или
Три ошибки как три составных части системного кризиса
- Что наиболее характерно для восприятия русской литературы, бытующего как среди рядовых её любителей, так и среди специалистов – преподавателей и литературоведов?
- ИЛЛЮЗИЯ ПОЛНОТЫ!
Природа этой иллюзорности состоит, во-первых, в убеждении, что русскую литературу досконально знают – за 200 лет о ней ведь написаны горы исследовательских работ. Во-вторых, в чувстве уверенности, что имеют дело с чем-то незыблемым.
В результате литературная ситуация всё больше напоминает религиозный культ. С верой в незыблемость классики. Как будто она спущена с небес.
Впрочем, это свойственно ситуации не только в русской, а и в мировой – читай: западной, западно-европейской – литературе.
Говорят, что классика есть то, что прошло испытание временем. Что она содержит в себе нечто, наиболее полно отображающее то или иное время. Но что это значит? Что есть время? И почему то, что протекло сквозь времена, обязательно является чем-то особо значимым, высоким, глубоким? А может быть времена неглубокие? А они – то есть доминирующие в обществе идеи – как правило, такие и есть. То, что бултыхается на поверхности – доступно критической массе потребителей – вот это и проходит сквозь время и остается востребованным той самой критической массой.
Вот это и есть «классика». Для всех, для масс – искусство должно быть понятно народу – вот что такое классика. А то, что выше понимания – оно уже не может попасть в канон. Находясь на особенных глубинах и высотах, оно как бы и вне времени.
То есть «классика» создаётся конъюнктурой. Общеевропейский канон в основном сложился в XIX веке – в эпоху позитивизма, материализма, атеизма, эмпиризма, рационализма, то есть культа позитивного знания, всесилия экспериментальной науки. Гомер, Данте, Шекспир, Сервантес, Гёте…. – ныне это объект не для постижения, а для поклонения. Выведенный из сферы критики, критического осмысления.
А чему там поклоняться? Если там есть истина и совершенство – тогда да! Но давайте попробуем найти там это – что я и предпринял: каждый свой шаг, каждое движение поверяя на истинность. С результатом можно ознакомиться в интегральных эссе «Фауст наизнанку» и «Разговор о Данте». Увы, нет там ни истины, ни совершенства…
Интересная ситуация сложилась с Шекспиром. Итак, две партии – стратфордианская и антистратфордианская. Для вторых вопрос лишь в том, кто действительный автор всех этих текстов? Роджер Меннерс, 5-й граф Рэтленд и его супруга Элизабет Сидни, как то утверждает Илья Гилилов в монографии «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса»? или Кристофер Марло? или Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд? или Фрэнсис Бэкон? или кто другой? Вопрос именно в этом, потому как для них совершенно очевидно, что это никак не безграмотный перчаточник из Стратфорда. Уж слишком много несоответствий!
А вот для первых – стратфордианцев – вопроса как такового вообще не существует. Но наиболее интересным моментом является здесь не сама каноническая их версия в плане убедительности, а убежденность в её истинности. То есть они не хотят допускать и тени сомнения!
Почему? Да потому что сомнение подрывает незыблемость канона. Камень преткновения в том, что пипл крайне болезненно реагирует, когда у него пытаются что-то отобрать. Как собака, у которой отнимают кость. В то время как это простое стремление к истине, потребность истины, возникшее в результате явных несоответствий, но воспринимается оно не иначе как посягательство на гения.
Сказывается детское восприятие природы гениальности. Гений для пипла это кто-то конкретный, кому следует поклоняться. Объект для поклонения. Тогда как в реальности гениальность – это восприимчивость к идеям – к идеям трансцендентным, интегральным. Но сами-то идеи никак не принадлежат тому, кто их воспринимает. И потому гением он является лишь в том момент, когда они ему открываются. Как там у Пушкина? Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…
А что в русской литературе? Прежде всего, такое понятие как ПУШКИНОЦЕНТРИЗМ. Давеча в одной из статей встретил весьма характерное определение: «Александр Пушкин – величина для русской культуры практически недостижимая». Но почему недостижимая? Кто её такой сделал? Недостижимой и непостижимой, то есть выведенной за пределы постижения, трансцендентной, как то положено божеству.
Итого, первая ключевая ошибка русского литературоведения заключается в том, что относительное принимается за абсолютное, условное за безусловное. В результате чего имеет место не столько литературоведение, сколько обслуживание культа Пушкина, культа Гоголя и т. д.
Вторая ошибка – социологизация. То, что литературу подают не как искусство, а как социологию. Литература должна решать социальные проблемы – в этом якобы ее главное предназначение. Отсюда все эти пафосные сентенции: поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан; поэт в России больше чем поэт…
Конечно, есть и такая функция. Однако вовсе не главная. Беда и ущербность выведения социальной функции в основу состоит в том, что историческая, общественная горизонталь лишается в таком случае мистической вертикали, лестницы в Небо, ведущей к постижению универсальных принципов, первооснов мироздания.
Третья ошибка – то, с чего начали. Привязка к так называемой классике. Говорят, что классика есть то, что наиболее полно и адекватно отображает ту или иную историческую эпоху. Как будто литература это какое-то подспорье для историков, чтобы по ней изучать давние эпохи.
А дело в том, что не простое воспроизведение реалий того или иного времени является главной целью литературного творчества. А то, что не подвластно времени – универсалии, первоидеи, первовещество.
С другой стороны, почему классикой считается, например, «Тарас Бульба» или «Борис Годунов» с «Капитанской дочкой», а не «Димитрий Самозванец», не «Изменник», не «Клятва при Гробе Господнем»? Ответ на этот вопрос очень прост – и в основании здесь никак не художественные достоинства произведений. Просто классикой можно сделать всё что угодно – засунуть в школьную программу и лет 200 втюхивать. Да что там 200 – и 50-70 достаточно.
Учитель школьный, преподаватель вузовский это, как правило, ретранслятор кем-то когда-то сформулированных идеологем – зачастую неверных. Ничего творческого в этом нет, – и если он добавит что-то от себя, то только в частностях, а не в основе. И потому уже несколько десятилетий кряду литературная сфера пребывает в состоянии системного кризиса.
Не так давно существовала четко сформулированная программа, основанная на марксистско-ленинской идеологии. Всё в ней было логично и соответствовало идеологическому костяку. Но идеология канула в лету, и придерживаться её установкам сегодня это всё равно что пытаться вспять повернуть время. Но вот беда – ничего столь же четко и ясно разработанного на смену не пришло. И потому нынешняя программа по литературе есть не что иное как куча мала, в которую стаскивают отовсюду понемногу. Советского, антисоветского, белого, красного, зеленого…
При этом об истиной причине кризиса никто из составителей школьных программ и не задумывается. А причина-то в чём? Прежде всего, в отсутствии движения. Но как сдвинуть с мёртвой точки, привести в движение эту застывшую махину, зацементированную вековой косностью поколений? А с помощью рычага в виде предельно простого вопроса:
- Ну сколько можно мусолить всех этих станционных смотрителей, мертвых душ, купцов калашниковых...?
Вот интересно – если бы в сознание уже многих поколений не была внедрена установка, что «Мертвые души» это гениальное произведение – как бы ее воспринимал читатель? Бьюсь об заклад – в подавляющем большинстве случаев сказал бы: да что за бред?
И потому помочь может только тотальное обновление. Раз кризис системный, столь же системным должно быть обновление.
Зачем гонять по кругу одни и те же произведения, одних и тех же авторов? Избранных не иначе как в силу давнишних конъюнктурных установок не очень умными людьми. Помилуйте, господа хорошие, а вы слыхали когда-нибудь про Полевого, Сенковского, Одоевского, Вельтмана? Про Мережковского и Брюсова? Про Хераскова, в конце концов?! Почему все должны знать про Есенина и Маяковского и не знать про Клычкова и Клюева? Знать Чехова и Бунина и не знать Арцыбашева и Сигизмунда Кржижановского? Почему изучать нужно «Мастера и Маргариту», а не «Евангелие от Фомы» Ивана Наживина? Почему этот шедевр никто не знает, так же как и столь уникальные творения русской словесности как «Ижорский», «Жар-Цвет», «На берегах Ярыни», «Никон Староколенный»?
Но это вовсе не значит, что одних авторов нужно механически менять на других, одни произведения в программе раз навсегда заменять другими. Ухвачена должна быть сама суть процесса. При помощи пытливой и вечно сомневающейся мысли должны быть найдены истинные – неподвластные идеологической конъюнктуре – критерии.
Но истинные – это ведь значит незыблемые? Что ж выходит: за что боролись, на то и напоролись? Но фишка в том, что одновременно они должны быть как подвижными, так и неподвижными. Парадокс? Но он вполне понятен, если освоить дифференциально-интегральный метод познания. Есть подвижная среда и есть неподвижная среда – как на древних астрономических картах вечно движущиеся планеты и сфера неподвижных звезд.
Никого ни с каких пароходов сбрасывать не требуется. При истинных критериях никакой дискредитации того же Пушкина произойти не может в принципе. Потому как фокус не в писателе, а в том ЧТО он написал. Плясать нужно не от личности «гения», а от каждой конкретно озвученной им мысли. От того, насколько она соответствует истине.
И тогда вся его недостижимость и непостижимость враз становится вполне достижимой и постижимой. Из неподвижной среды автор возвращается в своё естественное состояние. Потому как творец он не абсолютный, но относительный, то есть со-творец. И его природа – каким бы национальным гением он ни был – не должна выводится за пределы критического осмысления.
Пушкиноцентризм не нужен по той причине, что на самом деле он умертвляет самого автора, а его почитателей вводит в заблуждение, вместо реальности выдавая на-гора симулякр. Посему утвердившееся отношение к поэту в корне неверно. Не Аполлона нужно в нем видеть, не Христа и не последнюю надежду человечества, но ... служителя Аполлона. Что называется – почувствуйте разницу!
Итого, в поверке всех составляющих на истинность и должна заключаться новая концепция, выводящая ситуацию из состояния системного кризиса. В результате чего всё представление о русской литературе в корне изменится, а её здание предстанет в совершенно новом виде – от фундамента до фасада.