Бадахос, 30 мая 1808 г.
Эта история своими корнями уходит в далёкий XIII век. 30 мая 1252 года в Севильском Алькасаре закончил свои дни король Кастильи Фернандо III. Славный король отвоевал у мавров Севилью, Кордову, Хаэн и большую часть Андалусии. За своё благочестие и великие заслуги в деле защиты христианской веры в 1671 году король был канонизирован папой Климентом X и получил прозвище Сан Фернандо (Святой Фернандо). Сан Фернандо считается святым покровителем Севильи, а в день его смерти в Кафедральном Соборе теперь традиционно проходит месса в его честь.
Но не только Севилья чтит память славного короля. В Бадахосе, как и во многих других городах Испании, этот день традиционно отмечался артиллерийским салютом. Так должно было стать и сейчас. Только сейчас имя святого покровителя короля Сан Фернандо в народном сознании уже прочно ассоциировалось с их любимым королём, пленником коварных французов, доном Фернандо VII. Это ведь в его, только в его, честь должны были дать сейчас этот салют.
Ещё с раннего утра на площади перед бастионом Сан Висенте стал собираться народ. Перед орудиями уже стояли артиллеристы, держа наготове пальники с зажжёнными фитилями. Празднично одетые горожане с нетерпением ждали, когда же, наконец, поступит приказ губернатора города и капитан-генерала графа Торре дель Фресно. Но в назначенное время никаких распоряжений от губернатора не поступало. В толпе прошёл ропот, а у некоторых из собравшихся уже стали закрадываться сомнения: "А может быть губернатор не любит нашего короля дона Фернандо, может быть он сейчас заодно с французами?". То там, то здесь, из толпы стали раздаваться возгласы: traidor (предатель), afrancesado ("офранцуженный").
Часы на городской башне пробили девять раз. Девять утра, а салюта всё нет! Терпению горожан наступил предел. И тут, как гласит народная легенда, из толпы выбежала Мария Камберо. Да, та самая – "Ла Марикона", как все привыкли здесь её называть. Храбрая женщина подбежала к орудию и с упрёком крикнула артиллеристам: "Ну, что же вы смотрите, мужчины! Да здравствует дон Фернандо VII!". После этого она выхватила из рук растерявшегося канонира зажжённый фитиль и поднесла его к орудию. Раздался выстрел. С криками Viva Espana! Viva el rey nuestro senor Fernando VII, mueran los traidores!* возбуждённая толпа горожан ринулась к площади Дескальсас, где находился дворец генерал-губернатора... От бастиона Сан Висенте до Пласа де лас Дескальсас расстояние не превышает 600-700 шагов. Бадахос – город небольшой, а пласуэла де лас Дескальсас – маленькая площадь, какие обычно бывали в средневековых городах, и чтобы её заполнить достаточно лишь нескольких сотен человек...
- - -
А теперь постараемся восстановить события, предшествовавшие этому драматическому моменту. Итак, ещё до рассвета в артиллерийском парке началась подготовка к предстоящему салюту. Полковник Гальюсо придирчиво оценивал состояние своих подчинённых. Поведение лейтенанта Фермина, его частые попойки и эта история с цыганкой Тринидад ему, похоже, была не по душе, но к лейтенанту в этот раз он отнёсся почему-то слишком благосклонно. Может быть, он ценил его как хорошего артиллериста и способного математика, а, может быть, на это были и другие причины. Кто знает?
– А цыганку эту свою – гони, – совсем беззлобно сказал полковник, как будто бы даже особо и не настаивая на своём.
– Может быть, я на ней женюсь. – решительно заявил Фермин.
– Скажешь тоже! Хотя, вы будете хорошей парой – безбожник и ведьма, – здесь полковник расхохотался, а потом привычным командным голосом распорядился. – Остаётесь здесь. С вами будут шесть солдат и капрал. Ждите моих распоряжений.
–Будет исполнено, мой полковник!
Вид у полковника сегодня был очень озабоченный и сейчас его явно волновали куда более важные дела, чем судьба какого-то лейтенанта.
А тем временем во дворце на Пласа де лас Декальсас уже началось заседание хунты. К восьми утра ещё не все её участники прибыли, но в большом зале уже собрались: генерал-губернатор, teniente de rey Хуан Грегорио Мансио, артиллерийский полковник Хосе Гальюсо. Вскоре должен был прибыть и маркиз де Мансалюд. Граф очень надеялся сейчас на его поддержку.
Торре дель Фресно по случаю праздника был в парадном мундире. Он выслушивал доклады, привычно давал распоряжения, но в это утро его мысли были заняты вчерашним известием.
Вчера, поздним вечером в Бадахос прибыл курьер из Севильи... Из его донесения стало ясно: состоялось событие чрезвычайной важности. В ночь с 26 на 27 мая в Севилье произошла революция. 27 мая власть в городе перешла в руки патриотической Верховной хунты. Новая власть решительно заявила о своих намерениях возглавить все патриотические силы в Испании и, более того, – она сразу же предъявила свои претензии на верховную власть в метрополии и во всех заокеанских колониях Испании. Junta Suprema de Espana e Indias ( Верховная Хунта Испании и Индий) – таково теперь будет её официальное наименование. Президентом её был избран бывший министр финансов, друг Ховельяноса**, а в прошлом – соперник самого Мануэля Годоя, которого Принц Мира позднее всё-таки смог отстранить от дел и отправить в ссылку в Андалусию. Звали этого человека – дон Франсиско де Сааведра и Сангронис. Теперь Верховная хунта Севильи будет осуществлять свою власть от имени короля Фернандо VII.
Отныне в Испании появилась новая сила, игнорировать которую было уже никак нельзя. Сегодня губернатору предстояло сделать свой выбор. Времени на это у него оставалось совсем немного.
Уже поздней ночью, губернатор пригласил курьера к себе в кабинет и буквально заставил того рассказать подробности недавних севильских событий. И, как выяснилось, не так всё там гладко вышло в Севилье. После небольшой перестрелки, революционные солдаты смогли без особого труда захватить артиллерийские мастерские, пороховые и оружейные склады. К утру город был уже полностью в руках патриотов. Но дальше произошло, то чего больше всего опасался сейчас граф, и то, что подтверждало его самые мрачные предчувствия…
В тот день, когда случились эти события, конде (граф) дель Агила***, просвещённый аристократ и либерал, продолжал, как и прежде исполнять свои обязанности, как бы даже не замечая произошедшую смену власти. Он работал в своей резиденции, в здании госпиталя Синько Льягас****, расположенного в севильском районе Макарена, и по-прежнему исполнял указания, полученные им от наполеоновского наместника Мюрата. За несколько дней до этого он принимал у себя эмиссара великого герцога Бергского и сопровождавших его французских офицеров. Теперь уже трудно сказать, каковы были мотивы такого поведения графа. Может быть, он делал это из идейных соображений, а возможно – просто не воспринимал в то время всю серьёзность изменившейся в городе ситуации. И вскоре конде дель Агила жестоко поплатился за это. По приказу новых властей граф был арестован и под конвоем отправлен к воротам Пуэрта де Триана, где находилась тюрьма для людей благородного происхождения. Однако, вместо, положенного ему по закону, следствия и справедливого суда, его ждала скорая и жестокая расправа. В тот же день в тюрьму ворвалась разъярённая городская чернь – populacho – и растерзала благородного графа. По другой версии – его закололи штыками революционные солдаты. Потом тело графа повесили на всеобщее обозрение на одном из балконов рядом с Трианскими воротами...
"Как такое могло произойти? – думал Торре дель Фресно. – Как мог сеньор Сааведра, несомненно, человек благородный… как мог допустить он совершение этого гнусного убийства?!! По всей видимости, это было уже не в его власти…"
- - -
По старшинству дон Торибио открывал заседание хунты. Сейчас он больше молчал, желая выслушать доводы всех собравшихся. Всё сегодня происходящее с точностью повторяло тот день, когда Педро Серрано привёз известие о восстании в Мадриде. Только теперь на столе, покрытом зелёным сукном, уже лежал другой документ – воззвание революционной Севильи.
"Представитель короля" Мансио заявил о своей поддержке решений Севильской хунты. Храбрый артиллерист "революционный" полковник Гальюсо, по своему обыкновению, был особенно решителен в своих словах:
– Мы должны поддержать призыв Севильи. Для всех честных испанцев сейчас это единственная надежда на успех в нашей борьбе с захватчиками. На Севере французы уже давно полновластные хозяева, Мадрид они тоже сейчас прочно держат в своих руках. Возможно, нам удастся удержать Сарагосу, но я не питал бы особых иллюзий в отношении наших возможностей на Севере – французы там, однозначно, сильнее нас. Вся наша надежда на Юг. Севилья! Только Севилья сможет нам сейчас помочь. В Севилье есть всё: артиллерийская фабрика, оружейные мастерские, порох, амуниция, обмундирование; деньги, наконец. Много денег. Севилья богата, и н её новые власти, думаю, найдут способ, как вытрясти деньги из кошельков наших богачей…
Артиллерийский полковник выглядел сейчас настоящим стратегом. Ясное дело, он не открыл сейчас ничего нового – всё это и так все хорошо знали. Но, одно дело – знать, а другое – принимать решения, последствия которых могут стоить большой крови и неисчислимых людских страданий.
– Ваше превосходительство, – обратился к графу teniente de rey Мансио, – я знаю, что у Вас в прошлом были непростые отношения с теми, кто сейчас пришёл к власти в Севилье. Сейчас не время вспоминать старые обиды. Все испанцы сейчас должны объединиться в борьбе с внешним врагом. Я надеюсь на Вашу поддержку.
– Я своё слово сказал, и я от него не отказываюсь. Я такой же патриот, как и Вы, как сеньор полковник и, надеюсь, как все здесь собравшиеся. Но, скажите честно, Вам ведь хорошо известно, что произошло в Севилье? Я имею в виду убийство конде дель Агила. И такие ужасные вещи сейчас происходят по всей Испании. Война ещё не началась, а испанцы уже убивают испанцев. Что будет дальше – гражданская война? Чего будет стоить наша победа над французами, если мы ввергнем нашу страну в братоубийственную войну! – с болью сказал конде Торре дель Фресно.
– Да, наш народ жесток и, в массе своей, невежественен и религиозен до фанатизма; в своём гневе он не разбирает ни правых, ни виноватых. Но, таковы испанцы, и Вам ли, граф, их не знать. Сегодня эти люди разорвут на части любого, в ком они заподозрят врага своего отечества, веры и короля; завтра – они, не задумываясь, пойдут умирать за свою родину. Наше дело сейчас – возглавить их борьбу. Если мы будем медлить – крови и жертв будет намного больше.
Дон Торибио понимал, что, в сущности, сеньор Мансио прав. "Представитель короля" своими словами вызывал у графа искреннее уважение. Но принимать окончательное решение граф не спешил…
- - -
Грохот артиллерийского залпа прервал заседание хунты. Все бросились к окнам.
Спустя несколько минут площадь перед дворцом уже была заполнена шумной толпой горожан. Крики становились всё громче и громче.
– Выясните, что там происходит, – распорядился Торре дель Фресно. Он заметно нервничал, но всеми силами пытался скрыть свою растерянность.
Адъютант отдал честь и бегом помчался вниз по лестнице. Вскоре он вернулся и доложил:
– Ваше превосходительство, народ просит, чтобы подняли флаг и произвели салют.
– Как же так? Почему же сейчас? Разве все забыли, что в день Сан Фернандо салют всегда производился за час до захода солнца – тремя залпами: по одному через каждые полчаса. Такова традиция… – и здесь граф уже сорвался на крик. – Хорошо, хорошо! Пусть немедленно поднимут флаг и дадут залп из всех орудий!
Адъютант молниеносно бросился исполнять приказ губернатора. Толпа на площади Дескальсас одобрительными криками встретила распоряжение графа. Над городом прокатилось эхо артиллерийских залпов, а над бастионом Сан Висенте под радостные крики горожан Viva Fernando VII! торжественно подняли флаг...
- - -
Дальнейшее течение событий можно лишь частично восстановить по материалам расследования, проводившегося уже после окончания войны. Тогда следователями были допрошены множество свидетелей. Со дня мятежа уже прошло много времени, и по этой причине свидетели часто путались в своих показаниях, смешивая правду и вымысел. Многие подробности мятежа были уже забыты и на их месте рождались народные легенды...
Между десятью и одиннадцатью часами утра на улицы стали выходить группами военные из разных подразделений. Пока они больше напоминали вооружённую толпу, чем армию: у одних были ружья с примкнутыми штыками; у других – ружья, но уже без штыков; а у некоторых – только лишь одни сабли. Потом с барабанным боем промаршировала по направлению к Пласа де лас Дескальсас колонна солдат с двумя знамёнами: своим штатным полковым, и ещё одним – средневековым. Эта реликвия раньше хранилась в часовне монастыря Сан Агустин, а совсем недавно её уже видели в доме у полковника Гальюсо. Судя по всему, это было сделано для поднятия боевого духа солдат. У некоторых офицеров были замечены красные пояса, повязанные поверх униформы. Вероятно, они также являлись отличительными знаками, говорящими о принадлежности этих лиц к мятежникам.
Пока у монастыря Дескальсас (Босоногих кармелиток) концентрировались войска, толпа горожан уже переместилась на площадь Сан Хуан. Там революционность народных масс стала постепенно угасать, и к десяти часам утра большинство мужчин уже изрядно перепились и теперь предавались лишь буйному веселью. Впрочем, в тот момент ещё не было ни убийств, ни грабежей. По рассказам свидетелей: "... мужчины были настолько пьяны, что воспринимали всё происходящее скорее как праздник, чем как мятеж." Другой свидетель уточнял: "... с горнами и барабанами, с бубнами и бандерильями... они выглядели на вид очень воинственно... но, женщины... женщины были, ни больше, ни меньше, чем адские фурии".
Рассказы об "адских фуриях" у опытных следователей вызывали лишь улыбку. Вне всякого сомнения, женщины были страшными, очень страшными, но... абсолютно не опасными. В этот день они так никого и не убили, а к губернатору даже и не приближались...
А в это время у ворот казармы "Ла Бомба", где был расквартирован гусарский полк Марии Луисы собралась ещё одна группа горожан. Неизвестно точное количество этих людей, но вести они стали себя достаточно агрессивно. Люди подступили к воротам казармы и начали агитировать находившихся там гусар поддержать народное восстание. Более часа продолжалась словесная перепалка между возбуждёнными горожанами и офицерами полка. Потом воинственные горожане ринулись на приступ, вырвали из рук часового мушкетон, повалили его на землю и ворвались во двор казармы. Там уже началось братание между солдатами, горожанами и крестьянами, уже успевшими ворваться в город через близлежащие южные ворота Пуэрта дель Пилар. Авторитета офицеров полка не хватило, чтобы сохранить дисциплину и удержать солдат от мятежа. Впрочем, некоторые утверждали, что солдаты выступили из казармы под командой своих офицеров, тоже примкнувших к мятежу. Так это было, или не так, но полк гусар Марии Луисы, на преданность и дисциплину которого так надеялся губернатор, взбунтовался самым первым и стал основной движущей силой мятежа.
К двенадцати часам дня один из эскадронов гусар уже ворвался на площадь Сан Хуан и своим присутствием снова разжёг, начавшие было уже остывать, мятежные страсти собравшихся там горожан. С этого самого момента мятеж народный уже перерос в мятеж военный. И был он явно кем-то хорошо организован.
Пьяная толпа populacho, поддерживаемая доблестными гусарами в своих роскошных, небесно-голубого цвета, расшитых серебристыми шнурами доломанах, сметая всё на своём пути, ринулась к дворцу генерал-губернатора. С грозными криками "Смерть предателю!" они ворвались на Пласа де лас Дескальсас.
Между двенадцатью и часом дня на помощь горожанам и мятежным гусарам двинулись артиллеристы с Пласа де ла Крус. Это та самая площадь, где расположен артиллерийский парк. Там сейчас оставался в карауле лишь один лейтенант Фермин. Приданные ему в помощь солдаты и капрал уже сбежали, и тоже вскоре присоединились к мятежникам. Лейтенант только успел обозвать их канальями и, напоследок лишь пригрозил им кулаком. Цыганка Тринидад была очень напугана. Он посмотрел ей в глаза и подумал: "И кому это в голову пришло – называть её ведьмой? Кто внушил ей все эти глупости? Бедная девочка, и всего-то. Какие же это всё-таки глупые и жестокие люди. Как всё это мерзко..."
После этого он поцеловал свою цыганку, а потом сказал ей тихо и ласково:
– Сиди здесь и никуда не уходи. Мятежи – не женское дело.
А затем он обнажил свою саблю и неспешно пошёл в сторону ворот Пэурта де Пальмас. От стены артиллерийского парка до них было не более ста шагов.
- - -
А на пласуэла де лас Дескльсас разъярённые горожане уже ломились в двери "капитан-генеральства" и губернаторского дворца. К гусарам присоединились артиллеристы. Они тоже были одеты в голубые мундиры, но более тёмного цвета. Скорее, их цвет можно было бы назвать синим. Свидетели иногда путались в принадлежности этих военных, но, в действительности, скромный по виду мундир артиллериста даже издалека сложно перепутать с роскошным, украшенным разными штучками, гусарским.
Губернатор и капитан-генрал граф Торре дель Фресно был растерян. Его уже покинули почти все. "Представитель короля" дон Хуан Грегорио Мансио срочно отбыл усмирять мятеж заключённых городской тюрьмы. Так ли уж важно было там сейчас присутствие столь высокопоставленного лица? Неужели бы не справились своими собственными силами? И маркиз де Монсалюд, который своим авторитетом смог бы, наверняка, успокоить людей, сейчас почему-то отсутствовал. Какие неотложные дела могли его задержать? Дон Торибио чувствовал, что все уже покинули его.
В зале оставался лишь один полковник Гальюсо. Граф чувствовал его энергию, он видел решительность и непреклонность этого храброго человека. Сейчас он один был способен взять на себя функции командующего. Никто другой уже всё равно не сможет этого сделать. "А, возможно, этот полковник и есть самый главный инициатор этого мятежа. Недооценил я в своё время его способности, – подумал губернатор, – но так ли уж важно всё это сейчас?.."
– Принимайте командование, полковник! – решительно, по-военному распорядился граф.
В час дня толпа уже выломала двери и ворвалась во дворец губернатора. Горожане и солдаты начали крушить всё, что попадалось им под руку. Кто-то уже занялся поиском компрометирующих графа бумаг – той самой переписки с французским генералом Келлерманом. И, ясное дело, что этим делом занимались офицеры достаточно высокого ранга: что могли бы понять малограмотные горожане в государственных бумагах, тем более, написанных на французском языке?
Но граф Торре дель Фресно уже успел к этому времени покинуть свою резиденцию. Через потайную дверь он вышел из дворца, и, завернувшись в длинный кавалерийский плащ, никем не замеченный, проскочил к воротам Пуэрта де Пальмас, где укрылся среди солдат в казарме, предназначенной для охраны городских ворот. Весь путь от дворца до ворот Пальмас занял у него не более пяти минут: старый Бадахос – город совсем небольшой.
Здесь, у ворот, стоящих у выхода на мост через реку Гвадиану, разыгрался последний акт этой трагедии. Дон Хуан Хосе, маркиз де Монсалюд позднее свидетельствовал, что он пытался спасти своего губернатора. Когда маркиза известили, что может случиться непоправимое, что мятежникам уже известно место, где укрылся ненавистный им человек, и что сейчас губернатору грозит убийство; маркиз де Мосалюд вместе с полковником Фуэнтесом поспешили к воротам Пальмас. По словам маркиза, он всеми силами пытался спасти несчастного графа, убеждал собравшихся горожан в его невиновности, но всё было бесполезно. Плотная толпа всей своей массой каждый раз оттесняла маркиза и полковника Фуэнтеса, прижимая их к стене артиллерийского парка. Монсалюду так и не удалось пробиться к губернатору. Всё это время маркиз оставался лишь безучастным свидетелем этой трагедии. Такая пассивность маркиза тем более удивительна, что в последующие годы войны он сполна проявит себя, как храбрый и способный военачальник, отличится во множестве сражений, а после войны – станет, пожалуй, самой харизматичной фигурой во всей Эстремадуре. Но в этот день он оставался лишь пассивным свидетелем.
Толпа подступила к воротам казармы и потребовала, чтобы им выдали губернатора. Солдаты вытолкнули графа навстречу народу. Расправа казалась уже неминуемой. И тогда граф Торре дель Фресно ловко вскочил на помост, поднял вверх руку, желая успокоить возбуждённую толпу, и обратился к собравшимся людям с речью:
– Дети мои, я не стремлюсь ни к какой власти – я ваш товарищ и соотечественник. Я, как и вы, всего лишь добрый испанец, и я горжусь этим. Я сделаю всё, что в моих силах, для зашиты моего короля и сеньора дона Фернандо VII и моей родины.
Но всё это было уже бесполезно. Толпа зашумела. Снова послышались крики: "Cмерть предателю!", а разъярённые горожане уже приближались к несчастному губернатору...
В это же самое время на площадь буквально ворвался гусарский полковник – командир того самого полка Марии Луисы. Пинками и кулаками он разметал пьяных горожан и закрыл собой губернатора. Потом, осмотревшись, полковник увидел оказавшегося рядом с ним лейтенанта Фермина.
– Ко мне, лейтенант! – громогласно крикнул полковник.
Они оба встали друг к другу спиной и стали медленно отступать к воротам казармы, увлекая за собой растерянного губернатора. Из толпы вперёд вырвалось несколько человек в голубых доломанах. Это были гусары его же полка. Могучий, огромного роста, гусарский полковник выхватил из ножен саблю и, осыпая своих противников отборными ругательствами, бросился на них. Жестокая рубка продолжалась несколько секунд, потом нападавшие отступили. Полковник был отчаянным рубакой, и никому уже не хотелось сейчас с ним сразиться.
Потом они вдвоём стали запирать ворота. Пока лейтенант Фермин возился с тяжёлым брусом, служившим засовом, гусарский полковник схватил лежащую рядом деревянную скамью, и со всего размаха обрушил её на ворвавшихся во двор горожан. Кровь заливала лицо полковника, и в это время он уже ничего не видел; у лейтенанта Фермина была сломана сабля. Спасённый губернатор был где-то совсем рядом…
В это же время, с другой стороны двора, два сапёра, выломав своим штатным сапёрным инструментом решётку, через узенькое окошко уже пробрались во двор. Со спины они незаметно подкрались к губернатору, после чего один из сапёров вонзил свой клинок губернатору в спину, а другой – с размаху ударил его мачете по голове. Кровь залила парадный генеральский мундир. Губернатор упал и уже хрипел, лёжа в луже собственной крови. Убийство выглядело подло, мерзко и гадко. Совершив своё чёрное дело оба сапёра сбежали.
Гусарский полковник обернулся, провёл рукой по лицу, размазывая кровь и пытаясь увидеть, что произошло. Потом он опустил свою саблю и хриплым сорвавшимся голосом произнёс:
– Благодарю, лейтенант. Мы с тобой выполнили свой долг.
А потом он добавил:
– А у меня – так, пустяки: царапина… – и, ни на кого не глядя, шатаясь от усталости и от потери крови, он пошёл на площадь, где стояла уже притихшая толпа горожан.
- - -
Был третий час дня. Улицы Бадахоса уже раскалило беспощадное солнце. Двор казармы стали заполнять горожане. В абсолютном молчании они обступили окровавленное тело губернатора и стали обвязывать его верёвкой. Делали они это безо всяких эмоций, так, как если бы они выполняли свою привычную, будничную работу. Потом они проволокли тело графа по городским улицам и бросили его на пороге собственного его дома…
После наступления темноты тело губернатора перенесли в расположенный рядом Монастырь босоногих кармелиток (Convento de las Descalzas). Семейство Торре дель Фресно в течение многих десятков лет покровительствовало этому монастырю и регулярно жертвовало деньги на его содержание. Сейчас дон Торибио Грахера де Варгас, третий граф де ла Торре дель Фресно нашел здесь место своего последнего упокоения.
- - -
В пять утра кроваво-красный диск солнца уже поднялся над башнями городских ворот Пуэрта де ла Тринидад. Был вторник, 31 мая 1808 года. В крови мятежного мая рождалась новая патриотическая Испания. Бадахос ещё не успел прийти в себя от ужасов дня вчерашнего, но уже нужно было думать о дне завтрашнем.
Уже с раннего утра в городе началось формирование новой патриотической хунты. На манер севильской, её создатели присвоили ей претензионное имя: Верховная хунта Эстремадуры. В состав хунты, среди прочих, также вошли: "представитель короля" Хуан Грегорио Мансио; армейский казначей Феликс де Овалье (в будущем – депутат от Эстремадуры в Центральной хунте); а также дон Матео Дельгадо, епископ Бадахоса (в далёком прошлом учивший грамоте маленького Мануэля Годоя).
Президентом хунты единогласно был избран генерал Хосе Гальюсо. Бывший артиллерийский полковник уже был произведён в генералы, минуя ступень бригадира. Бригадир дон Хуан Хосе, маркиз де Монсалюд также был повышен в звании до генерал-майора. Вскоре он примет самое активное участие в формировании войск Эстремадуры.
В ближайшее время многие влиятельные граждане Бадахоса станут оказывать свою финансовую помощь в снаряжении вновь создаваемой армии Эстремадуры. Так одним из самых значительных станет пожертвование, сделанное вдовой графа Торре дель Фресно доньей Хуаной Топете де Аргуэльо. Это обстоятельство тем более подчёркивает благородство этой женщины, учитывая, что её муж стал невинной жертвой народной злобы, и смерть его была столь ужасной*****.
Генерал Гальюсо был назначен командующим всех вооружённых сил Эстремадуры. С присущей ему энергией он сформировал армию из частей разных родов войск, насчитывавшую до 22 тысяч человек. Вскоре, части сформированных им войск совершили трудный марш на север, к реке Тахо, и надёжно закрепились на её левом берегу, перекрыв все возможные пути вторжения французских войск со стороны Мадрида.
Люди военные привычны к крови и не склонны к излишним эмоциям. Тёмная страница кровавого мятежа была перевёрнута, и сейчас о ней уже никто не хотел вспоминать. В этом же самом зале дворца, где в тот трагический день передавал ему командование ныне покойный граф Торре дель Фресно, на зелёном сукне большого стола была уже разложена военная карта Эстремадуры и соседней с ней португальской провинции Алентежу. Генерал Гальюсо решительно обводил на карте, крошащимся от нажима его сильной руки, карандашом, ощетинившийся грозными бастионами Элваш, указывая направление главного удара. Гусарский полковник, виновато, стоя с перевязанной головой, выслушивал его приказания и отдавал честь.
– Вам, полковник, в скором времени предстоит самая трудная и ответственная задача. Ваши гусары уже "отличились"… Теперь им предстоит отличиться в настоящем бою. И я надеюсь сейчас на их смелость и боевой опыт. Не подведите уж в этот раз… Моретти, со своими волонтёрами и португальцами, сейчас намертво вцепился в свой плацдарм, и он уже не выпустит его из рук. Вы придёте ему на помощь. Надеюсь, гусары Марии Луисы в сражении смоют своё позорное пятно…
Проводя смотр артиллеристов, своих бывших непосредственных подчинённых, генерал Гальюсо подозвал к себе лейтенанта Фермина и, на этот раз, без привычной своей насмешливости, уважительно, но, как всегда, лаконично, отметил:
– Слышал я о твоём геройстве. Не многие бы тогда поступили как ты… Немногие… А на красавице своей ты ещё не передумал жениться?
Вот так и сказал: "красавица", а не "ведьма" – как раньше. Ну, хотя бы, и на том спасибо…
- - -
А в 35 лигах пути к югу от Бадахоса, богатая и многолюдная Севилья возвращала себе свою былую славу и величие. В эти дни она, как во времена средневекового короля Сан Фернандо, снова стала столицей Испании, более того, сейчас её власть уже распространялась на всю огромную империю – "империю, над которой никогда не заходит солнце".
6 июня 1808 года Верховная хунта Севильи официально объявит войну наполеоновской Франции.
- - -
*Да здравствует Испания! Да здравствует наш король сеньор Фернандо VII! Смерть изменникам!
** Гаспар Мельчор де Ховельянос (1744 – 1811) испанский писатель, юрист, экономист и общественный деятель эпохи Просвещения. Был главой либерального меньшинства в Центральной хунте во время Испанской революции 1808-14 гг.
*** Дон Хуан Игнасио де Эспиноса и Тельо де Гусман, третий граф дель Агила Caballero Veinticuatro или Procurador Mayor de Sevilla (глава совета городского самоуправления). Оценки его личности противоречивые. По мнению одних: прогрессивный либерал, невинная жертва реакционной и "инквизиционной" Севильи. По мнению других: "афрансесадо" – изменник, исполнявший распоряжения наполеоновского наместника Мюрата. В любом случае, обстоятельства его убийства ужасны и отвратительны. Похоронен в церкви Магдалены, позднее его останки были перенесены в Пантеон конде дель Агила на севильском кладбище Сан Фернандо.
****В настоящее время в этом здании располагается Парламент Андалусии.
***** Торибио Грахера де Варгас, третий граф де ла Торре дель Фресно по результатам работы Следственной комиссии, 4 августа 1817 г. был полностью реабилитирован и признан "достойным патриотом и добрым испанцем" в ранге героя.