Любовь- кольцо. Деревенский тетраптих

Марина Аржаникова
                1.
               
                НИНКА
               
Я её увидела первый раз в сельмаге, она что-то покупала. Кажется, конфеты, шоколадные, дорогие, их никто в деревне не брал.

- Белой ещё дай, бутылку, - сказала она в конце.

Она все сложила в сумки и пошла по дороге, по пыли, было очень жарко, и глаза её прозрачные, выцветшие, почти белые, полоснули меня, но безразлично, когда она развернулась у прилавка в сторону двери.
Никак она не походила на  деревенскую Мессаллину, на страстную распутницу, грозу семей и холостяков, спокойная, равнодушная какая-то, что в голове - не поймёшь. Я рассматривала, жадно, в упор, пока она стояла в очереди.
Лицо её грубовато, хотя правильно, с точки зрения правильности черт: прямой нос, точеный подбородок, (мужской даже), высокие скулы, губы, небольшие, в трещинках, стройная, и плечи красивые, хотя руки обычные, деревенские, ни ногтей, ни маникюра, видно, что землю знают. А вот румянец, темно-красный, как бок у переспелого  персика, с царапинками, чуть обветренный, горел на бледном лице вызывающе ярко, завораживал, сбивал с толку. Все вместе это давало ощущение какой-то особой, ненашенской красоты, и все это видели, и понимали.

Продавщица обслуживала ее поджав губы, что-то  молча заворачивала, и бросила сдачу так, что мелочь рассыпалась вокруг блюдца, и катались копейки, а та, молча сгребла её в карман платья, не сосчитав, и даже не дождавшись, когда с рёбер копейки эти улягутся.

Она вышла, и тишина облаком повисла в воздухе.

- Оттого и щеки, что пьёт.. Вон, горят.. Тьфу, - сказала, наконец, бабка в очереди.
- Так а че ей.. Ни детей, ни скотины, - ответила другая. - Гуляй себе, мужиков уводи. От стыда и горят.

- Да какой стыд? - наконец, открыла рот продавщица. - Каждый день берет!  И все белую. Она прихлопнула ладошкой распоясавшиеся монеты.


Я вышла из магазина, и шла за ней, мне было в ту же сторону.
У неё была красивая походка, цветное платье, только туфли сбитые, потрепанные какие-то.

А разговоров было много, все говорили, охотно, с азартом, гудела, можно сказать, деревня, потому что поселился у неё сам глава сельсовета, и это было неслыханно, дерзко, навиду, и даже нагло. Старые люди просто отворачивались, уходили, охая, увидев, другим была радость, каждый день новые разговоры, детали, как провожала, как встречала, как у калитки стояла.
Но она как и не менялась, ходила все в том же цветном платье, до магазина и обратно, в старых черных туфлях. Смотрела вникуда белыми глазами.
Говорили, что в дом, где Нинка живёт приезжала райкомовская "Волга", что двое выходили, и час там пробыли, в доме, и она не провожала, "не вышла", и он тоже. Говорили, что "уговаривать приехали", что "скоро сымут", много что говорили, но глава каждое утро на работу, и принимает, как положено,  но "в глаза не смотрит, стыдно мужику", а она вечером у калитки стоит, встречает.
Околдовала Нинка, а самой уж тридцать, первый муж спился, попал под колеса.. На кладбище ходит,  на могилу к нему.
Там и подвораживает, говорили...

А вечером я была свидетелем сцены, некрасивой, и наверное, очень болезненной для любой женщины, когда пришла жена председателя, и плакала, почти висела на заборе, а он отдирал её руки от штакетника и говорил, повторял - "Иди домой, иди домой, Люся"...               
Она привела с собой детей, и те сидели на лавочке и тихонько выли, держась за ручки. Потом вышла Нинка, взяла его за плечо, как-то очень нежно, мягко, дотронулась, не по-деревенски, ничего не сказав, только глаза-озера, прозрачные, то ли бесстыдные, то ли любящие, не поймёшь, как накрыли они его, потопили, и он как теленок пошёл за ней в дом, большой и сильный.
А я вся сжалась, и сердце стучало, и я видела в окошко, как дети вели маму, по пыльной дороге, держались за платье, и мать плакала в голос, а была она учительницей.
Через месяц мы уехали, "перекинули" нас в другое место, собрались в одночасье. А через два года случайно, проездом, или ещё по-каким делам были в этом селе. Там был уже другой председатель..

- А Нинка? - спросила я.

- Какая Нинка?- ответили мне.

Мы затарились в магазине, накупили шоколадных конфет, затянули рюкзаки и уехали.


                ОБРЫВ

Рая, Раиса, была одна дочь у Никитиных, и то нездоровая родилась, ходила плохо, потом вовсе обезножила, села, и не встала больше. Была она кудрявая, как кукла, ей из Москвы, через райком сельский, привезли коляску, да такую, что получше автомобиля будет, приходили смотреть сельчане, садились, ехать пробовали, качали головами в восхищении, завидовали . Рая сидела в ней как куколка, и быстро научилась управлять, и говорили, что коляска эта "навырост", меняешь там механизмы какие-то, и она раскладывается, и больше становится.
Кода Рае 17 исполнилось, она в белом платье сидела на выпускном, кудрявая, куколка и есть, и веселилась, и смеялась со всеми, только не танцевала.
Георгий был старше её на год, их семь человек из предыдущего выпуска тоже пришли на выпускной, показать себя, кто из района приехал, кто из своей же деревни, а Георгий из города, учился там в училище на техника-механика.
Он что-то поправил Рае в механизме и Рая пригласила его в гости, на чай.
Они пили чай, Георгий стеснялся, о городе почти ничего рассказать не мог, а Рая показывала книги, и даже вырезку из газеты, где писали о ней, как о победительнице конкурса по сочинению о родном селе, где она заняла первое место. К ней даже приезжало районное телевидение, девушка с микрофоном и мужчина с большой камерой.
Потом Георгий уехал, в городе у него была Галя, сокурсница, бойкая, разговорчивая, тоже кудрявая, почти как Рая, только спортсменка, бегала кроссы и занималась лёгкой атлетикой.
В октябре пришло письмо от Раи, Георгий читал его в туалете, потому что Галя уже почти жила у него,  потом выбросил. А потом приехал в село и пошёл к Рае. Рая сидела с перламутровыми губками, вся воздушная, с книгой на коленях.

- Как ты живёшь? - спросила Рая.

Он катал Раю по деревне, подвозил к высокому живописному обрыву, они смотрели на заход солнца, и отблески его в низкой воде.
В марте они поженились. Георгий бросил училище, был подле Раи, родители её поддерживали достаток, и говорили, что Георгию незачем работать, дома мужские руки всегда нужны.
Галя же, пострадала маленько, потом вышла замуж и родила мальчишку.

Он мыл её утром, причесывал, доставлял с почты книги.
Вскоре стали к Рае гости приезжать, сначала с района, потом с другого, а потом и вовсе организовала в деревне День  Книги, так не только с райцентра, из города приехали, и известный писатель- "деревенщик", целовал Рае руку.
Праздник удался.  Рая сидела в своём кресле как королева, Георгий накрутил ей с утра большую прическу, с бигуди и начёсом, и обращались к ней "Раиса Владимировна",  и по очереди катали коляску, и Раиса Владимирова говорила, негромко, даже специально тише, рассказывала, и остальные бежали, и прислушивались, вытягивали шеи, и это нравилось Рае.
А Георгий таскал книги, столы, карандаши с бумагой, тянул микрофоны, всегда рядом, если ещё-куда сбегать.
А вечером Раиса распускала волосы, сидела у зеркала в прозрачном халате с оборками, с блестящими глазами, загадочно улыбалась, и Георгий нёс её на руках на кровать, и он должен был любить её, пока она не задохнётся, долго, пока руки её не падали вниз, с кровати. Он и ждал и боялся этих ночей, и прикован был словно, и к ней, и к железной, с шишечками, кровати.
А утром Раиса Владимировна уже сидела убраная, и беседовала с пионерами, или начинающими писателями, внимательная и аккуратная.
Иногда Георгий ездил в райцентр, за лекарствами, или с какими-другими поручениями от Раисы, там встречался с Галей, они сидели на лавочке, ели мороженое и галин мальчишка крутился рядом..
Он был копией Георгия, и Георгий откусывал мороженое, и кусок холодного  мороженого застревал у него в горле, а по щеке текла горячая слеза.
Галя молчала. Но он и так знал, что это его сын.
Вечером он приезжал, и Раиса присматривалась, принюхивалась, раскрытая книга лежала у неё на коленях.

- Я хочу чая,- говорила Раиса

И Георгий лез в сервант за чашками.

- Запомни, - говорила Раиса,- если что удумаешь, я на коляске к обрыву.

И Георгий понимал, она сделает, доедет, механизмы у коляски хорошие.
И они пили чай.

                ЖЕСТОКИЙ РОМАНС

Я часто их видела вместе, они гуляли, шли за ручку, в не очень чистой одежде, в каких-то робах, растянутых кофтах, с натруженными, и неотмываемыми от земли, руками. Она сама была похожа уже на мужика, работа крестьянская, да и выпивка, считай, каждый день, в штанах мужских, а дед - и вовсе беззубый.               
Гуляли по деревне, после работ, здоровались, довольные, и уже попахивало, самогончиком, или водочкой, что было. Но были они счастливые, шли "за ручку"  и собака за ними ходила, Шарик, старая, хромая, огрызалась на прохожих, словно их оберегала от осуждающих взглядов. Хотя, никто и не осуждал, жили да жили, как многие.

- Когда мне песни споёте?? - спрашивала я каждый раз, и каждый раз они останавливались, изумлялись, переглядывались и довольные, отвечали :

- Так обещанного три года ждут...

Подожду, говорила. И на следующий год приезжала по делам своим, и они шли, видели меня, здоровались, и я говорила, жду-жду, готовьтесь. И опять они изумлялись, останавливались, переглядывались..

Хорошие были старики, нетрезвые, добрые.
А деревня-то была красива!! На лугах стояла, как бархатом устлана была, и дома ровные, крепкие, наличники подкрашены, сирень облаком тучится, тесно ей в палесаднике. И небо, синее-синее.
И они, по деревне, гуляют.

Только мне историю рассказали, ты говорят, все с ними здороваешься, здороваешься, а ты знаешь, что она за убийство отсидела?
Рассказали, что бабуля-то моя, на гулянке, только сам с фронта вернулся, (и гуляла вся деревня), ножом пырунула Верку, сестру свою двоюродную, что та к её Семену липла, висла на нем.  Санька её жених, пропал без вести, вот она и перекинулась на Семена.
А Мария, красавица, прождала четыре года, все окна проглядела, встретила, и взялись за руки, и наглядеться не могли - рук не разжимали, как наскучались.
А гуляли в избе у Фоминых, так Семён подпил, а сестра липнет, липнет, он и взял её за талию. А Мария увидела и нож схватила со стола, и со всей силы ударила, пырнула.

Дали ей пятнадцать, Семён горевал, проклинал себя, а потом стал с сестрой жить, та поправилась, стала кособокая. Не дождался Марию.
Она пришла, когда, (видать, раньше выпустили), худенькая, все молчит, все ей тут же выложили, порассказали. Она на ферму скотницей, и молчит, не ищет, ниче, а Семён затаился, тоже замолчал, а потом прогнал сестру, и в ноги к ней, к Марии.

 Так и ходят до сих пор вдвоём, за ручку, надышаться не могут.
Вот она, песня-то, и слов не выкинешь, и не добавивишь.
Год назад опять была, здоровались, улыбались, но без Шарика, околел, говорят...


                ЛЮБОВЬ - КОЛЬЦО

Лена нашла кольцо. Прямо в слизистой жиже, на берегу Кии, даже подскользнулась, и тапок увяз, засосало его, и Лена шла в одном тапке в деревню, крепко зажав кольцо в кулаке. Дома вымыла, начистила порошком зубным, и оно блестело, а на внутренней стороне буквы были мелко, или циферки.
Лена села у окна и задумалась. Если маме сказать- отберёт, пропьют с отчимом, а бабушке говорить Лена не хотела. Потому, что бабушка погладит по голове и скажет - "Касата моя, кровинушка, не доглядела мамку твою, дура я старая, теперь и ты через неё мучаешься..."
Лена не хотела это слышать, потому что знала уже наизусть, и надоело, хоть и  любила бабушку.             

Кольцо положила Лена в коробочку, там, где засушенная бабочка, и спрятала под матрас.
Вечером в деревне поднялся крик, вытащили утопленника, и все сбежались на берег, и взрослые, и детвора впереди, уже давно никто не топ в деревне, а на утопленника посмотреть, как на пожар, в деревне, все сбегались...
Вытащили женщину, покойница была "неместная", и волосы длинные, черные, один туфель на ноге, с тонкой застёжкой, и за волосы коряга зацепилась..
Детей отогнали, приехали с района, начали расследование. Вся деревня волновалась, говорили , что приезжали городские, жгли костры, и Лена даже песни слышала:

       "Васильки- васильки
       Сколько вас выросло в поле"..
        И еще:
        "Мы собирали их с Олей"..

Стало страшно, Лена вытаскивала коробочку, рассматривала кольцо, а утром пошли разговоры, что поймали одного, "арестовали", Лена видела, его вели, и он держал руки за спиной, и шёл, белый весь, и глаза как у волка, так казалось Лене.
На следующий день оцепили место у спуска к реке, никого не пускали, и целая кампания молодых толклась вместе с милицией, а один был с гитарой, и гитару милиционер вырывал у него из рук, а он отдавать не хотел. Потом все успокоились и долго что-то говорили и показывали, и ходили по много раз к реке. У реки , внизу, стояла деревянная лодка.

А вокруг цвели кувшинки, особенно где река сужалась, они были как из сказки. Был лёгкий ветерок, волосы у Лены растрепались, коса, неплетеная со вчерашнего дня, рассыпалась и била по щеке... Она помнит, как они катались с папой, на деревянной лодке, папа был молодой, в рубашке с вышитым воротником, он вёл лодку, красиво заворачивая, руля вёслами, и Лена слышала всплеск воды, и мурашки шли по рукам и ногам..

Все спустились к деревянной лодке. Там была одна женщина, девушка, в платье в горошек, и короткостриженая, в деревне так не стриглись.. Она что- то кричала, Лена расслышала:

- Алёшка, Алёшка!

И девушка плакала, а милиционер все что-то записывал, а потом ушёл вместе с гитарой.
Когда все ушли, Лена спустилась, и нарвала кувшинок у берега.
Лодка стояла, вода приплескивалась, легко билась о бортик

       "Не надо так сильно любить
        Любовь не умеет шутить"..

Пел тогда парень.

Утром Лена проснулась, взяла коробочку и пошла на берег. Все уже были на берегу, и ещё новые люди. Лена постояла, потом пошла потихоньку, а потом совсем  уверенно, и протянула милиционеру коробочку. Он удивился, подозвал другого, и девушку в горошек, и объяснял ему что-то, о чем шепнула Лена.
Девушка в горошек, когда ей кольцо показали, подняла лицо, замерла, и снова  заплакала, и кричала - Алёшка! Алёшка!!!
 И её увели.

Лена спускалась с горки, голоса оставались позади, ей не было страшно, она думала о том, что у мамы не было кольца, хоть она и женилась два раза, а у бабушки было, и она его не снимала никогда, и оно вросло в палец, и Лена боялась на него глядеть, когда бабушка его пыталась крутить на пальце.
Кольцо одевают когда любовь, понимала Лена. Бабушка говорила, что ей дарил дедушка, но дедушку Лена не видела, он умер когда Лена ещё  не родилась. Лена понимала, что любовь это больно.
Кувшинки задумались и склонили головки.
Дома Лена поставила их в воду и трогала пальчиком прохладные, темно- жёлтые цветки.
- [ ]