- АНТОН, - завела с утра свою пластинку Марфа Алексеевна, - сколько можно просить? Сбегай ты, наконец, к ветеринару! Пускай посмотрит, когда корове телиться. - Она поставила на крыльцо полное ведро воды, что принесла с улицы из водопровода, с трудом разогнула спину. - Не просмотреть бы. Измучилась я по ночам-то в сарай бегать. А ты завалишься на постель, как медведь в берлоге, бульдозером не сковырнуть.
- Никакого на тебя угомону! - вышел из сенок Антон Петрович. - Сказал же, схожу. И кто это хоть раз пытался медведя бульдозером в берлоге сковырнуть?
- Какая уж неделя пошла, - не отреагировала на реплику мужа Марфа Алексеевна, - а ты всё обещаниками меня потчуешь. Прямо чиновник! Но у того хоть зарплата людская, а ты со своей мелко плаваешь, задница голая видна.
- Зато я ныряю глубоко! - не сдавался Антон Петрович.
- Или ты идёшь, или я! - не давала спуску Марфа Алексеевна. - Но я всё сделаю по-твоему, учёная теперь! Как за порог, так сразу загуляю!
- Ой, ой! Загуляет она! С кем это, интересно?
- Много будешь знать, скоро состаришься. Когда ты с работы пьяным приходишь, что я от тебя постоянно слышу? Ребята угостили! А почему твои ребята не могут угостить меня? Да и товарки найдутся!
Марфа Алексеевна направилась к калитке, давая понять, что ни минуты более не шутит.
- А ты завтрак сготовь, детей накорми, у скотины в пригонах прибери и за квашнёй поглядывай. Чтоб всё было чин-чинарём, пока я гуляю!
Ведь знала, чем мужика донять!
Антон Петрович опрометью кинулся вслед за женой, зацепился за ведро с водой и загремел вместе с ним с крыльца. Когда он поднялся с дорожки, подбежавшая Марфа Алексеевна хохотала до слёз.
- Вылитая собака, - приговаривала, - сорвавшаяся с мостка в реку! От хвоста до ушей мокрый!
Разобидевшийся Антон Петрович с руганью скрылся в бане, а через несколько минут вынырнул оттуда в сухой одежде и прямиком помчался к калитке.
Спусковой крючок, приведший живой механизм Антона Петровича в движение, был запущен, программа в его мозгах сработала: почти добровольно он пошёл-таки к ветеринару Николаичу, чтоб тот пришёл на корову посмотреть.
У ветеринара дорога к любому двору односельчан обязательно пролегала через магазин. Так было и на этот раз. Николаич с Антоном Петровичем были в двух шагах от «Марии», когда из приоткрытой двери подсобки с сосиской в зубах бешено выскочил огромный рыжий кот, и вслед за ним тянулась длинная связка сосисок. Приотставший от ветеринара Антон Петрович, сам того не ожидая, стремглав преградил воришке дорогу, схватил его и прижал обеими руками к груди.
Подскочившая продавщица Шурка дёрнула за крайнюю сосиску, но кот не отпускал; шерсть на нём стояла дыбом, того и гляди, вырвется из плена Антона Петровича и яростно набросится на Шурку. Из подсобки выскочила вторая продавщица, и вдвоём, при молчаливом созерцании ветеринара, женщины отобрали у кота его добычу. Шурка при этом ещё и погрозила кулаком.
- Вот и сделай доброе дело, - возмутился ветеринар. - Мы поймали воришку, и нам же вместо того, чтоб бутылкой отблагодарить, кулак кажут. Сосиски-то нынче, что золото, дорогие.
- Вам спасибо, конечно, - Шурка снова едва не ткнула кулаком в кошачью морду, - но угрозу я демонстрирую не вам, а вот ему.
Антон Петрович отпустил кота, и тот, долетев до земли, стремительно исчез за углом.
- Кошачье отродье, - возмущалась Шурка, - на секунду только отвлеклась, дверь не прикрыла, и на тебе!
- Давай! - ветеринар протянул руку, намекая на бутылку водки.
В магазине Шурка сразу же выставила бутылку на прилавок.
- Берите и исчезайте, только, я вас заклинаю, никому не говорите, а не то засмеют нас.
- А то мы без понятия! - ветеринар был донельзя доволен.
Едва Антон Петрович с ветеринаром вышли из магазина, к ним, как чёрт из табакерки - то ли в окно подглядывал? - выскочил из-за угла Третий. Он всегда ошивается у магазинов со своим стаканом. Имени и фамилии его мало кто помнит - Третий да Третий; потому что не упускал случая навязаться таковым в кампанию, планирующую напиться.
От магазина троица прямым ходом направилась во двор Антона Петровича - посмотреть на корову. Антон Петрович, поздоровавшись с ветеринаром, так ему и сказал: «Пойдём на корову посмотрим, пока баба не выгнала меня из дома».
КОРОВА никак не отреагировала на появление мужиков, даже голову не повернула в их строну.
- Ты гляди, какая гордая! Могла бы и поздороваться!
Третий подошёл к лежавшей корове, стал на четвереньки и поцеловал в лоб.
- Щас мы на тебя смотреть станем. Хозяин просил! - Третий обнял корову за шею.
Корова недовольно мотнула головой так, что с головы Третьего слетела кепка.
-Ты бы, матадор несчастный, ретировался поскорее, пока тебя на рога не подняли! - предложил Антон Петрович.
Оставаясь на четвереньках, Третий попятился от коровы, но подниматься не стал.
Ветеринар покачал головой:
- Свяжись, я извиняюсь, с дураком, сам таким будешь.
- Николаич, - обнял его Антон Петрович, как сына родного, - хватит балантрасить попусту. Подходи, смотри нашу кормилицу.
Ветеринар обеими руками отодвинул хозяина от себя:
- Не засти! Смею уверить: даже из-за ваших совершенно не спортивных телесов, я извиняюсь, в моём обзоре нет коровы.
Крутнувшись, Антон Петрович не удержал равновесия, споткнулся о Третьего и кубарем перевалился через него.
Будь у коровы возможность, она непременно заткнула бы свои уши. В общем, наслушалась она нелестных слов в адрес и Третьего, и свой, и хозяйки Марфы Алексеевны.
Антон Петрович, надо признать, умел бурно выражать свои мысли вслух. При падении рука его попала в недавнюю коровью лепёшку и теперь, поднявшись с земли, он смотрел на перемазанные растопыренные пальцы, не зная, что делать. Мытьё рук в доме означало безоговорочное его пленение Марфой Алексеевной, но кто же в таком случае сдаётся добровольно? Разозлившийся Антон Петрович шагнул к ветеринару. Тот посторонился, взял пучок соломы из коровьих объедков, протянул хозяину:
- Накось вот, оботри хоть пока, а под берег спустимся, в речке отмоешься.
- Ты корову-то смотреть будешь или ограничишься пустыми советами в мой адрес, ядрёна вошь? Как-нибудь отмою руку без тебя.
- А чё её смотреть, - удивился ветеринар, - все они одинаковые, а я на них насмотрелся за свою долгую практику.
- Зачем тогда шёл? Бутылку Шурка дала, да я купил, наперёд угостил. Просто так? Ещё этот вот - Антон Петрович едва не пнул Третьего, но тот заметил, отодвинулся.
- Не бейся ты, как слепой козёл об ясли! Сладим!
- С-с-ладим! - еле выговорил Третий. Его совсем развезло, и он даже не пытался встать, продолжал стоять на четвереньках.
- Не конь, так и не лезь в хомут, - обозлился на него Антон Петрович.
- Л-л-адн-но! - покорно согласился Третий, и повалился на солому.
- Чё дальше? - полюбопытствовал Антон Петрович.
- А ничё! Я на корову-то посмотрел, как ты хотел, - ветеринар был серьёзен, - но я не знаю, что с этим делать.
- С чем? - не понял Антон Петрович.
- С поглядом, я извиняюсь в новый раз!
- А дальше? - не отставал Антон Петрович. - Когда же кормилица наша наследника принесёт?
- Какого такого наследника?
- А как же ж?! Есть у коровы пригон с сараем, как у всех людей? Есть! Продадим корову, телёнку всё достанется!
- Сколько коров лечу, - удивился ветеринар, - ни разу, я извиняюсь, про ённых наследников не слыхал.
- А я, - опять разозлился Антон Петрович, - сколько держу коров, никогда не имел дело с тебе подобными.
НАЗРЕВАЛ СКАНДАЛ, но тут к пригону подошла хозяйка, и мужики вы-нуждены были успокоиться.
- До чего, Александр Николаич, додумался? - поинтересовалась Марфа Алексеевна. - Вижу, вы тут отчаянный базар на ровном месте развели. Когда корова отелится?
Ветеринар мельком взглянул на корову.
- Если она стельная, а она, насколько мне позволяют определить мои ветеринарные познания, всенепременно стельная, то она обязательно должна отелиться, я извиняюсь.
- Да ты просто безжалостный, без чести и совести коновал! Я без тебя и твоих глубокомысленных познаний знаю, что должна будет отелиться. Тебя за этим, что ли, мой охламон, я не извиняюсь, - не сдержалась Марфа Алексеевна, - привёл?!
- Ваш, извиняюсь, Марфа Алексеевна, охламон, как вы только что изволили совершенно небрежно о своём муже выразиться, меня привёл совершенно за тем, чтобы я на корову посмотрел. Он так и сказал: «Пойдём, на корову посмотришь». Я посмотрел. Об определении сроков стельности я только что от вас услышал, - ветеринар был сама вежливость. - Так что я умываю руки, уважаемая хозяйка. А что касаемо вашего в мой адрес недвусмысленного оскорбления моей же дипломированной личности, осмелюсь резко протестовать. Но на дуэль я вас вызывать не стану. Лишь слегка, я извиняюсь, замечу в ваш адрес, что и вы будете хороши: голодного от пьяного отличить не умеете.
- Да когда ты успел измазать-то руки? - почти негодовала Марфа Алексеевна и, замешкавшись на мгновение, воскликнула: - Так ты оголодал?! Поэтому тебе память отшибло? - она засмеялась. - Я спасту тебя, щами накормлю.
- Какая вы, право, я извиняюсь, несообразительная, - ветеринар не повышал голоса, не менял выражения лица. - Если вы изволите уделить мне минуту вашего внимания, я сумею популярно объяснить. Сия поговорка про голодного и пьяного означает, будет вам теперь известно, я извиняюсь, рассказать о проблеме, о возникновении причины, которую мало знают.
- Послушай, Николаич, может, хватит мою бабку мордовать своими мудрёными побасками? Я тоже, конечно, очень даже дико извиняюсь, но я, с места не сдвинувшись, вспомнил, как дорогая моя Марфа Алексеевна - вот она стоит перед тобой собственной гражданской личностью, не далее чем анадысь наказывала мне поросят подкастрировать.
- Ну…
- Правда, Николаич, удружи. И с коровой разберись, - подхватила Марфа Алексеевна, - с моим-то охла… мужиком каши не сварить, а пока ты тут, сделал бы доброе дело.
- А?
- Будет тебе бутылка, будет! И за коновала потом извинюсь, коль сделаешь всё по-людски.
- Много? - ветеринар хотел знать количество поросят, которых требовалось кастрировать.
- Много не налью, - не поняла вопрос Марфа Алексеевна, - но обидеться не успеешь! Прям щас и побегу до магазина! Только одёжу с обужей поменяю на выходные в народ.
- Однако, - покосился ветеринар, и улыбка осветила его лицо. - Ну, так с Богом!
- А не мало будет? - подал голос Антон Петрович.
- Чего? - не понял ветеринар.
- Если с Богом делиться придётся, бутылки маловато будет.
- Мы как-нибудь сообразим, не первый день замужем! - ветеринар осмотрелся. - А где поросята?
- Ты иди, бабка, иди. Мы тут без тебя управимся.
Проводив взглядом уходившую жену, Антон Петрович повернулся к ветеринару:
- Сараюшка поросячья, ясно море, не хоромы, совсем курушка. И пригон небольшой. Они там, за огородом.
- Мужики! - к пригону подошёл Филипп Филипыч, сосед, по прозвищу Двойной Филипп. - Чем помочь могу? - Он весело поздоровался.
Антон Петрович ознакомил гостя с предстоящей операцией поросят.
- Вовремя на работу не пошёл! - Двойной Филипп потёр довольно руки: - Дай, думаю, к тебе загляну. Где Николаич, там обязательно мужицкая сила нужна.
«У тебя её отродясь не было, просто водочный запах почуял! - подумал Антон Петрович, - но хоть и лядащий, а всё-таки мужик, поросят из курушки выгнать сможет».
- НИКОЛАИЧ, ты пока свои причиндалы готовить будешь, расскажу вам свою доподлинную историю про то, как мы с твоим предшественником моих поросят кастрировали. - предложил Двойной Филипп.
Ветеринар ничего не ответил, и, облокотившись на жердь, Двойной Филипп приступил к воспоминаниям.
- У меня тоже, как у соседа, сараюшка низкая и пригончик мизерный. Ну, вот, а тут, будучи в загуле, замечаю, бабушка моя начала нервничать да психовать. «Дело, - наступает на меня каждый день, - к холодам. Когда будешь кастрировать поросят? Сейчас, пока маленькие, в самый раз; зарастёт, как на собаке. К весне будут здоровые». И всё прочее в том же духе. Ну, вот, я тут маленько протрезвел, на ум нашёл, соображать стал, как говорится, адекватно. Гляжу, идёт Витька Пуволеев, Гориллой его звали, царство ему небесное. Идёт, передвигается мимо нас, а мы жили в двухквартирнике. Я: Вить, так и так… Он возрадовался: «О, давай, а то я с похмелья, помираю». Всё, круть - назад пошёл, до дому. Эту свою сумку приносит операционную, нитки, йод. И Максимыч, он через дорогу жил, выглядывает. Я машу ему: «Иди сюда!» Он тоже пришёл. Ну, и давай Витька пытать у меня, сколько поросят. Дескать, сколько верёвочек вить. «Ну, слушай, - отвечаю, - делай поросят для трёх, самое малое».
Он нитки достаёт, скручивает. А Максимыч стоит: «Что делать?» Я ему толкую, мол, в сарайчик залазь, поросят выгоняй. Я буду в пригоне сидеть и ловить. И ага! Залез Максимыч туда, пугает поросят. Раз - выскочил один! Свинка! Я её в другую клетушку, чтоб не мешал. Максимыч опять выгоняет. Я хвать - опять свинка! Он - третью! Свинка! Четвёртую - свинка! Пятая - и эта свинка!
Витька стоит со своими верёвками:
- Ну, давай, гони, у меня всё готово для операции.
Едва не на карачках, из курушки Максимыч вылезает, глаза по полтиннику. А тут ещё наклонился плохо, саданулся спиной о плаху.
Я: «Ребят, ну чё - так получилось!» Мне же, кто с понятием, неудобно за казус с несостоявшейся операцией.
А Максимыч потирает ушибленное место:
- Я гнал поросят? Гнал!
Витька подначивает:
- Я верёвки вил? Вил! А то, что хозяин такой раздолбай, ничего не знаю! Неси!
Я бутылку вынес, распили. Я потом на бабку спустил всех деревенских кобелей: «Ты чё меня так подвела?!» А ты хозяин, не моргнула она даже, чё, дескать, не видел, что все свинки? В чём, я спрашиваю, гвоздь той программы был? Корыто прибито не внутри, а снаружи пригона. Я подойду, вылью из ведра кормёжку и ухожу: если поросята голодные, они и без моего догляду всё слопают. И никто им в зад не заглядывал, свинки там или не свинки.
Рассказчик расплылся в улыбке, воскликнул, пытаясь пародировать Витьку: «Я верёвки вил? Вил!» Бутылку выпили мою, и разошлись. Подкастрировали, называется. Максимыч потом по всей деревне растрезвонил эту историю.
- Я что-то не понял, извиняюсь, - ветеринар был серьёзен. - Смеяться мне когда? И над кем, если не возражаете? И кто после этого коновалы?
- Ты гляди, обиделся! - поморщился Двойной Филипп. - Не надо, а то скальпель в руках дрогнет.
- Хозяин, займусь ли я выполнением своих непосредственных обязанностей на вашем дворе? - спросил ветеринар. И тут он заметил вернувшуюся из магазина хозяйку: - Хватит балантрасить попусту, пора за дело браться!
Трое - хозяин, ветеринар и Двойной Филипп - отправились к свинарнику. Третий попытался встать, но не смог, свалился кулём.
У сарая мужики остановились, и Антон Петрович с ветеринаром переглянулись: корыто было прибито снаружи, как у Двойного Филиппа.
- Мне сразу, я извиняюсь, начинать трезвонить по деревне? Или ты гарантируешь, что среди свинок отыщется хоть один боровок?
Антона Петровича точно ударило током: он тоже не знал, какого пола поросята живут в его курушке…