Как, всё-таки, капризна и избирательна наша память. Никак не могла, намедни, вспомнить имя известнейшего артиста. Но, вот что выдаёт она на крошечное объявление в местной газетёнке, помещённое в уголке на четвёртой странице, мелким шрифтом! Там, где обычно, помещают слёзные жалобы на потерявшуюся собачку или продажу пчелиного улья.
«Продаётся дом – под снос. Земельный участок 10 соток». Адрес. Дрогнуло в груди…
На улице, где прошло моё детство, продаётся этот дом – «под снос».
Уже много лет путь мой по родной улице не простирается дальше родительского дома, четвёртого от края. Окину издали взглядом – новые чужие дома. Незнакомая молодёжь…
А деревенская улица наша далеко протянулась.. Один конец её начинается от нового, ведущего в город, шоссе. Второй - завершается заливным лугом, по которому так заманчиво было в детстве бегать после дождя, ощущая в воде под ногами мягкую травку-муравку. А в погожие дни мы играли на лужайке в «вышибалы», гоняли купленный у старьёвщика мяч, да и просто, я любила там бывать потому, что в крайнем домишке жила Шурочка Семирова, моя подружка, младшая из шестерых детей вдовы, тётки Анны.
Вольно мне было в любое время забегать в это серенькое жилище, не опасаясь нарушить невеликий, даже по деревенским меркам нашим, порядок, ввиду полного отсутствия его в этой избушке. Но оттого, что тётка Анна, приветливо, без всякой досады, оборачивалась от квашни, в которой замешивала тесто, на вбежавших ребятишек, а старшие братья Шурочки весело пробегали мимо, удостоив нас лишь лёгоньким необидным «щелбаном» по лбу, меня не покидало здесь ощущение какого-то особенного добра и уюта. И доныне помнится кисловатый запах тёплой опары из, видавшей виды квашёнки…
Той осенью я пошла в первый класс. И сразу Шурочка сделалась «старшеклассницей». Она училась – во втором. И ещё одно удивительное открытие ожидало меня. Оказывается, нашу, по-деревенски, по-уличному, Шурочку Семирову , в школе величали - АЛЕКСАНДРОЙ ВСЕМИРНОВОЙ. В школе она, как полагалось ученице старших классов, едва кивала мне и, лишь покидая её, превращалась в прежнюю Шурочку.
Пару дней мама встречала меня после уроков, пока убедилась, что путь, которым мне предстояло следовать ближайшие десять лет, усвоен и затвержен. Таким образом, я обрела самостоятельность. О, бедные родители, если бы могли они знать, как распоряжаются подобным доверием их семилетние чада.
Короче, тихонькую и послушную дочку, на следующий день мама, вернувшись пораньше с работы, дома не обнаружила. Не оказалось ребёнка и среди играющих на улице мальчишек. Бросилась по соседям. Никто не видел. И, только на самом дальнем конце улицы, тётка Анна Семирова предположила, не ушла ли я вместе с её Шурочкой на хутор Петровский. Она утром наказала дочке прямо из школы сбегать к крёстной её. Той не с кем было оставить новорождённую девочку, чтобы в конторе получить "декретные".
«Хутор Петровский,- ужаснулась мама, удивляясь спокойствию тётки Анны, - это более трёх километров, через плотину и утлый мостик!» Рисуя в голове самые страшные картины, бросилась она на хутор и, неподалёку, за околицей, встретила девчонок, беспечно собирающих розовые мальвы, которыми были украшены обочины степной дороги.
Почти отчаявшись увидеть живой и здоровой свою школьницу, мама, тем не менее, отломила хворостину от придорожного куста и, теперь, сама плача, гнала меня домой, как отбившуюся от стада козу. А следом трусила виноватая Шурочка. Это она пригласила меня навестить новорождённую девочку по имени Ниночка и я, ничтоже сумняшеся, отправилась в гости.
***
Потом, когда буря в доме, наконец, улеглась, я рассказала, как тётя Лиза накормила нас тёплым хлебом с молоком, и как мы нянчили крошечную Ниночку, пока шурочкина крёстная ждала в конторе опоздавшую кассиршу. А ещё – об удивительной постельке, подвешенной к потолку на кольце, которую раньше я видела только в книжке, и в которой малышку так легко было качать.
Оттого, что девочка совсем не плакала и улыбалась во сне, жаль было уходить.
«Разве ты никогда не видела ЗЫБКИ, - удивилась мама, и тут же, спохватилась, - хотя, где тебе, нынче большие семьи стали редки. А в мою пору, до войны …»
Мама присела и, задумавшись, привлекла меня к себе:
«Раньше, ни одной избы не было в деревне, где бы не висела колыбелька, зыбка, по-нашему. Пока один малыш вырастал, другой на свет появлялся. А местечко для него – уже готово. И так – друг за другом, в одной зыбке, росли. У бабушки моей – шестеро было. А у тёти Нюры, дочери её – девять человек. И дети, слава Богу, здоровыми росли. «Счастливой» зыбка считалась. Берегли её. По наследству передавали. Видно, с молитвой, её дедушка мой сотворил, на большую семью, из хорошего дерева. В этом тоже свой порядок был. Никогда не делали колыбельку, к примеру, из осины. Считалось, что она привлекает нечистую силу. Беспокойным ребёнок будет, а то, и умереть может. Боже упаси, считалось, качать пустую зыбку! За этим старшие строго следили – не накликать бы, на младенца беду.
Умелые мастера из ивы, коры, порой, из камыша, лёгкие зыбки плели. А то, и крепкий холст на «рамку» натягивали, как у шурочкиной крёстной. И подвешивалась зыбка под потолком, где скапливался самый тёплый воздух в худых деревенских избах, обогревая ребёнка. Сверху она обязательно закрывалась пологом - от яркого сета, от мух да комаров. Полог этот те, что побогаче, старались украсить вышивкой или кружевом. А бедный народ просто цветную занавесочку из сарафана или фартука приспосабливал.
Покачивает, бывало, мать своего кроху, песенку ему мурлычет… Да, только в многодетных семьях, редко такая счастливая минутка ей выпадала. Скольких ребят накормить, да обиходить нужно. И тогда, на старшую дочку выпадала судьба качать-пестовать младших братьев-сестёр.
Обычно, в самую мощную перекладину на потолке крепко-накрепко забивалось кольцо … Разве ты раньше не видела кольца на потолке у Семировых или тёти Нюры? А у Малышевых? У них тоже шестеро парнишек в зыбке выросли. Да, почитай, в каждом старом доме, на потолке в «матице», на которую остальные доски крепятся – кольцо. Вот и получается, что весь наш сельский люд из зыбки вышел».
И, ведь правда, вспомнила я. Видела на потолке в шурочкиной избе такое кольцо. Только буднично не замечала его, словно, привычный жестяной рукомойник у порога. Значит, и у них раньше висела зыбка.
«Теперь-то, всё больше, в домах ставят детские кроватки на полозьях. «Качками» их зовут. У нас тоже такая была. Она меньше места в тесной избе занимает, - вроде бы виновато, призналась мама. Меняются времена…».
Воспоминания…
Когда это было? Давно нет тётки Анны. И мамы моей нет. И учительница, Александра Ивановна Всемирнова, по слухам, умерла недавно в городе. Кто-то из её наследников продаёт сегодня, давно оставленную «ветхую лачужку», которую весело разбирают новые хозяева.
Вот куча строительного мусора, приготовленная к вывозу. И лишь несколько годных к употреблению брёвнышек лежат в сторонке. На одном из них ... знакомое до боли, кольцо.