Гроза. Все лето ждали-ждали, тишина. И дождей-то почти не было. И вот.
Не успели второго июля память Илии Пророка отпраздновать, как началось. В день праздника после богослужения, кто-то в небе прокашлялся, пробуя голос. Жара она и небеса сушит, целый месяц пекло нещадно.
Мы уж сами не понимали, на Русском Севере живём или тут теперь Средиземноморье? Ладога, правда, долго не сдавалась. Почти до конца июля.
Ещё то испытание - сидишь на раскалённом пляжном песке, пот на солнце моментально высыхает, а в воде никого!
Потому что две минуты по колено в Ладоге, и ноги на глазах синеют, а холод до костей пробирает.
Я все искала глазами айсберг на горизонте. А вдруг?! Откололся где-то, да и дрейфует неподалеку. Но ещё через неделю вода все-таки прогрелась, и обожженные как кирпичи, горожане, ринулись в залив. Казалось, что вода шипит и пузыриться...
Так вот, я о грозе. В ночь на третье августа молнии лупили в Ладогу за островами, как в тире небесном. Этакий дартс с подсветкой.
Ворчание усилилось и перешло в рокот. И, наконец, бабахнуло! Но дальше дело опять не пошло. Пролил дождь, не самый сильный, к утру все высохло.
И снова солнце через тучки поджаривало. Население уже привычно к побережью подтянулось. И я туда же. Тучи меня опередили, но вода...
Ах, какая тёплая водичка, невыразимое блаженство! Взрослые и дети, утки и собаки - все спешили пропитаться этой влагой так, будто купались в последний раз.
А над головами снова деликатно покашливало, острова затягивало сизой дымкой, легкий ветер окроплял щеки дождевыми каплями...
Дивным было это лето. Ещё целый август впереди.
С малиновыми ковриками под кустами.
С черничными губами, сладкими, хоть со всеми, кого в лесу встретишь, целуйся, как французы.
Не поленится дождик, так и грибы из травы на белый свет запросятся.
И ночи придут бархатные, тёмные.
Обнимет тихо город ночь. Замигает звездами.
Где ты, звёздочка моя?
Найдёшь ли ты моё окно?
Угадаешь ли меня за занавеской?
Тихо сижу. Жду, когда отгремит.
И покой прольётся в моё сердце.
Растопит незваный айсберг, согреет меня изнутри.
Ведь даже Ладога прогрелась между грозами.
А она – не больше сердца.