Заклятье издыхающего
ЗАКЛЯТЬЕ ИЗДЫХАЮЩЕГО. В мае 1945года отгремели последние громы Великой Отечественной войны. Фашизму нанесена была смертельная рана. Только, похоже на то, издыхая фашизм оставил нам своё заклятье.
Каждое лето, послевоенного десятилетья, с юга к нам прилетали жаркие ветры. Выжигали наши нивы. Мы , как и в военные годы, продолжали питаться чем нипопадя. Как назло зимы в те годы были свирепыми, а у нас не было тёплой зимней одежды. Это по милости войны, разрушавшей нашу страну, вступили мы во взрослую жизнь со многими болячками. Один из моих приятелей скажет потом: «Среди тех, на чьё детство выпало несчастье жить в лихолетье сороковых годов (20го века) нет теперь ни одного здорового человека» К этим словам мне остаётся добавить: проклятая война, оставив нас жить, поставила на нас свои чёрные метки. И теперь старуха с косой по тем меткам находит нас, и гибнем мы раньше сроков отпущенных нам на жизнь природой.
ФЕДЬКА И ВАЛЬКА АНТИПОВЫ
Фёдор Антипов умер не дожив до тридцатилетия два года. При анатомическом вскрытии было установлено, что у него было когда-то отравление-желудок у него был чёрным.
За поминальным столом Толян Шавкин высказал по этому поводу своё заключение: Федька умер от того, что отравился селитрой.
На вопрос, почему он так думает Толян ответил, что для того чтобы у свиней не было глистов он своим свиньям даёт древесный уголь.
В прошлом году у него древесного угля не было, поэтому он на погрузочно-разгрузочной площадке набрал бурого угла. Бурый уголь свиньи пожирают с не меньшим аппетитом, чем древесный. Только на этот раз уголь оказался смешенным с селитрой. После такого угощения кабанчик перестал расти. Кабасо множеством различных болячек.нчика пришлось прирезать. Желудок у кабанчика, как и желудок Федьки, был чёрный.
-Ты что же, хочешь сказать, что Фёдор в место сахара в чай селитру сыпал?-ехидно заметил зоотехник Иванов.
-Ну тоды я не знаю,- не желая вступать в спор со специалистом ответил Толян,- тоды его, наверно, война достала.- ни к селу, ни к городу ляпнул Толик.
Этот манёвр Толяна вызвал только ухмылки на лицах присутствующих. Бухает, мол, Толян не просыхая - вот и забыл, когда та война и была-то. Однако слово, случайно сорвавшееся с языка Толяна, угодило прямо в точку. Именно война была виновницей ранней смерти Фёдора. Это по её вине всё моё поколение вступило во взрослую жизнь со множеством различных болячек.
Село, конечно, знало, что колоски пшеницы, пролежавшие зиму под снегом, собирать не следует - зерно в них к весне становится ядовитым и употреблять его в пищу опасно. Но Федька со своей сестрёнкой Валькой собирали и ели. Они весной и по прошлогодним картофельным плантациям бродили, искали в оттаявшей земле перемёрзшую за зиму картошку. А что им ещё оставалось делать! Голод ведь -не тётка.
Они уж и по соседним сёлам пробовали с сумой ходить, только обнищавшее за войну население им ничем помочь не могло - у него и свои-то дети жили впроголодь.
Колхоз им тоже ничем не помогал. Если тётя Маруся - их мама - шла в правление колхоза просить подводу, чтобы дрова из леса привезти, ей говорили, что нынче свободных подвод нет - все заняты на колхозной работе. Однако всему селу было известно, что не дают потому, что помогать семьям дезертиров власти запретили.
Отец Федьки и Вальки, дядя Егор, с фронта дезертировал. Его поймали и отправили в Воркуту. С Воркуты он бежал. Его снова нашли, где то в тамошних лесах. Таскаться по снегам, с обессилившим человеком не захотели, и пристрелили. Словом, дядя Егор Антипов погиб при попытке к бегству.
Валентина Егоровна дожила до седых волос. Замужем не была. Наши сельские доброхоты ей поспособствовали. От них Валентина Егоровна родила двоих деток. Приезжая в своё родное село в отпуск я забегал навестить Валентину (тётя Маруся моей бабушке Аксиньи приходилась родной племянницей).
Сын Валентины от рождения был так уродлив, что казалось -это трактор по нему проехал: руки и ноги скрючены, шея не выдерживала тяжести головы, на лице застывшая гримаса обиженного ребёнка. Хорошо, что он своего уродства не осознавал. После посещения своей кузины, от жалости к существу, с которым нас связывало какое-то родство, у меня текли слёзы.
Дочка , Верочка, оказалась ребёнком благополучным: и разумом, и внешностью была не хуже других невест села. Замуж вышла удачно, родила, на радость Валентине, внучку Леночку-умницу и красавицу. Леночка окончила в Оренбурге институт торговли. Но счастье Валентины Егоровны было недолгим – через две недели после получения диплома Леночка попала в автокатастрофу и погибла. На Леночке и закончился род Егора Тимофеевича Антипова.
Похоже на то, что война, оставив нам свои чёрные метки , ещё и обязала нас передавать их, по наследству, нашим потомкам.
КАШАЧЬИ ВЫЖИРКИ
Я не знаю, что у меня в моём детстве было: коньков не было, лыж не было, санок не было, резиновые мячики я видел только во сне, велосипед даже и во сне не снился. Штанов и ватной телогрейки, видимо, тоже не было, если бы они были, то я не в окно смотрел бы на новобранцев, с песнями маршировавших по улице, а бежал бы за ними, вместе с другими мальчишками, за околицу села, где будущих бойцов красной армии учили драться с фашистами.
У бабушки Аксиньи была шубейка из овчинки. Шубейка, хоть и была мне ещё великовата, но не на столько, чтобы я не мог её использовать.
Мальчишки на улице играли в войнушку. Бабушка грела свои старые косточки на лежанке, можно было в её шубейке принять участие в сражении.
От снежка, угодившего в меня, в бабкиной шубе образовалась дыра. Вылез серый клок овечьей шерсти. Мальчишкам это показалось забавным, снаряды обеих противоборствующих армий полетели в мою сторону.
Бабушка, ощупав свою шубейку, (бабушка была слепая) пришла в ужас: " Я эту шубу тридцать лет носила и ещё бы носила, а ты, недоносок, за один раз превратил её в Тришкин кафтан!"-едва не плача укоряла меня Аксинья Ивановна. Бабушка свою шубейку больше не надевала, а я в ней смахивал на, давно не стриженного, барана. И шуба превратилась в посталь для только что родившихся ягнят. Стр 3
стр 4
Когда-то моему деду Павлу, Гермоген Филатыч Лебедев, на которого дед батрачил свыше тридцати лет, перед своей смертью отрядил подворье. Подворье обнесено было стеной сложенной из каменных плит. Стр 4
Стр 5
Колхозу для строительства коровника нужен был стройматериал. Дедушка продал плитняк колхозу за 120 рублей. Мамка съездила в Сорочинск и привезла от туда кусок материи под названием "чёртова кожа" , Из той "чёртовой кожи" мать Мишки Данилова сшила мне штаны..
Отменные были штаны! Новые, густочёрного цвета. Таких штанов не имел ни один мальчишка села Бурёнина.
Как было не похвастать такой обновой! Прошел я в них по нашей улочке-соседи в окна повысовывались (кто это в наше время смог раздобыть кровельное железо и. не скрываясь, возёт по улице). Польщёныйый вниманием народа к моей персоне, я стал бегать из одного конца улицы в другой. Грохот от штанов бился в обрывистые берега Каменки, и, отражаясь от них гулким эхом бился в окна соседей. Куры и кошки, заслышав моё приближение, спешили укрыться в подворотнях. За то мальчишки смотрели на меня с завистью.
С наступлением жаркого лета радовать меня мои штаны перестали. Разогревшись под лучами палящего солнца, касаясь моей ко «чёртова кожа» причиняла мне нестерпимую боль. Чтобы остудить штаны, не снимая их, я влез в речку. После этой процедуры снять штаны стало невозможно - штанины не сгибались. Выйдя на берег, из своих замечательных штанов я выпрыгнул. Штаны остались стоять на берегу на негнущихся штанинах. Казалось,, будто меня пополам перерубили и нижнею часть тела в штанах оставили.
Зимой! Если бы я в сорокаградусную стынь вышел на улицу совсем без штанов, то и тогда бы мороз, наверное, не так больно обжигал мои тощие ляжки.
В конце февраля я заболел. Температура тела зашкаливала за сорок градусов. За полтора десятка дней обессилил до предела: перевернуться со спины на бок не хватало силы Фельдшерица тётя Тоня установила диагноз - крупозное воспаление лёгких и, сказав, что люди при температуре в сорок один градус умирают, велела готовиться. Бредил я постоянно.
Однажды, открыв глаза, увидел, сидящего в ногах у меня, моего дедушку Павла. Дедушка смотрел на меня и тихо плакал. Стр4
Стр 5
Из семнадцати детей, рождённых женой, в живых оставалось только двое, но и этех война лишила жизни. И вот теперь умирает его последняя радость, его внук Ванечка, единственный и последний наследник его фамилии. Умирает на его глазах, а он бессилен чем либо помочь ему.. Средств сбивать температуру не было. Я должен был умереть.
Но я не умер. Каким-то чудом выжил. Температура спала. Через неделю встал на ноги. Но ходить пришлось учиться заново - сначала в комнате, держась руками за стену, потом вышел во двор, а там и на улицу потянуло. Однако, без должного питания, силы ко мне возвращаться не хотели. Мишка Данилов идёт обычным неспешным шагом, а я (так мне тогда казалось) бегу изо всех сил, но догнать его не могу.
Моя двоюродная сестра Настя жила в то время в Ташле . Работала в ресторане буфетчицей. Своим родителям она привезла гостинец-маленькую скибочку колбасы. Тётя Ефимия, сестра моей мамы, от той колбаски отрезала мне граммов восемьдесят. Вот это было лакомство! Ни когда в жизни я ничего подобного больше не ел.
Возможно, тот кусочек колбасы дал какой-то толчок моему организму, возможно наступившее лето вернуло силы, не могу сказать что, но к осени я уже был в состоянии ходить в школу.
Но, видно, судьба и в правду злодейка. В тот учебный год первый класс нашей Бурёнинской начальной школы я не закончил. К весне я снова заболел. На этот раз уложила меня в постель, (под дедушкин тулуп) злая "лихоманка" .Трясла меня та злючка не менее чем полтора месяца. Ни каких средств борьбы с ней, кроме таблеток хинина, у нас не было. Таблетки же были невыносимо горькими. Я их, отвернувшись к стене, чтобы дедушка не видел, выплёвывал.
Наконец, дед вспомнил народное средство: приготовил снадобье из шишек хмеля, налил до краёв литровую кружку -на, пей! А сам сел напротив. Прстр 5отивно было вливать в себя, то горькое зелье, но дед сидит рядом.
Стр 5
Стр 6
Пришлось выпить до донушка. На следующее утро я был настолько
, что здоровье наполняло моё тело, я это явно ощущал, весенним звоном.
Дедушка Павел из меня один недуг выгнал, но на меня свалилось новое несчастье- я оглох. Оглох напрочь. В сентябре в школу идти , а я- глух как пень.
В школе меня посадили за первую парту, напротив классной доски. Но толку от этого не было никакого. Вижу, учительница что-то говорит, открывает и закрывает рот. То левым, то правым ухом поворачиваюсь к доске , по- гусиному вытягиваю шею- глухо! Только к середине ноября слух у меня прорезался.
Если бы в те времена была книга рекордов Гинеса, то моё имя внесли бы в нее непременно - в первый класс я ходил три года. Хотя навряд-ли. Неверное, учли бы то, что от своих одногодков я отстал только на один класс, так как в школу начал ходить на год раньше них.
Наша соседка, тётя Ксеня Семиколен говорила моей матери: " Феня, не хожу в баню из-за того, что боюсь увидеть себя голой, мослы лезут уже через кожу. Но и тётю Ксеню шокировала моя худоба. Эта острая на язык тётка дала мне прозвище "Кашачьи выжирки." Собак я не опасался. Они меня не кусали, видимо, не хотели пачкать зубы о дохлятину. Я был настолько тощ и слабосилен, всем пацанам хотелось ущипнуть меня, дать подзатыльник, Приходилось, отстаивать свою независимость, выбиваясь из сил, яростно сражаться. От дефицита веса в 17 кг. удалось мне избавиться только к сорока годам.
СТЕПАН
Степан появился в нашем селе где-то в середине войны. На фронте Степан получил ужасную контузию: отшибло мозги и нервы порвало. Родом он был из Романовки - села расположенного вблизи городка Сорочинска. Степана, как инвалида войны, на содержание определили в колхоз им. Валерия Чкалова, в наш колхоз.
В то время Степану было лет, примерно, двадцать семь. Ростом он был, как сказали бы нынче, метр с кепкой. Да и весил-то не намного больше суслика. Не было в нём ни силы, ни ума. Наши сельские хулиганы, подростки лет шестнадцати, забавы ради, поставят его вниз головой, скажут: "стоять Степан!" и отойдут в сторонку, потешаются. Так и торчит Степан посреди улицы вверх ногами, пока кто-то из взрослых прохожих не вернёт его в нормальное положение.
Однако во время припадка бешенства силда в нём появлялась. Завалит, бывало, какую зазевавшуюся, бабёнку наземь, приставит нож к горлу - зарежу так твою мать! Баба визжит, отбивается - бабе страшно , ножичек хоть и маленький, перочинный, а все-таки нож. Степан-то безумный - может и впрямь в горло воткнуть. Одним словом, женщины и дети боялись Степана пуще, чем лешего жившего в Бурёнинской ольховой роще.
Склоны увалов, меж которых располагалось село Бурёнино, покрыты супесчаной почвой. На таких почвах получаются отменные арбузы и дыни. Охранять бахчи всегда поручали деду Садовникову. Но детей-то в сёлах в послевоенные годы было не меньше, чем мух в коровниках. Деду одному справиться с ними было не под силу. Дед, зная дурную славу Степана , брал его себе в помощники. Когда Степан находился на бахче (а он был там неотлучно), пацаны бахчу обходили стороной. Дед мог из своего шалаша всё лето не вылезать.
К моей тете Ефимии из Ташлы приехал на лето внук, Колька Краснов, сын той самой Насти, о которой я уже упоминал. Кроме дедушки Павла у меня был ещё дедушка Фёдор-отец моей мамки. Кольке он тоже приходился дедом, только двоюродным.
Дедушка Фёдор жил в самом дальнем конце села. Мы у него бывали редко. На моё предложение наведать деда Колька согласился.
Дорогу, почему-то, мы выбрали ту, которая пролегала позади крайних изб села. Получилось так, что по правую руку от нас было село, по левую-увал, на котором бахчи, охраняемые Степаном.
Две недели назад, возвращаясь с прополки, метров на пятьдесят ниже бахчи, я приметил арбузный кустик с двумя маленькими арбузятами на нём. Когда мы с Колькой шли к дедушке Фёдору, у меня появилось желание показать те арбузятки Кольке. Он от моего предложения, глянуть на те зародыши арбузов, не отказался. Но там Степан.
Самого Степана нам не видно. Мы видим только его шишкастую дубинку. стр 6
Стр 7
Видим, как бубинка,, возвышаясь над белёсыми соцветиями ковыля, перемещается то в правую, то в левую сторону. Степана мы, конечно, боимся, но любопытство сильнее страха.
От окраины села до самой бахчи кто-то весной проложил плугом борозду. Легли, значит, мы в ту борозду, ползём. Колька впереди - я следом. Мы не видим Степана, Степан не видит нас. Но по дороге с бахчи идут три женщины. Они нас видят хорошо. Слышу, одна дурёха кричит: "Степан, вон они!". Я поплотнее вжался в борозду, но, вдруг, увидел голые Колькины пятки пролетающие надо мной. Хотел окликнуть Кольку, поднял голову. А Степан - вот он! В каких-нибудь десяти шагах от моей головы.
Бежал я быстрей, "чем заяц от орла" и, наверное, быстрее, чем Горун Лермонтова с поля боя. Ни камней, ни канав на своём пути я не видел. Земли под собой не ощущал. Не ноги несли меня, крылья страха уносили от неминуемой гибели. ,
Степан настигнуть меня, десятилетнего мальца, не может, но и не отстаёт. Я слышу его мат и, вдруг, вместе с матом через мою голову, летит шишкастая дубина. Не на много успел я отбежать, пока Степан подбирал свою дубину.
-Стой туды-т твою мать!- орёт Степан и, едва не скользнув по моей макушке, дубина летит прямо под колени Кольки, Но Колька бегает быстрее, чем летает Степанова дубинка.
Вот уже и крайняя изба, изба Дорошенковых. Около избы толпятся женщины.
-Стой! кричит Степан и я, как кролик под гипнозом удава, замер на месте. Оглянуться не успел - дубинка Степана ударом в плечо свалила меня на землю. Рухнул , будто трава скошенная острой косой моего дедушки Павла.
Женщины рядом, но подойти бояться. Я слышу их голоса:- "Стой, Степан! Брось, Степан!" Степан на них ноль внимания. Дубина плясала по моему тощему телу, будто матрос на палубе корабля. В плечо, в спину, в голову сыпались её удары. Боли я не чувствовал. Визжал больше от страха. Краем глаза вижу, приближается дед Алейников с длиной палкой. Деда Степан послушался и ушёл на свою бахчу. Его там нашли подростки. Лежал Степан на бахче со ртом забитым пеной. С ним всегда так было, когда он нервничал.
Визжать я перестал сразу же, как только Степан повернулся ко мне спиной. Теперь я уже думал: как мне явиться домой. Шишмаки, полученные от дубины Степана, были у меня по всему телу. На темени сидела бульба, не помещавшаяся под моей ладошкой. Не заметить её моя мать ни как не могла. А заметив , могла ещё и от себя добавить.
Время было предвечернее, стадо коров возвращалось с пастбища. В стаде был свирепый бугай-бык производитель. Вот на него-то и надо свалить вину Степана, - нашел я выход из затруднения.
И, конечно же, стоило мне переступить порог, мать обратила внимание на моё состояние, но ни как не отреагировала на мои объяснения. Она спешила в очередь на сепаратор. Молоко сепарировали у Завражиных, это на соседней улице.
На полу лежал тулуп, теперь уже покойного, моего дедушки Павла. Встреча с матерью прошла без эксцессов. И я уже собирался блаженно отдаться во власть Морфею, но тут с треском, чуть не слетев с петель, разверзлась дверь. В дверном проёме возникла мамаша.
.Передо мной стояла не моя тихая, застенчивая мать. Передо мной стояла тиграца. Глаза тигрицы были напряжены тревогой, горели яростью, и в тоже время светились безграничной любовью к умирающему дитяти .
Оказывается, в очереди мамку спросили:- Феня, твой сын дошёл до дома? И рассказали ей о моём общении с безумным Степаном.
Оставив очередь, мамка ринулась спасать сыночка. Если бы ей по пути встретился Степан, она бы, в тот момент, из него рыболовный крючок сделала. Но моя мамка была человеком быстро отходчивым - увидев меня в добром здравии, быстро успокоилась и вернулась в очередь на сепаратор.
Вскоре в Москве объявился человек заявивший, что это он Тупиков Степан, а тот ,что в Бурёнино страдает от увечья--его брат Юрий. Через пару месяцев тот московский Степан, приехал к нам в село и забрал нашего Степана в Москву на лечение. Только наш Степан до Москвы не доехал. Где-то под Куйбышевым (Самарой) свалился с баржи и утонул в Волге.
Вначале мной овладело чувство удовлетворения - мой обидчик наказан. Но через два-три дня мне стало Степана жалко. И я от всего сердца Степана простил. А простив Степана я сам испытал облегчение - будто освободился от чего-то лишнего, ненужного.
МИШКА
Село Бурёнино своей северной окраиной жмётся к ольховой роще, а один из массивов рощи своим окончанием входит в улицу Набережную. На этой улице, в двухстах метрах от того массива, в один и тот же час, крикнув своё первое "У-а!," мы с Мишкой Даниловым оповестили жителей Бурёнина о том , что их мир теперь стал и нашим миром, что им теперь придётся благодатным воздухом ольхового леса делиться с нами.. Вскорости после нашего первого "У-а,"началась война. Появился лозунг: "Всё - для фронта, всё - для победы". Нам оставались крапива да воздух ольхового леса.
Наши мамки за год обязаны были выработать минимум сто сорок трудодней. На те, сто сорок трудодней осенью они получали от колхоза сто пятьдесят, максимум двести килограммов зерна. По подсчётам стариков, этого количества зерна на пропитание одного взрослого человека могло хватить только на десять месяцев.
Одному - на десять месяцев! А в наших семьях на одну работающую мать, приходилось по пять не трудоспособных. Выручала картошка. Этого продукта было у нас предостаточно. Чтобы экономить зерно, хлеб пекли из муки на половину смешенной с толчёной картошкой. Но, недаром же, говорят, что хлеб всему голова. Если нет хлеба то, чем бы ты брюхо не набил, всё равно будешь голодный.
На поиски подножного корма ходили мы с мишкой вдвоём. И ни кого другого в обмен на Мишку я не взял бы. Стр 9
Мой приятель, в противоположность мне, прирождённому молчуну, никогда не умолкал. Его круглая голова всегда была полна невообразимых фонтазий. Которые он, на протяжении всего дня, вливал мне в уши. Всех его историй вспомнить не возможно. Он и сам, наверное, сейчас сделать это не смог бы. Но, поднапрягшись, кое что воскресить в своей памяти я попробую.
-Вань, ты не шибко испужаешься, если я тебе расскажу страшную-престрашную историю?- понизив голос до шёпота, спросил меня Мишка..-Не испугаюсь. Мой дедушка ни чего не боится, и я не боюсь. Рассказывай давай! –Шли мы с Петькой по лесу (в рассказах Мишки всегда присутствовал какой-то не известный мне Петька) Вдруг. Из куста как пыгнет на меня мышонок! Маленький такой, серенький, да как завизжит мне в ухо. -Ух, как страшно! Даже .перестал. –Ты, Вань, дальше послушай. Схватил я его за шкирку и в сапог сунул. А голенище верёвкой перевязал, чтобы не вылез. Пущай, думаю в сапоге сидит, неча на людей бросаться. –Он что и сейчас в сапоге сидит? Чай задохнулся уже.!- посочувствовал я мышонку. –Нет, Вань. Ты знаешь, какие зубы у мышей острые! Были бы у меня такие, я бы берёзки грыз, и хлеба мне не надо было бы.А этот дурак сапог прогрыз, вылез через дырупосмотрел на меня своими злючими глазами да как вцепится зубами в мою штанину. Упёрся ногами в песок и держит. Я и туда, и сюда, штанина трещит, а он держит, гад! —Не заливай, Мишка! Тот мышонок весит чуть больше таракана и ты его с места не мог сдвинуть!?.-Аон, Вань хвостом за берёзку зацепился, как бы я его вместе с берёзкой-то мог утащить. Чтобы сбить Мишку с понталыку и не спорить дальше, я задал ему вопрос: - Мишка, ты сказки любишь? —Нет, Вань, я есть люблю!-Закрыл тему разговора Мишка.
Но однажды, в своих фантазиях, Мишка превзошёл самого себя. –А ты ведь, Вань, мой сынок. Это я тебя родил, а ты думаешь, тётё Феня.
-Э-э , Мишка, тебе, наверно, солнце в башку ударило вот ты и несёшь чушь всякую. Я чуть не на голову больше тебя, как бы я у тебя в животе поместился? —Это я сечас маленький, а тогда большой был. —Это как же? Был большой и вдруг маленьким стал? —А я, Вань, об асфальт стёрся. Заметив мой удивлённый взгляд, Мишка пожал плечами , показывая своё неудовольствие моему недоверию. Потом продолжил: --Если бы ты когда- нибудь видел асфальт, Вань, ты не удивлялся бы. Ты бы зналнесёт чушь, чтобы присвоить себе право верховодить мной, какой он шершавый. Хуже, чем точильный камень в кузнице у Проньки. Я стал догадываться—Мишка несёт чушь, чтобы верховодить в нашей компании на правах родителя, так как это делает его мать в их семье. Пыль с Мишкиных ушей надо было сбивать. —И где же ты Мишка, асфальт-то нашёл,-ехидно спросил я Мишку. —В Сороке,-попытался вывернутся мой самозваный родитель. —Мишка, не ври! В Сорочинске асфальта нет, Мне Витька Наседкин говорил, там пыль да песок на улицах. —Сечас нет, а тогда был, не сдавался Мишка —Куда же он делся, если был? –Стёрся!- зло ответил Мишка. - Как это?- начал теперь психовать я. —Мы, Вань,- смягчил тон приятель,- тёрлись-тёрлись друг о друшку и вот теперь я стал маленьким, а он совсем стёрся. Я знал, Мишка в штаны напустит, а в споре не уступит. И я решил утихомирить его надавив на жалость. —Мишка, замолчи,- сказал я,- а то у меня от твоей болтовни живот уж заболел. -А ты, Вань, разбежись и о ту вон берёзку животом стукнись. У тебя будет выкидыш и твой живот болеть перестанет. -Ты-то откуда это знаешь? -удивился я познаниям друга. -Моя мамка так делала, когда я у неё в животе был.
-Почему же ты тогда живой? - Мамка только один раз о берёзку стукнулась, а нас двое было. Братик вывалился в воду и утонул, а я умный был, я за камышинку схватился, -продолжал вешать мне лапшу на уши Мишка. -Ну и дурак!- сказал я. 12 -Почему, Вань, почему я дурак, Вань? -ни сколько не обидевшись, стал донимать мня Мишка. Был бы умный, плавал бы теперь в прохладной воде голенький, а не парился бы сейчас здесь под солнышком. –Нет, Вань,- не заметив моей колкости продолжал Мишка,-я, Вань, был не голый, я в рубашке родился. -Ну, ты даёшь, Миня! Так не бывает, чтобы в рубашке родиться. -Бывает, Вань, мой дедушка Ефим тоже в рубашке родился, потому и с войны живой возвратился. Бабушка говорит - счастливчик! -А ты тоже счастливый? -Угу, -промычал Мишка, -Вань, я есть хочу. Мишка был всегда и во всём счастливый, только всегда голодный.
Когда из Мишкиной, разогретой солнцем головы, с того места, которое темечком называется, появлялся сизый дымок, мы шли на берег Грязнушки. Там, под сенью берёзок, наши мозги дымиться переставали, но Мишкино "Вань я есть хочу" будило во мне того изверга, который был у меня в животе. и я приходил в то состояние, о котором говорят:"кишка кишке бьёт по башке" Однажды не выдержав мук я сказал Мишке : -Ладно, Мишка, вон трактор стоит, пойдём к нему, может нас по-быстрому домой довезут. -Вы, ребята, чего хотите? -спросил дяденька поднимаясь в кабину трактора. -Бури! –выпалил мой неугомонный друг Мишка. -Зачем вам буря!?- удивился тракторист. - Чтобы домой быстрее домчаться. Мы есть хочим,- опять Мишка высунулся вперёд меня. -Понял я вас, -сказал дяденька,- только мне в другую сторону. -Тогда твой трактор пусть совсем никогда не заведётся! -съязвил мой приятель. -А ну, брысь отсюда, шантрапа!- осерчал тракторист. -Шантрапа -у попа, а ты - крыса! -Это было уже хамство с Мишкиной стороны. –Вот я вас! Тракторист замахнулся большим гаечным ключом. - Отскочив от злого дядьки на безопасное расстояние, я спросил Мишку:- -Ты зачем дяденьку крысой назвал?-спросил я Мишку. -А чаво он брысь сказал? Я что, котёнок что ли!
Когда мы с Мишкой закончили третий класс, из города Уральска приехал Мишкин брат Алексей. -Нечего тебе в этой глуши делать,-сказал Мишке дядя Лёня,-здесь ты оболтусом вырастишь. Поедешь со мной Уральск, в городе будешь учиться. В Бурёнино Мишка больше не появлялся. Был слух, что Мишка выучился на прораба и работает на стройках Уральска. Если это так, то я рад за Мишку. Тогда ему повезло- из всех наших сверстников только ему удалось выйти в люди.
- ВАЛЕНТИН,
Город Караганда находится в казахстанской степи. Там сухой и жаркий климат. Там и летом случаются дни, когда от мелких камушков, гонимых ветром, можно получить ушибы. Пыль, как туман, заполняет город, люди ходят по улицам города на ощупь, Поэтому Валька с мамкой на лето 1941года уехали на Украину к бабушке Кате. Когда над бабушкиным селом стали летать чужие самолёты, мамка сказала: "От войны надо держаться подальше. Давай, Валёк, вернёмся к папке" Мамка что-то написала химическим карандашом в его сандаликах и сказала: «Теперь Валёк твои сандалики стали твоим документом, Если ты их потеряешь, то папка тебя ни когда не найдёт.Береги свои сандалии и смотри чтобы надпись моя в них не стёрлась»
До железной дороги пришлось добираться пешком. Машин-то тогда было ещё совсем мало. Улица села, через которое они шли, была длинной. Около магазина мамка присела на скамеечку, чтобы Валькины босые ступни отдохнули. (Сандалики он теперь носил в руках) В это время над селом пролетели самолёты. Из самолётов посыпались, какие-то чурбашки. Падая, чурбашки визжали, а там, куда они падали, поднимался чёрный фонтан. Мамка встала со скамейки. В это время одна чурбашка упала не далеко от скамейки. Кто-то Вальку толкнул и он упал. Мать тоже упала. Валька с земли поднялся, а мать продолжала лежать. - стр 13
14
Пришли две тётеньки, послушали мамкину грудь, потрогали шею и сказали, что Валькину мамку убила бомба.
Потом подъехал грузовик, в котором сидели дяденьки с ружьями. Из кабины вылез ещё один дяденька, спросил у тётенек, где сельсовет и где живёт председатель. Велел тётенькам сесть в кабинку и куда-то их увёз. Тут я должен сделать не большое отступление, чтобы кое-что пояснить. С той поры, когда Валентин рассказал мне свою историю, прошло много времени, и я теперь всех его впечатлений передать слушателю не могу , поэтому в моём рассказе звучат только те слова, которые я сумел запомнить. Как он оказался за селом , Валентин не помнил. Мимо него грохотали какие-то железные машины ( Валентин тогда ещё не знал, что эти машины называются танками).
Поднимая пыль проносились грузовики с дяденьками. Всё, что вокруг него двигалось, двигалось в одну и ту же сторону. Валька подумал, что все едут в Караганду. В ту же сторону пошёл и он.. Хотелось пить и умыться, чтобы смыть со щёк грязные следы, оставленные высохшими слезами. Только ни какой воды в степи Валька не видел. -Куда это ты топаешь, малыш? - проговорил кто-то хриплым голосом над головой Вальки. Запрокинув голову, Валька увидел смуглого бородатого дяденьку. -Где твоя матка, зачем ты плакал? - продолжал участливо спрашивать Вальку дяденька, -Зачем пятки жжёшь, а обувку в руках носишь?
Обрадованный тёплому человеческому голосу, Валентин с охотой рассказал дяденьке, как - оказался на этой дороге. Дяденька дал ему напиться смыл с лица следы слёз, - сказал,- Ну, давай теперь вместе будем искать твоего батьку.
Дяденька толкал впереди себя тележку, в которой сидел смуглый мальчик. Туда же дяденька посадил и Вальку.
Мальчишку звали Стёпкой. Стёпка сказал, что дяденьку зовут дядя Рома и что дядя Рома его отец. Дядя Рома катил тележку, а Валька и Стёпка спали.
На другой день их тележку обступила шумная толпа дяденек и тётенек. Стёпка сказал, что это цыгане - его родственники --Ты тоже теперь будешь цыганом, - сказал Стёпка.
стр 14
15
Первое время цыгане в сёла, если там были немцы, не заходили. Ночевали в скирдах соломы. Холодными ночами жгли костры, чтобы не мёрзнуть устраивали вокруг них свои цыганские танцы. Тётя Лиля- сестра Стёпки- заставляла брата- и Вальку тоже- скакать вокруг огня. Она же учила их тому, что надо говорить людям, чтобы те давали картошки или яйца. У Вальки ни чего из тёплой одежды не было. Тётя Лиля раздобыла где-то для него старый ватник. Ватник был великоват, но зато в него можно было укутаться с головой, а поджав ноги спрятать от холода пятки.
Четыре года ходил с цыганами Валентин. Мамка во сне снилась ему редко, зато не проходило ни одной ночи, чтобы не приснился отец.
На каком-то железнодорожном разъезде дядя Рома сказал ему: - --Сынок, ты теперь уж совсем большим стал. Цыгана из тебя всё равно не сделать - уж больно ты сивый. Милиция уже спрашивала, откуда ты у нас. Думают, что мы тебя у кого-то украли. Ищи теперь своего батьку без нас. И, свесив свою кудлатую голову, ушёл.
Вскоре на разъезд прибыл товарный состав, в котором ехали солдаты. Договориться с солдатами Валентину было не трудно- тётя Лиля научила его многому.
В солдатской теплушке Валька пел для солдат песни, танцевал цыганские танцы, солдаты кормили его тушёнкой. В Соль-Илецке сказали , что дальше они ему не попутчики. В Караганду ехать надо по другой ветке. На перроне станции дежурил милиционер. Солдаты попросили милиционера , чтобы он посадил Вальку на поезд следующий до Караганды. Но милиционеры решили определить Вальку в детский дом.
Детские дома, в послевоенные годы, были переполнены детьми оставшимися без родителей. но продуктами питания снабжались плохо, Даже в цыганском таборе Вальке жилось сытнее.
Если у других ребят не было места, где бы они могли найти себе пристанище, то у Валентина отец был, и было неистребимое желание с ним встретиться. Поэтому, дождавшись весны, из приюта он, как сказали бы теперь, слинял.
Милиция ещё несколько раз снимала его с крыш вагонов и помещала в приюты. Но во всех детских домах с питанием было - хуже не придумаешь.
Стр 15
16
Ребята старших возрастов делали набеги на картофельные плантации колхозов. Всю добычу отдавали детям младших возрастных групп. Дождавшись благоприятных условий Валентин, пускался в бега. Так, в место Караганды, он оказался в Чимкенте.
В этом городе бродяжья жизнь Валентина закончилась. На городском рынке его опознала тётя Зина-родная сестра его матери.. Узнала она Валентина потому, что он обличием был "вылитый её сестра Варвара" Тётя Зина сказала, что в Караганду ехать не надо. Его папки там теперь нет. Он потерял продуктовую карточку. Без той карточки получить продукты питания было не возможно. Поэтому его отец умер от голода.
Тётя Зина работала на швейной фабрике. Своих детей у неё не было. И она племянника оставила жить у себя. Потом пристроила на свою фабрику учеником мастера по ремонту швейных машин и настояла на том, чтобы ходил в вечернею школу рабочей молодёжи.
К тому времени, как тётя Зина умерла, Валентин стал квалифицированным наладчиком швейных машин и закончил семь классов общеобразовательной школы.
После похорон тёти Зины, снова потянуло в странствия. До Ташкента добраться решил давно испытанным способом-в пустом товарном вагоне. В вагоне, под перестук колёс, заснул. . Проснулся на пятьдесят километров южнее Ташкента. На станции Алмазар.
Алмазар в переводе на русский означает - яблочное место, а точнее-"место, где очень много яблок Через Алмазар, кроме железной дороги, проходил Большой узбекский тракт-автомагистраль связующая Ташкент с городом Термез - самым южным городом Узбекистана.
Проезжая по этому тракту, путник в течении получаса находился среди благоухающих садов. На протяжении двух десятков километров путник вдыхал ароматом садов. Из дворов алмазарцев веяло запахом ябок. Через ограду дворов свешивались янтарные гроздья винограда, золотились персики, наполняя воздух тёплым запахом солнца. стр
17
Впервые увидев такое великолепие, Валентин подумал, что это место райское и живут здесь небожители. В этом «райском» месте решил он осесть на всегда, Но как тут обосноваться, вопрос для него был трудно решаемым.
Ни трактором управлять, ни за скотом ухаживать он не умел. Одним словом, ни земледельцем, ни животноводом быть не мог - не умел. А швейного производства в Алмазаре не было.
Ожидая электричку, я сидел на скамейке, под карагачом, бросавшим густую тень на перрон вокзала. На скамейку, рядом со мной, присел молодой, примерно моих лет, прарень. По его удручённому виду я понял: у мужика что-то в жизни неладно. Мне в моей жизни самому приходилось попадать в затруднительные положения, поэтому инициатором разговора стал я.
Я работал в хозяйстве, которому принадлежали те самые чудесные сады. Работал в должности начальника электросилового хозяйства и насосных станций, Взять электриком человека, не имеющего подготовки для работ в электроустановках. я не мог, но я нуждался в машинистах насосных станций. «Если мужик освоил ремонт швейных машин,-подумал я,-то уж водяные насосы освоит без труда.» - -
С Валентином мы условились: до первой получки он будет жить в моей семья, а там переберётся в помещение насосной станции. Насосная станция, куда я вселил Валентин, располагалась на берегу канала "Каракульдюк"-между оградой животноводческой базы и не большим селением животноводов.
На молочно-товарной ферме работала дояркой Люба - не замужняя молодая женщина. Люба, возвращаясь с дойки, заносила Валентину крынку парного молока. Через месяц общения Люба забрала Валентина на свою жилплощадь.
Вскоре совхоз построил, для обеспечения животноводства питьевой водой, артезианскую скважину. Рядом со скважиной выстроили двухквартирный дом, для операторов артскважины.
Валентин дал согласие обслуживать одновременно и насосную, и артскважину. - Стр 17 дом отдали в полное распоряжение молодой семье. 18
Обширную территорию скважины семья могла использовать как приусадебный участок. Чем семья и воспользовалась: развели скот, засеяли кормовыми и огородными культурами. Не маловажное значение для них имел и расположенный через дорогу яблоневый сад.
Одним словом жизнь моего подопечного сложилась удачно. Мы Валентином тоже были более чем довольны. Если раньше на то, чтобы поднять из скважины для ремонта насос, а затем снова опустить его , уходило два рабочих дня, то теперь бригада ремонтников руководимая Валентином справлялась со всем объёмом работ за 10-12 часов. В соблюдении техники безопасности бригадой, во время моего отсутствия, я был уверен. С приходом Валентина у меня развязались руки. Я получил возможность заниматься основными моими обязанастями-организацией безопасной и безаварийной работы электроустановок.
Люба родила Валентину, дочь Аннушку и сына Ивана. Моя крестница Аннушка выросла и удачно вышла замуж за отличного алмазарского парня.
Однако с Ванькой у нас вышла накладка. Ванька сдружился со скотниками, выучился у них водить трактор, обслуживающий нужды животноводства. Скотники приучили его курить и виртуозно крыть матом непослушных бурёнок. (Скотники не были пьющими, поэтому и Ванька остался непьющим)
Сообразительный пацан, кроме того, чему научился у скотников, ничему другому учиться не хотел. После третьего класса, в школу ходить перестал. Нас он слушал, но поступал по-своему. Трактор да коровы стали его увлечением. .
Ближайшим нашим соседом было хлопководческое хозяйство- колхоз имени Будённого. Председателем этого колхоза был Иван Тимофеевич Саулькин- может быть не самый хитрый, но самый мудрый руководитель из всех руководителей нашего района. Скажу наперёд, Саулькин превратил «пьяный колхоз» (так до него называли это хозяйство) в передовое хлопководческое хозяйство Узбекистана и получил звание Героя социалистического труда.
Став председателем колхоза, Саулькин первым делом избавился от пьяниц. Тем, кто остался, создал условия для достойной жизни. От желающих трудиться в колхозе имени Будённого не стало отбоя. стр 18
18 Иван Тимофеевич присматривался к жителям соседних сёл. Бездельников и пьяниц проживающих в радиусе 15 км, знал на перечёт. Поэтому получить работу в его хозяйстве мог не каждый желающий.
Наш Иван, едва достигнув совершеннолетия, решил жениться. Иван Тимофеевич проведав, что Ванька выбрал себе в невесты одну из красавиц его колхоза, решил, что Ванька ему нужен больше, чем совхозу Алмазар. Свадьба отшумела за счёт колхоза имени Будённого. В качестве свадебного подарка молодожёны получили в собственность дом из жилого фонда колхоза.
Теперь Валентину можно было бы жить да радоваться. . Но годы бродяжьей жизни Валентину, видимо, не прошли даром. Старуха с косой нашла его и, в самом расцвете сил, лишила жизни (Официальная версия смерти моего друга Валентина-рак желудка). Вслед за ним ушла и Люба. Наступило последнее десятилетье 20го века. Получив независимость, Узбекистан встал на путь капиталистического развитья. Хозяйство с годовыми доходами в несколько миллионов, развалили. Герой соц.труда Саулькин уехал в Сибирь.
Я выехал из Алмазара на свою родину - в Оренбург. Как теперь сложилась судьба Ивана Валентиновича, не ведаю. Надеюсь, что свою чёрную метку Валентин сыну в наследство не оставил. Стр 18
НИ КТО НЕ ЗАБЫТ. И НИ ЧТО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ЗАБЫТО.
"...да что ты знаешь о моём муже!- - - - - в голосе тёти Шуры, сквозили - - досада и раздражение,- - -лучше моего Акима в Бурёнино - - ни кого не было, а красивше его был только , - Федя-муж моей подружки Фени» - (этот разговор я подслушал случайно) - Весть об окончании войны принёс мне Витька Черемисин. Этой светлой радостью в первую очередь с кем я должен был поделиться? Конечно с мамой. Не дослушав Витьку, я ринулся на поиски мамы. Стр 18
На попечении мамы была небольшая отара ценных мериносовых овец. Овцы на опушке берёзового колка пощипывали, только что выбравшуюся на белый свет, травку. Мамка с тётей Шурой сидели на зелёной лужайке залитой весёлым светом майского солнца, беседуя о своей вдовьей судьбе.
Сияя всеми веснушками от счастья подлетел я к мамке. "Мамка, война закончилась! - выпалил новость.
. Вопреки моим ожиданиям, на лицах матери и тёти Шуры отблесков счастья не увидел. Эти некогда самые счастливые в селе женщины, к началу войны успевшие нарожать по четыре ребёнка, моей радости со мной не разделили.
Причину их апатии я понял позже: знали они, что им их красавцев мужей победа не вернёт, а всякие дяди Вани и Григории Степановичи как мурдовали их, так и будут мурдовать. Война покалечила и тех, кто оставался в тылу.
В те годы каждый трудоспособный житель села обязан был в течении года выработать сто сорок трудодней. А тот, кто не укладывался в этот минимум становился кандидатом на поездку в город Горький. И там, выбагривая из реки набухшие водой брёвна, в течение года смывать с себя позорное звание "тунеядец."
А кто в бригаде распределяет работы? Бригадир. То есть Иван Тимофеевич или Григорий Степанович. Будут у тебя к концу года те самые сто сорок тр. Или нет зависело от них. Правда, пошлют ли тебя в город Горький, было ешё на воде вилами писано. Колхозу рабочие руки самому были нужны. Имелась и более веская причина, делающая вдов покорными исполнительницами бригадирских прихотей.
У вдовушки малые детки в не натопленной избе стынут. У неё голодная коровушка мычит в хлеву. Привезти дрова из леса или сена с дальнего луга вдове нужен транспорт.. К кому пойдёт она со своими заботами? К бригадиру! Потому как, всем гужевым транспортом и всей тягловой силой в колхозе распоряжаются бригадиры.
И вот проникнувшись заботами вдовы, её бригадир Иван Тимофеевич, говорит:" на этой неделе ни чем я тебе помочь не смогу. Надо ж дать!"
А у вдовы детишки в стылой избе. За неделю они и заболеть от переохлаждения могут. И коровёнка, с голодухи, к концу недели на ноги вставать перестанет.
Вот она и решается - раз уж надо дать, так придётся. И она говорит: -Ты, Ваня, нынче вечером к моей соседке Шуре приходи. Её свекровь нынче ночью моим детишкам сказки рассказывать будет. А кто же не знает: где интим, там и беременность, где беременность, там и аборты. Аборты женщины делали друг другу сами. Других спецов, по этим делам, не было.
Сколько раз моя мамка из-за дяди Вани оказывалась на краю жизни! Чтобы мы не видели страданий нашей мамы, чтобы не слышали её воплей, тётя Ефимия забирала нашу страдающею мать к себе домой. Нам говорили, что у мамки сердце разболелось. Из-за мамкиной "сердечной" болезни мне приходилось сносить обиды со стороны родственников дяди Вани, терпеть поношения со стороны моих сверстников.
Один бесшабашный парень, Пашка Абаимов, подбивал клинья к моей двоюродной сестре Нинке. Стремясь добиться моего расположения, Пашка подарил мне свою финку. У ножа была красивая рукоятка из цветного плексигласа.
Но финку в кармане я носил не потому, что рукоятка у неё была красивая. Я вынашивал план мести. Мало того что из-за дяди Вани страдала моя мама, этот ненавистный мне дядька при мне сказал как-то, что на войне только дураки умирают, а кто по -умнее домой живыми приходят.
Я знал, что с дядей Ваней мне не справиться. Поэтому, - так размышлял: «выберу момент, когда можно будет подойти к дяде Ване вплотную и суну финкой в живот. От боли он согнётся и тогда, через спину, всажу финку в его поганое сердце" А когда дядя Ваня будет подыхать, сказажу : "Дураки умирают не только не войне, но и дома тоже!" Через неделю Пашка догадался, что для пятнадцатилетнего пацана финка -плохой подарок. И финку у меня забрал.
Я что-то уже понимал и на свою мать не злился. А вот Колька Железнов обид прощать не умел: постоянно хамил своей матери, а когда подрос, начал пить, потом и вовсе куда-то сбежал. Стр 19
На этом я мог бы своё повествование закончить. Но тогда читатель не узнал бы, что аборты - это ещё не самое ужасное, на что могут пойти женщины лишь бы их дети не голодали.
Уважаемый читатель, всё, чему я был свидетелем, я расскажу тебе вовсе не из-за желания бросить ложку дёгтя в бочку с мёдом. Я поднять наших мам на высшую ступень пьедестала хочу. Ещё хочу чтобы потомки поколения победителей знали, что война калечит не только тела людей , но души тоже.
До начала пятидесятых годов сельское население не могло покинуть колхоз и выехать в город. В городах была паспортная система, а жителям села паспортов не выдавали. А без паспорта, куда ж поедешь?
Но послевоенное лихолетье закончилось. Страна из разрухи вышла. Паспорта колхозникам стали выдавать, не спрашивая на то согласия у руководства колхозов. Сельская молодёжь в поисках лучшей жизни потянулась в промышленные районы страны.
Семейство тёти Шуры Щербининой всем своим составом снялось с родового гнезда и подалось в Среднюю Азию. Обосновавшись на новом месте, тётя Шура предоставила кров и моей старшей сестре Клаве. Летом 1954го года, с бумагами свидетельствующими о восьмиклассном образовании, и я подался в южную сторону.
В Сорочинске железнодорожный вокзал гудел, как пчелиный улей во время активного медосбора. Поезда, трогаясь с мест своего формирования, уже были забиты пассажирами. Люди ехали на крышах и в тамбурах вагонов.
Дяденька в красной фуражке (я тогда ещё не знал, что это дежурный по вокзалу), чтобы пройти к выходу на перрон, должен был перешагивать через тела людей распластанных на деревянном полу станционного помещения. Достать билет на пассажирский поезд не было никакой возможности.
Кроме пассажирских поездов, между Куйбышевым и Ташкентом, курсировал ещё и почтово-багажный, к которому было прицеплено три пассажирских вагона. Этому поезду народ почему-то присвоил имя Алексея Максимовича Горького. "Максим Горький" по пути следования кланялся каждому встречному столбу, у каждой встречной шпалы спрашивал разрешение на дальнейшее следование. Поэтому его вагоны редко когда видели транзитных пассажиров. Народ считал, что лучше двое суток бесплатно дышать свежим воздухом на крышах курьерского поезда, чем, за деньги, неделю париться в душных вагонах "Максима с Горького"
Пока я пять суток кантовался в Сорочинске, пристанционные клопы столько высосали с меня крови, что я стал бледным, как узник казамётов острова Ильф.. И я решил: лучше долго ехать, чем долго кормить своей кровью клопов. "Максим Горький" был несказанно рад такому моему решению.
Я наживал синяки на жёсткой второй полке мерно покачивающегося вагона. За открытым окном медленно вращались выжженные солнцем степи Казахстана, проплывали телеграфные столбы, с сидящими на их верхушках большими степными птицами-беркутами.
Где-то в районе Казалинска, тоскливые казахские степи сменились бескрайними водами вышедшей из берегов реки Сыр-Дарьи. Чугунка в те годы была одноколейной. "Максим Горький" подолгу стоял на полустанках, пропуская мимо себя как встречные, так и попутные поезда. За время стоянки я успевал вдоволь насладиться прохладой придорожных вод. Дикие утки уступив мне место подле насыпи, отплывали на три-четыре метра и, погрузив головы в воду, хватали широкими клювами, проплывавшую мимо них живность. Над гладкой водной поверхностью, будто поплавки рыболовных сетей, покачивались их серые гузки. А я , опустив свой любопытствующий нос в лоно сырдарьинских вод, наблюдал за стайками полупрозрачных мальков рыб мельтешивших перед моими глазами.
Нынче путешествуя по железной дороге, мы начинаем ощущать движение только после того, как состав выкатиться за станционную стрелку. В прежние времена на то, чтобы плавно сдвинуть состав с места, у локомотива мощей не хватало. Поэтому машинист толкал вагоны в сторону обратную движению и, пока ещё лязг буферов катился в хвост состава, резко бросал машину вперёд. Громкий мат пассажиров был следствием таких манёвров.
Обычно люди в пути, кто с помощью карт, кто с помощью бобов, стараются предугадать своё будущее. Мне гадать нужды не было, я и без гаданья знал, что жить буду у двоюродной сестры Насти, из Ташлы переехавшей в какой-то город Янгиюль и, вместе с её сыном Колькой, буду осваивать профессию фрезеровщика.
Поэтому я был безмятежен и бессонница меня в дороге не мучила. На каком-то разъезде, при манёвре машиниста, я так треснулся головой о перегородку вагона, что морфей, прикайфонувший на моих ресницах, с перепугу ,шарахнувшись о противоположную перегородку вагона, вылетел в окно.
С нижний полки до моего сознания стал доходить разговор двух женщин. --Эх, подружка, знала бы ты, как мне достались мои детки, обревелась бы! -Что и говорить! - послышался окающий голос другой женщины, - ростить детей в те годы было всем не легко, -- Тяжело было всем. знаю, но испытать такое, что испытала я, пришлось не многим. Послышались всхлипы. --Что ж такого особенного было в твоей жизни, - в голосе говорившей слышны были нотки сомнения, - расскажи. -Рассказала бы, да уж больно вспоминать горько и рассказывать стыдно. --А ты всё-таки расскажи. Авось, полегчает. А насчёт того, что стыдно, так я ведь скоро сойду и вряд ли когда мы снова встретимся. -Ну, ладно только ты на меня не смотри. Я невольно становился слушателем чужих откровений. и почувствовал себя, как бы в чужой тарелке. Мне, наверное, надо было дать понять женщинам, что в вагоне есть посторонний, но тогда они засмущались бы и слёзы рассказчицы остались бы невыплаканными. Я стол тих, как летучая мышь в чулане.
Рассказчица, помолчав минуту, толи собираясь с духом, толи обдумывая с чего начать, заговорила: --В войну я жила в Ташкенте. Ташкент всегда был городом гостеприимным. Приезжих в годы войны было, пожалуй, больше, чем нас, коренных жителей. Туркменский базар
находится в самом центре города. По пятницам каждый, кто продирался к прилавкам, глох от галдящей на разных языках толпы. Сами узбеки народ не воровитый, зато среди приезжих воров было пруд - пруди.
В один из базарных дней меня обворовали: срезали сумку с продуктами и продуктовыми карточками. Конешно, купить овощи или фрукты можно было и без карточек. Только без хлеба на одной капусте долго не протянешь. Соседка Катька, увидев моих детей, сказала:- -Пока ты получишь новые карточки, кормить тебе будет уже некова. -и дала совет:--Иди,-говорит,- на Бешагач, ты там, наверно, бывала и скульптуру девушки с веслом видела. И скамейку, окало той скульптуры, знаешь. Вот иди и садись на ту скамейку. К тебе подойдёт мужчина. Он тебе предложит помощь. Чай, не красна дева, сама знаешь за что.
Ближе к вечеру ко мне на скамейку подсел мужичонка пахнущий укропом и солёными огурцами. Сговорились мы с ним за три килограмма риса. Мужичок в энтом деле оказался человекам опытным, только больно уж слабым. Закончив процедуру скачек, мой наездник и говорит: -Теперь иди подмойся,- и втолкнул меня в дверь другой комнаты.
А сейчас, уважаемый читатель, я попрошу тебя: не торопись вешать на меня ярлык пошляка. Если ты склонен к ханжеству, то лучше эту мою повесть отложи в сторонку. Потому что дальше я буду говорить о том, что и мне слушать было противно. --Влетев в комнату, я голая упала на пол. хорошо, что на полу был расстелен толстый ковёр. Поднимаясь с ковра, я встала на четвереньки. Тут на меня сзади, с рыком, накинулась какая-то зверюга. И я почувствовала, что в меня входит что-то твёрдое, как капустная кочерыжка. Повернув голову, увидела огромную собачью морду, пасть полную белых зубов и красный язык, свешенный набок. Стоило мне шевельнуться -раздался грозный рык зверя. Хозяин крикнул:" Не дёргайся- порвёт!"
Затылком я чувствовала горячее дыханье зверя, на маю голую спину стекала слюна псины, меня сковал страх. Я боялась шевельнуться.
Когда псина соскользнула с моей спины - я голая рванула в коридор. Меня тошнило, от меня пахло псиной. Мой благодетель подал мне моё платье и сказал, «возьми свой рис" Я хотела крикнуть: жри сам! Но говорить не могла. Обида и ярость душили меня.
В трамвае народу было не много. Я осталась стоять на задней площадке. Но пассажиры, казалось мне, чувствуют запах псины и с недовольством поглядывают в мою сторону.
Если бы не думка о детях, утопилась бы в Анхоре. Но мои детки голодали, и я снова села на ту скамейку.
В моей памяти возник образ дяди Вани, и я тогда очень пожалел, что не довёл свой замысел до конца. --Когда мои детки подросли,- уже сквозь рыдания продолжала рассказчица,- сын Катьки открыл им тайну их благополучного существования. И мои дети стали меня презирать. Сначала отказались садиться со мной за один стол, потом и вовсе ушли из моего дома. Теперь я совсем одна и на прощение деток уже не надеюсь.
Когда рассказ попутчицы закончился "Максим Горький", уже стоял на полустанке с мягким, милым названием"Чили". Женщины пошли осматривать столы с выложенными на них фруктами и другой разнообразной снедью. Воспользовавшись их отсутствием, я перешёл в другой отсек вагона.
ПОСЛЕСЛОВИЕ. Если уж мы говорим, что ни кто не забыт и ни что не забыто, то давайте будем помнить и о тех, кто родившись в предвоенные годы, оставшись без опеки своих отцов, выжил; поднял целину, освоил просторы Сибири, проложил дорогу в космос. О том, какие гнусности творили над вдовами, не попавшие на фронт, бывшие друзья их мужей тоже надо знать и помнить.
ВКЛАД В НАШУ ПОБЕДУ. Героев, павших в битвах, прославляя, оркестр поёт литаврами звеня. Бессмертный полк по площадям шагает, в нём наш, советский, бог, моя Россия, я. Был я в детстве конопатым, будто мухами засижен. Под соломенною шляпой прятал я свой чубчик рыжий. Суховеем степь дышала. Жар валИл, будто из печки. Муха! мне надоедала, в траву прыскали кузнечики. Пот бежал по спинке носа. Я спешил на помощь маме. В день урочный сенокоса. Запасались мы кормами. Позже в хлебную страду, зерно грузил, метал солому, на высокую скирду. Батьки наши немцам били по фашистским наглым рожам. Мы про игры позабыли- И трудом своим их били тоже. А теперь с отца портретом