КУХНЫКХНА.
Нечитаемая Книга Сощщярий.
Сошщярие 2.
Сотворение сыра
(продолжение)
Однако, думы его витали где-то у самых венечных зубцов, и, медово-янтарные на просвет, колыхались, обволакивая каменно-скучный венец, не один тюленябрь, пока не загустевали впрок, окаянные. Так пополнялись зубцы ЗЮРСовой Башни. И когда заканчивались думы Соизволителя, он размягчал сгустки сии хотением, дабы измыслить вновь, как будто б не знал их дотоле.
Распахнув створки сердца, полулежал ЗЮРС на тахте, царственно ожидая Скуки. И шелестел Дуир, и постукивал комариный град. Тут зевнул он столь мощно и призывно, что даже заскулил напослед, и не аукнулось эхо, но Скука пришла.
Еще дюгонево молоко на устах не обсохло, а стакан уж давно пустовал — разве что млели еще три капли, вяло кружившие по дну согласно ритмичным покачиваниям длани Соизволителя.
И не стряхивал он их в утробу свою, твердо зная, что не стряхнуться вовек, но зрил как знак явленный, своечасное напоминание.
«Поэп... Суах... Щиойд…» — кружили имена в голове Царя, неизрекаемые, бесплотные. — «Щиойд...» Длань замерла. Капли понемногу испарялись, последней же из трех растаяла та, что утаила ото всех аромат. Три капли ушли в пустоту безвременья, но где заблудились Жонглеры?
Между тем стакан, распираемый отсутствием содержимого, тихо-мирно выскользнул, упал, стукнулся... однако же не разбился. И эхо аукнулось...
Оно длилось и длилось — тянулось прощальным хвостиком некой нескончаемой змейки. Разбавляя сытно загустевший навар внутри-Башенной Скуки полунамеками, приправляя горстями шелестов, уже за гранью слуха оплетая редкой вязью не то колокольчиков, не то писка мышиного, эхо все не смолкало. И тут Соизволитель осмыслил, что сие уже не вполне эхо, но что-то еще другое, инородное...
Подобно зыбким флюидам, вдруг забрезжившим в атмосфере, нечто едва уловимое касалось подчас Царева сердца. Откуда-то извне подкрадывался тишайший мотив, певучий и странно знакомый, с усилием выгаданный, как деревце из тумана. И звуки-листья его так чарующе трепетали от ветра, что охватывало смутное желание запомнить и повторить. Эх, кабы не Скука...
Веки Царя дрогнули. Сути мнимых веществ прояснились, и узрел он у себя на столике рядом с вечнозеленой зубочисткой крохотное зерно, или косточку. Тотчас же взгляд его переместился на запредельный потолок, где отыскалась вскоре знакомая синяя точка ангельских очертаний, не заменьше мухи.
«Ты уже здесь? — зычно подумал ЗЮРС. — И опять без тени...»
Он подал знак, и точка, отделившись от потолка, начала снижаться кругами, вырастая в человекоподобие, и даже с атрибутами — плащ, шляпа-котелок, учтивость. Посланец прикоснулся к котелку пальцами, кратко кивнул.
Царева длань потянулась за косточкой.
«Это могло бы стать Деревом», — загудел мысленно ЗЮРС и со значением взглянул на Посланца.
И постиг звавшийся Ангелом Эйдумом, что дар его пришелся не только ко времени, но и по сердцу Царю. Соизволитель протянул длань, в коей покоилось то, что не давало обоим покоя.
«Возьми сие и отправляйся к началу Игры. И да посеяно будет. Садовника выберешь сам».
Эйдум приял косточку и собрался уж за пределы Башни, ибо Скука стояла невыносимая.
«Подожди», — услышал он мысль ЗЮРСа и затем увидел, как тот стал нагибаться к полу. Было это схоже с поползновением ледника. И нагнулся Царь к своему единственному многослойному ЗЮРСовому Шлепанцу, то правому, то левому попеременно, и выбрал из множества стелек пятьсот сорок девятую, и была эта стелька такая, какая и должно — тончайшая, дымчатая, невесомая, покорная ногам хозяина. И стелилась она бездумно и соучастно.
«Заслужил. Донашивай», — утробно прокряхтел Царь и приложил стельку к ногам Посланца. И стелька приросла к ногам и прочно легла на землю, восприняв облик Ангела Эйдума, тенью его содеялась. Пришлась она тому впору и оказалась вполне себе по-ангельски неотступна.
***
После того, как Эйдум покинул Башню, Соизволитель не сразу одолел Шлепанец — прилаживая то к левой пяте, то к правой. Ибо колебался в думах о том, с какой ноги вставать? Наконец он ступил на обе ноги, так-таки не обувшись.
И затеял Царь навестить сны жизнюков, замаринованные на зиму в подвале. Подошел он к правой стене, где болтались четыре золотых троса, приподнял бровь и легко потянул за продетую в стенное отверстие бархатну кисточку на хвосте. Вмиг засопело, заскрежетало, и стопы Царевы очертил круг — навершие спусковой лебедки. Тросы вздрогнули и со стоном встали внатяжку. Затем круг отделился и заодно с единственным пассажиром начал опускаться вниз. Шахта простиралась глубоко, почти до земного ядра, и Соизволитель, дабы скрасить дорогу, облачился в нутряное безмолвие.
И в какой-то миг он почуял сызнова, как пробирается сквозь толщу дремоты давешний прозрачный мотивчик, легоньким попутным ветерком заполоняя амбары его бесконечности. Постепенно к скрежету и лязгу Царской лебедки примешался какой-то загадочный звук, тонкая сыпучая вибрация — как песок по стеклу, как голос летучей мыши. Голос-призрак, упоенный неведомой гармонической силой. То насвистывал сам ЗЮРС, возвращаясь к истокам солидности.
(далее - шщяр 26 http://www.proza.ru/2018/08/04/855)
(предыдущие шщяры - Шщяр 3, Шщяр 132, "вместо пролога", Шщяр 133 http://www.proza.ru/2018/08/03/1080)
(все примечания - в главе «Словесариум 2»
(начало сошщярия 1 - http://www.proza.ru/2009/09/30/549
начало сошщярия 2 - http://www.proza.ru/2018/08/03/1022
начало сошщярия 3 - http://www.proza.ru/2018/08/27/885)