ВНУТРИ ДОМА: АРОМАТЫ, ЗВУКИ, ОБРАЗЫ.
Чтобы пройти из сеней в дом, нужно было открыть тяжёлую старую дверь. Обитая дермантином, с толстенным слоем ваты под ним, эта дверь закрывалась очень плотно, словно люк в батискафе. Требовались серьёзные усилия, чтобы её открыть. Когда, например, мы с отцом поздней осенью возвращались из бани (а она была рядышком, во дворе), распаренные и размякшие, я, полуодетый, стремглав добегал до двери и ждал отца, чтобы он своей сильной рукой распахнул её и меня обдало бы густым облаком печного тепла, ароматом скворчащей на печи селянки с луком, радостной мешаниной из звонких голосов мамы, бабы Мани и деда Коли, накрывающих на стол.
Входя в дом, надо было переступить через высокий порог. Его делали таким в деревенских домах, чтобы зимой лучше сохранялось тепло. Сразу за порогом располагались крошечная кухонка и большая русская печь, слева от которой имелся небольшой закуток, где с трудом помещалась одна кровать. Это было самое теплое место в доме. Я очень любил спать здесь, "за печкой". Тут было уютно и слегка таинственно.
Если повернуться на кровати от печки лицом к стене, то взгляд упирался в большую картину на плотной вощёной бумаге. "Картина" - это, конечно, громко сказано. Скорее некий художественный китч в стиле псевдо-Пиросмани. Он представлял собой типографским способом созданный нереально вычурный, фантастический пейзаж. На переднем плане были намалёваны какие-то тропические растения, напоминающие агаву, а рядом с ними - вполне русские ёлочки и берёзки. За этим странным лесом белела череда островерхих скал на фоне мрачного пунцового неба. В глубине леса виднелась одинокая хижина местных туземцев (а может просто лесная сторожка ?). Прямо из чащи выбегала речушка, которая в нижнем правом углу "полотна" ныряла в небольшое озерцо. В его тёмно-синих водах отражалась тень какого-то существа, но что это был за зверь такой, осталось мне неизвестным, ибо самый уголок "произведения" был аккуратно срезан. Предполагаю, что там когда-то плавала рыжекудрая грудастая русалка и дед с бабой решили не смущать её пышными формами неокрепшую душу моего дяди Миши ;)) Судя по его запискам, он ведь тоже любил жить "за печкой".
В общем, картинка была из разряда тех нехитрых "произведений искусства", которые в своё время складно рекламировал на базаре Вицин в знаменитой "Операции Ы": "Налетай, торопИсь - покупай живопИсь !"
Когда меня укладывали спать "за печкой", я просил деда Колю рассказать сказку. Он рассказывал всегда одну и ту же, про Петушка-золотого гребешка. Я знал её наизусть, но всё равно обожал слушать деда. Он обставлял речи героев своими "фирменными" смешными словечками и присказками. Когда он начинал напевать "Несёт ме-еня ли-са за тё-омные леса, за бы-ы-стрые реки, за высо-о-кие горы..." его обычно гулкий басовитый говорок срывался на тонкий скрипучий фальцет. Я же в этот момент водил пальчиком по картине, показывая то на тропические заросли, то на бурлящую речушку, то на сверкающий горный хребет. И с каждым новым его запевом мои движения становились всё слабее и, наконец, я благостно засыпал...
А просыпался я утром обычно от треска растапливаемой печи. Баба Маня нарезала старым тесаком щепу с полена и подбрасывала её в топку. Огонь радостно облизывал тонкие сухие деревяшки, разгораясь всё сильнее и сильнее. Когда же в печку попадали сучковатые поленца, треск превращался в одну сплошную канонаду. А после того как баба Маня приоткрывала поддувало пошире, к этим печным "выстрелам" добавлялся свист и гудение печной тяги. Сонно моргая и зевая, я зачарованно смотрел на пляшущие язычки пламени, которые пытались вырваться из щелей вокруг топочной дверцы. Постепенно мои ночные фантазии таяли, начинался ещё один сладкий день детства.
Вокруг разносился соблазнительный аромат свежевыпеченных блинов. На столе пыхтел кипящий самовар. То и дело открывалась входная дверь, и в облаке морозного пара появлялся дед с новой охапкой дров. Слышались бряканье расставляемой посуды, шипение масла на сковородке, скрип поднимаемой крышки подпола (это бабушка полезла вниз за вареньем и солёными огурчиками). Обычные звуки обычного утра в нашем маленьком домике на Маяковской. Ничем не примечательные тогда, они настолько прочно пропитали мою память, что порой, закрыв глаза и включив этот "радиоприемник из детства", я легко улетаю из сегодняшнего дня с его бесконечными заботами в то время, когда весь мир кружился вокруг тебя. Хотя... весь мир-то вряд ли, но баба Маня точно кружилась.
А радиоприемник, кстати, у деда Коли был. "Урал" назывался. Он стоял в единственной комнате домика, у окна. Я любил рассматривать его большие белые клавиши с непонятными мне буквами - ДВ, СВ, МВ, КВ, ЗС... Но гораздо интереснее были надписи на большой стеклянной панели. Там были какие-то странные числа и названия городов. И не только тех, что я хорошо знал, например, Москва или Ленинград, но и далёкие Пекин, Улан-Удэ или совсем уж таинственная Тирана. Мне казалось, что в городе с таким ужасным названием могли жить только очень злые жители, почти монстры.
Но любопытство, конечно, сильнее страха. И когда мне разрешалось включить радиолу, я быстро двигал светящуюся полоску настройки в сторону этого страшного названия, надеясь услышать, как же говорят жители Тираны. Но раздавалось только шипение, треск, свистопляска и улюлюканье сумасшедших помех, что тоже очень впечатляло.
--------------------------------------------
PS. Картинка - из Интернета