Великомученик глава вторая

Вячеслав Зажигин
   «ГОНИТЕ ИХ ПАЛКОЙ»
     К усадьбе Еремея Остаповича – Настиного отца – Илюшенька добрался, когда уже сильно вечерело.
     - О-па, на-ко те!.. – развел руками мужик, широко улыбаясь гостю. – Зять прикатил, на ночь глядя! Да еще в собственной карете!.. Шикаришь, зятек!..
      Еремей Остапович помогал жене с огородом. Услышав такое про Илью, мать Насти всплеснула руками.
     - Чаво ты мелешь-то, плешь? Какой он нам зять? Просто дружат с Настенькой.
     - Нынче дружат, а завтра внуков принесут… - продолжал гоготать крестьянин.
     - Да ну! Илюшенька такого не допустит, - уверенно молвила женщина. – Илюшенька у нас умненький. Ему не до глупостей. Да, Илюшенька?
     Тут откуда-то примчалась и сама Настя – невысокая девочка с миловидным личиком, синими глазками по плошке и с длинными русыми волосами.
      - Здрав будь! – воскликнула Настя. – А я тебя, Илья, и не ждала об эту пору. Чего ты вдруг взыскался?
     - Да вот, подумал: как бы тебя от меня кто за семь замков не спрятал, - ответил Илья, не шутя. 
    - Это кто ж меня от тебя прятать станет? – засмеялась Настя.
   - А вот, прилетит, скажем, Змей-Горыныч трехглавый на широких крыльях, подхватит тебя и унесет в свое царство. Спрячет за семь замков, - объяснил Илья невесело.
     - Ха-ха! – продолжала веселиться Настена. – А ты тогда сильно опечалишься?
     - Сильно, - кивнул Илья.
    - И сядешь на своего деревянного коня, и поедешь меня назад вертать?
    - И сяду. И поеду. Только сначала меч Святогора сыщу – не то нечем будет Змею башки рубить.
    - Молодец, - девчушка посмотрела на своего ущербного дружка с почтением. – Я знаю, что ты хороший у меня. Да только… ха!.. а зачем бы я Змей-Горынычу сгодилась? Ежели змеенышей рожать – так на то ему лучше змеиха будет. О шести головах, чтоб он сам её боялся – ха-хааа!..
     Тут к маленьким сказочникам подошла Настина мама и позвала их ужинать. Пока Илюшенька медленно и неуверенно слезал со своей тележки и пробирался в дом, хозяйка накрыла на стол и, угощая молодежь нехитрой едой, стала читать им такую отповедь:
    - Вы вот, ребятки, выдумываете, а того не знаете, что ежели крепко поверить в то, что выдумано, так оно ж вам и явится.
    - Да? – серьезно посмотрел на неё Илюшенька.
    - Так и есть, - кивнула Настина мама. – Меня в детстве, помню, мой дедушка всё подпечником пугал. Маленьким таким, лохматым, бородатым, что в бане, за печкой живет. Я в это верила. В конце концов, сама его и увидела. Махонького дедка, опиравшегося на кривую суковатую палку. Он мне той палкою с-под печки погрозил и матюгнул.
    - Ты, наверно, испугалась? – улыбнулась Настя, глядя на маму.
    - Нет, хоть и маленькая еще сам была. Мне просто интересно стало. Он мне ещё не раз потом показывался и сказки рассказывал.
    - Какие?
   - А вот, какие я тебе, бывает, на ночь сказываю… Эх, ребятки, это всё, может, и забавно, только страхов никаких не выдумывайте, ладно?
    - Иначе, и впрямь, за мной Змей-Горыныч прилетит? – спросила Настя, уже не смеясь. А Илья сразу же вспомнил призрачного Святогора, которого видел, пока ехал сюда.
     Вдруг в дверь к ним кто-то робко постучал, и Настина мама отправилась посмотреть, кто пришел. Вскоре из сеней донесся её звонкий голос: 
     - Да не знаю я никакого Рода! Вот ещё! Кто создал людей на Земле? Бог создал – больше некому.
     - Род – прародитель всего живого, хозяйка, - втолковывал ей кто-то тихим басом.
    - Пусть и так – только я-то тут при чём? – недоумевала баба, не доверявшая незнакомцам.
    - При том, что, ежели бы русские люди не отвернулись от Рода, Велеса и прочих земных богов, эти боги помогли бы скинуть татарское иго, - бубнил пришелец.
     - Людей много, а мы вот тут живем токмо с мужем моим – Еремой, - пыталась зачем-то оправдаться хозяйка. – Нас православные батюшки учат во Христа верить. Кабы сейчас Ерема был дома – он бы с вами сам поговорил.
     Похоже, она опасалась этих бродяг и просто не ведала, как их выдворить с порога.
     Тут в сени выбрался Илья и тоже уставился на бродяг. Их было двое. Оба были босы, облачены в длинные белые рубахи – рукава у одного свешивались ниже кистей рук – и препоясаны веревицами. У одного из бродяг была лохматая, не чесанная толком борода, а другой был безбород и безус. Про Рода бубнил старший.
     - Исполать, калики перехожие, - пресек вдохновенные речи бродяг Илюша, взирая на странников исподлобья и неприветливо. – Каким ветром вас сюда занесло?
      Бородатый калика воззрился на убогого столь жалостливо – того и жди, сейчас слезу пустит.
     - Мы, сыночек, проповедуем истинную русскую веру заблудшим людям, коих от Рода насильно попы отлучили.
     - А кто такой – Род?
     - Это земной бог, который всё на земле создал, - тряс брадой калика. – Знаешь вот слово «природа»? Оно означает: «то, что возникло при Роде», так-то…
     - Угу, - кивнул Илюша задумчиво, но взор его не стал более приветливым относительно пришлых людей.
     - А люди русские от веры в Рода отказались, сыночек – и к тому их христианские попы призвали вкупе с князьями-чужеземцами да с их дружинниками оборуженными. Плетьми да батогами в чужую веру загнали Русь. А вот, скажем, кабы ты в Рода уверовал – так он да Велес, да иные присные земные боги тебе ноженьки-то и изле…
      - По-твоему, дед, я вот прямо сейчас, здесь в твоего Рода уверовать должон?
     - Э-э-э… - старик, явно, не ожидал именно такого вопроса. – Понимаешь, сынок, постижение истинной мудрости – дело неспешное. Вот скажи мне, сколько времени ты грамоте учился?
    - Седмицы три, - не сморгнув, ответил Илюша. – А как, дед, твоему Роду поклоняются? На лопате его намалюют, потом воткнут её в землю, да и вокруг пляшут?
    - Деревянного идола, так-то, вырезают, - проворчал недовольный язычник. – Затем во дворе чертят круг на земле и ставят идола в середку того круга…
     - Разница вельми большая, - ухмыльнулся Илюша, не дав язычнику досказать. – Но можно попробовать. Тетя Евлампия, дай-ка мне чурку да ножик. Рода вырезать стану. А ты, дед, поди-ка покудова отсель. Как вырежу идола – найду тебя и приглашу освящать.
    - Дык… это… Нам бы…
     - Чаво? Грошей хотите7
    - Да хоть бы хлебушка к ужину, пошамать. Да и в карманах у нас ветер гуляет, - сознались бродяги как-то виновато.
     - С этого  надо было начинать, - хмуро заметил Илюша. – А не то боги какие-то… Истинная мудрость… Напустят туману…
      Настина мама уже принесла бродягам две краюхи ржаного хлеба и даже присолила.
      - Вот всё, что могу, - сказала она. – А денег, дык у нас у самих не водится.
     И язычники, поклонившись, пошли вон с порога, провожаемые суровым взглядом неходячего мальчишки.
     - Я, наверное, тоже поеду домой, - решил Илюша. – А то ночь уж скоро. Как бы не забеспокоились обо мне дома. Вы не бойтесь их, тётя Евлампия. Ежели что – зовите меня, я их выгоню.
      Пока Илюша разворачивал во дворе свою тележку, притопал и Еремей Остапович. Хоть он был и в испитии, а при хозяине дому уже ничего не грозило. 
     Вернувшись домой, Илюшенька рассказал родным, как переведался с бродягами, чем очень встревожил маму – Евфросинью Ивановну.
     - Я ведь говорила тебе, что лихие люди нынче окрест ходят, честных христиан с пути сбивают, - заворчала мама.
      - Меня не сбили, - пожал плечами Илюша. – И не собьют, думаю. Эка невидаль – деды какие-то… Чурбакам молиться притуганивают… А на самом деле просят попить, ибо есть так хочется им, что переночевать негде.
     На следующий день к обеду к ним пожаловала знакомая попадья, и Евфросинья Ивановна пересказала ей Илюшино похождение в соседней деревне.
     - Ничего доброго в этих побродяжках нет, - нахмурилась толстая матушка в черном одеянии. – «Земные боги» - коих они проповедуют – это просто бесы. Владыка же у них – диавол, и в его власть они ладят православных ввергнуть. Коли к вам приблудятся таковые люди – гоните их палкой!
      - Зачем – палкой? – возразил Илюша. – Можно и словом. Деды старые. Как их палкой бить? Нехорошо будет. Пусть веруют сами во что хотят, токмо другим жить не мешают.
      - Иное слово – хлеще палки бьет, - рассудила попадья.
     «А интересно знать – призрак Святогора кем тому деревянному Роду приходится?» - помыслил той порой Илюша, но вслух этого не спросил.