда милиционеры им сказали:

- Везите в морг,- они не стали разбираться и отвезли "Папу" в морг.

В морге, тоже перед праздником живые люди, знают, раз привезли, значит, ханурик. "Папу" раздели, привязали к руке бирку из фанеры, написали номер, оттащили в холодильник и положили на стеллаж.

Жена, видя, что уже двенадцать часов ночи, а Коли нет дома, и что сегодня был аванс, пошла к телефонной будке, звонить в вытрезвитель. За долгие годы совместной жизни, она хорошо знала, где нужно искать мужа. Там "Папу" хорошо знали и сказали, что в вытрезвителе его нет. Стала звонить по знакомым, больницам. С первой городской больницы сообщили, что около углового магазина был обнаружен труп, который отправили в морг. Она стала просить выяснить кто такой? После долгого выяснения ей сообщили, что около восьми вечера Николай Харитонов поступил в морг.

Полина проревела до утра, а утром побежала на завод к начальнику цеха просить, чтобы Колю помогли похоронить по-человечески. Начальник цеха Свиридов пошёл с Полиной в бригаду "Папы", где она всё время ревела. Рабочие успокаивали, и заверили, что всё сделают путём. "Папа" один из самых уважаемых и достойнейших членов у них в коллективе, и как теперь им его не будет хватать. Сообщение, что "Папа" умер и находится в морге, молниеносно пронеслось по цеху и по заводу. Все в цеху отнеслись к этому сообщению с огромным сожалением. Хотя "Папа" был и алкаш, но человек был уважительный и добрый. А Полина побежала к себе на работу, просить увольнение.

"Папа" очнулся под утро, и почувствовал, что замерзает, он лежал голый на досках в абсолютной тьме. Он стал ощупывать руками, где он находится, и нащупал, рядом лежащую какую-то голую, ледяную женщину. Ему удалось слезть со стеллажа, босыми ногами, на холодный, цементный пол, и он стал прыгать, чтобы хоть немного согреться.

Вдруг "Папа" увидел на полу ели светящуюся щелку, и пошёл на неё. Он нащупал дверь и распахнул её. В это время дежурная старушка сидела, и пила чай из фаянсовой кружки. В комнате горел яркий свет. Видя, на пороге холодильника голого мужчину, с биркой на руке, она остолбенела, выронила кружку, которая упала и разбилась о цементный пол. Старушка, придя немного в себя, стала креститься и молиться, причитая:

- Господи – Иисусе, спаси и сохрани.

Затем вскочила, и выбежала из дежурной комнаты.

На столе стоял чайник с горячим, чаем, сахар и пол батона. Папа, чтоб хоть немного согреться, сел пить чай. Минут через десять, он заметил, как немного приоткрылась дверь, и в щелку стала заглядывать старушка. Папа крикнул ей:

- Заходи бабка, не бойся. Посмотри спирт тут у тебя есть? А то я совсем замёрз.

Старушка не решительно, крадучись, крестясь и молясь, зашла в комнату, начиная соображать, что произошло какое-то недоразумение.
Очухавшись, старушка робко спросила:

- Милок, як ты сюды папал.

"Папа" пил горячий чай голый с биркой на руке, и весь дрожал от холода. Он попросил старушку найти ему, что-нибудь одеть. В кладовке они нашли его одежду. Ни документов, ни денег не было. Обычно "Папа", получая получку или аванс, прятал от Полины заначку, в подкладке пиджака. Эта десятка оказалась на месте. По-видимому, санитары, которые снимали одежду, с Папы её не нашли. Аванса не было.

Старушка пошла в операционную, нашла в стеклянном шкафчике флакончик со спиртом, отлила в пробирку грамм сто, и принесла Папе погреться. Когда Папа вышел из здания морга, было уже около девяти часов утра. Он сел на троллейбус и поехал домой. Ключ как обычно лежал под ковриком. Дома никого не было. Видя, что всё равно опоздал не работу, и, чувствуя, что еще не совсем согрелся, отправился к угловому магазину опохмелиться. Там реализовал сохранившуюся десятку, прилично поддал, и после обеда решил пойти на завод, написать заявление на отгул, за прогул.

Зайдя в цех в боковую дверь, которая находилась рядом с участком его бригады, увидел, что бригадир с Иваном варят ограду. Папа тихо подошёл к ним, и спросил:

- Какому ханурику варите?

Бригадир с Иваном остолбенели, рожи у них перекосило, от изумления они не могли выговорить ни слова, они стояли и смотрели на живого "Папу". Наконец бригадир произнёс:

- Тебе варим, вон памятник уже готов. Так, Ты, живой? А мы уже Фёдоровичу сдали по пятёрке на твои похороны.

После обеда цех больше не работал, все сбежались смотреть на живого "Папу". Даже начальник цеха прервал совещание, и вместе с мастерами, и технологами побежали в цех, увидеть живого "Папу", которые каждый в душе считали, что "Папы" уже нет в живых. Начальник, глядя на недоделанный памятник и ограду, сказал:

- Доделать и покрасить, пусть стоит. Клиенты найдутся.

И тут же безоговорочно подписал заявление "Папы" на отгул за прогул.

Прожив вместе около двух месяцев в общежитии, я стал уважать "Папу", этого алкаша и пьяницу. Он был хороший парень, один из лучших сварщиков на заводе, обладал многими профессиями, как говорят «золотые руки», доброжелательный и безотказный. И почему многие способные, талантливые люди спиваются?

Я старался не участвовать в постоянных пьянках, и когда меня звали, я отнекивался, ссылался что у меня болит желудок и уходил. Моя команда находилась всё время в командировки на сухом режиме. Непонятно каким образом некоторые добывали водку и самогонку, и постоянно напивались. Однажды мне "Папа" сказал:

- Израйлевич, к тебе это не относится, но русский человек, если он не пьёт, значит, он сволочь.

Конец мая, всё кругом зазеленело, нас отпустили домой, нам выдали справки, чтобы на заводе отметили рабочие дни. Я звонил в Дубровку на автостанцию, заказал большой автобус. Бухгалтер с кассиром поехали в банк за деньгами, и обещали к четырем часам привезти деньги. Больше вех денег заработали Папа с напарником, что работали на аэродроме на ядохимикатах.

Четыре часа, машины нет. Пять часов, машины нет. Шесть часов, машины нет. Пришёл автобус, в него вошло два человека жителя деревни. Автобус постоял полчаса, развернулся и ушёл. Семь часов, машины нет, братва, как на иголках. Восемь часов, машины нет. Вдруг кто-то заметил вдали на новой асфальтовой дороге совхозную машину – общежитие мгновенно опустело.

Когда я пришёл в контору, мои бойцы стояла в кассу строго затылок в затылок. Уже полдевятого, терпения, уже нет ни какого. Кассирша что-то там возится, никак не начнёт выдавать деньги. Кто-то из очереди крикнул:

- Надо предупредить магазин!

Из очереди отделяется один человек, и, что есть духу, бросается в магазин. Но в магазине работают тоже не дураки, и хотя магазин обычно закрывался в семь часов, продавщицы, как и все мы, вот уже больше четырёх часов с нетерпением ждали машину из банка.

Наконец первый получил деньги, хватает их в горсть, и, не пересчитывая, пулей к магазину. Следующий рабочий за ним – то же пулей. От конторы до магазина метров двести. Если бы в этот момент проходили международные соревнования по бегу, то здесь был бы установлен не один мировой рекорд. Когда я пришёл в магазин, братва стояла строго затылок в затылок, и каждый покупал приблизительно одно и тоже: несколько бутылок водки и вина, буханку хлеба и консервы «Килька в томатном соусе» - дешевле консервов не было.

В общежитии братва разбилась по группам, и глушили, кто, как мог, одни пили со стаканов, другие с пол-литровых банок, третьи прямо с гола. Моя команда гудела всю ночь. Где-то около часа ночи я взял подушку, простыню и одеяло и пошёл в сарай, заснуть в комнате и спать было не возможно, стоял гул, крики, табачный дым. Братва гудела всю ночь. Там на старой соломе, нашёл местечко и уснул.

Утром в коридоре стояло около сотни пустых бутылок (калым уборщице), кругом валялись пустые банки «Килька в томатном соусе». "Папа" сидел на кровати в майке и трусах, он был невменяем. Кто более – менее соображал, укладывали вещмешки, готовясь к утреннему автобусу.

Я стал уговаривать тех, кто ели стоял на ногах, отложить поездку до вечера, проспаться и ехать вечерним автобусом. Они могли попасть не домой, а мед. вытрезвитель на станции Дубровка, Жуковка, и Ордженикидзеграде. Там везде дежурит милиция, и только ждут своих клиентов.

Папа подтащил рюкзак, хотел укладывать свои тёплые вещи, всё валилось у него из рук. Я стал его просить остаться до вечера, и поедим тогда вместе. Он что-то мычал и качал головой. Ребята собрали ему рюкзак, надели брюки, рубашку. Папа вытащил из кармана скомканные деньги, пытался то ли считать, то ли ещё что. Я взял у него деньги пересчитал, оставалось от получки ещё двести рублей, сумма приличная.

- Давай я их возьму, привезу на завод и там тебе отдам, а то в таком состоянии, ты деньги до дома не довезёшь,- сказал я "Папе".

Он ни как не соглашался. Тогда я расстегнул карман на рюкзаке, деньги завернул в газету, положил на дно кармана, сверху заткнул газетой, застегнул, карман предупредил его и всех, где лежат деньги, и просил, чтобы на станциях были осторожны.
Пришёл автобус, кто потащился сам, кого вели под руки, "Папу" двое вели, а напарник шёл сзади и тащил свой и Папин рюкзак. В автобус "Папу" затащили волоком.

Забежав как-то через неделю, в ремонтно-механический цех, столкнулся с "Папой", я спросил:

- Как дела? Как доехали?

- Всё нормально, всё путём, доехали хорошо. Вот только не помню, на какой станции оставил свой рюкзак, – сказал без сожаления Папа.

Самуил Минькин 02. 08 2003 г