Летом 1953 года в маленький городок Владимирской области прибыла первая группа амнистированных в соответствии с опубликованной весной Ворошиловской амнистии. Насколько эта амнистия распространялась на население ГУЛАГа можно судить по опубликованным теперь цифрам доклада Л. Берии. В лагерях ГУЛАГа в 1953 году сидело 2 500 000 человек. Правительство решило амнистировать только один миллион и без права проживания в крупных городах. Колесо фортуны для многих завертелось тогда в зависимости от направления ветра, который подул из Кремля после смерти Сталина.
Что можно было сказать о прибывших в наш небольшой городок людях и их настроениях?
Если человек верит в справедливость, то ему не место в стране победившего социализма. И им была тюрьма родной дом, а свобода лишь камера предварительного заключения. Заводы городка их приняли на самую тяжелую, низкооплачиваемую работу. Им оставалось одно удовольствие напиться в день получки поскольку в заводской столовой можно было только исполнить танец живота: когда кишка бьет по башке другую кишку.
В нашем городке была улица с названием Театральная. Никакого театра на ней не было да и во всем городке театра не было, но был кинотеатр. Название свое эта улица получила потому, что в день получки пьяные мужики устраивали представления в своих семьях, избивая жен и детей. Куда было деться новоприбывшим? Они снимали себе уголки в домах таких улиц как Театральная, став зрителями домашних представлений, а иногда и инициаторами их. Говорят если не распрощаешься с прошлым, то пройдешь мимо будущего. Но как распрощаться с прошлым, если оно окружающее тебя настоящее! В дни аванса и получки бабы собирались у заводской проходной встречать мужей с зарплатой. Но на заводе был буфет, торгующий пивом и из под полы водкой. Поэтому мужики уже выходили к женам под хмельком. Кого жена не встречала тот валялся под заводским забором. Дома мужики добавляли алкоголя часто до “белой горячки”. Впав в “белую горячку”, они становились беспомощными, плакали, отбивались от нахлынувших видений, а жены радовались: концерт с избиением отменяется.
С прибытием амнистированных в городке начались происходить странные события, волновавшие горожан. Вдруг в городскую милицию пришла странно одетая бабка и принесла начальнику милиции записку:-” Мы за настоящее равенство и поэтому раздеваем молодых и одеваем стариков”. Бабка действительно была одета в легкое девичье платье, а на ее ногах были туфли на высоком каблуке. Она рассказала о том, что с ней случилось когда она шла из своей деревни в наш город через лес. К ней подошли два парня и велели раздеться, а потом одеться в девичий наряд и отнести эту записку в милицию.Бабка пожаловалась милиции, что никогда не носила туфли на высоком каблуке и они жмут ей ногу, да и такое просвечиваемое платье есть одна срамота. Как ей вернуться домой? Старик ее убьет. В милиции не нашлось никакой для старушки одежды. Послали милиционера к ней домой и привели деда с одеждой. Милиция не смогла найти девушку, у которой отобрали одежду. Скорее всего ей пришлось голой пробираться домой ночью, наверняка после изнасилований.
Странные события происходили и на заводе. То с мостового крана сбросили ведро с машинным маслом на начальника цеха, то хромому старику мастеру сзади прикрепили досщечку:-” идет ремонт”, то опустили дверь электрической нагревательной печи, когда внутри ее находился слесарь- ремонтник. Этот слесарь срочно перерубил все спирали печи поскольку решил, что если дверь закрыли, то сейчас включат нагрев и его сожгут. Амнистированные мстили всем кого незатронули репрессии.
Но на майские и осенние праздники, установленные советской властью, амнистированные принимали горячее участие в народном застолье.
"Не за пьянство и буянство
И не за ночной разбой
Стороны родной лишился...
За трудяг и мир честной!"
Их надрывные песни создавали атмосферу безисходной народной печали. Эта печаль породила великого барда Володю Высоцкого.
Песни Высоцкого стали зеркалом тех времен:
Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке у самого краюшка
Я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,
Ковш холодный и всё позади,
И наколка времён культа личности
Засинеет на левой груди.
Протопи, протопи,
Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.
Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс,
А на левой груди профиль Сталина,
А на правой - Маринка анфас.
Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю,
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.
Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: "Пособи",
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили,
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.
Не топи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.
Ох, знобит от рассказа дотошного,
Пар мне мысли прогнал от ума,
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.
Застучали мне мысли под темечком,
Получилось, я зря им клеймён,
И хлещу я берёзовым веничком
По наследию мрачных времён.
Протопи, не топи, протопи, не топи.
Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я и мне угорелому
Пар горячий, нет, ковш холодный
Развяжет язык.
Протопи, не топи,
Протопи, не топи, протопи.
Согласно сообщениям газет тех времен нарoд счастлив и полон надежд на победу коммунистических идей. Пир во время средневековой чумы! Как тут не вспомнить Декамерона!